Чтение 77–й страницы книги ~Донские казаки в борьбе с большевиками~

и гостеприимство.
Командующий армией ген. С. Денисов довольствовался двумя небольшими комнатами в
доме своей сестры. Что касается меня, то я с семьей в пять человек, ютился в
двух комнатушках, нанимая их в частном доме и платя очень дорого. Ген. С.
Денисов считал это ненормальным явлением. Он несколько раз убеждал меня
переехать в другое помещение, более соответствующее моему положению. После
долгих колебаний, я, наконец, согласился. Вопросом расквартирования в городе у
нас ведал начальник военных инженеров. Вызвав его к себе я поручил ему найти для
меня квартиру. Тотчас же, заработали телефоны, забегали посыльные и квартирные
агенты, засуетилось инженерное управление. Уже вечером начальник инженеров
доложил мне что в центре города для меня найдена очень хорошая квартира. Это
помещение, как он мне сказал, предназначалось вначале для канцелярии санитарного
управления Донской армии, но что управлению он отведет другую квартиру. Из
дальнейшего с ним разговора, я выяснил, что он лично еще не видел этого
помещения, а потому я предложил ему осмотреть квартиру на следующий день и
результат доложить мне.
Утром полковник пришел ко мне очень расстроенный. Оказалось, что приехав
осмотреть квартиру, он к своему великому удивлению, нашел в ней несколько
офицеров-добровольцев, хозяйничавших там. На его вопрос, -- почему они здесь и
как проникли в помещение, когда оно было заперто -- офицеры ответили, что отделу
управления ген. Эльснера требовалось помещение и так как эта квартира была
пустая, то они ее открыли и заняли. Разъяснив им недопустимость подобного са-
261

моуправства, полковник К. добавил, что это помещение предназначено для квартиры
начальника штаба Войска и потому они обязаны немедленно его очистить. В ответ на
это, старший из присутствовавших там офицеров, довольно развязно заявил, что они
исполняют приказания только ген. Эльснера и потому никого сюда не впустят. Не
желая вступать с ними в дальнейшую перебранку, начальник инженеров сказал им,
что он тотчас же едет к начальнику штаба Войска с докладом. Его доклад сильно
меня поразил. Я был сильно возмущен. Взяв с собой коменданта штаба, я немедленно
отправился в указанный дом. но к счастью для офицеров и к моему сожалению, там
никого не застал. Очевидно офицеры сочли за лучшее не встречаться со мной и
своевременно скрыться. Помещение я нашел для жилья неудобным и вскоре
переселился в квартиру, предоставленную мне одним моим знакомым. Но эту дерзость
добровольцев, я долгое время не мог забыть. Нарушение ими основных правил
порядка и явное неподчинение представителю Донского командования, да еще при
исполнении последним служебных обязанностей, побуждало меня не оставлять этот
случай без последствий. Разыскать виновных было не трудно, ибо одного из них
знал начальник инженеров. Я мог арестовать их и предать суду или держать
несколько месяцев на гауптвахте, а затем выслать из пределов Дона. Однако, я
знал, что такая мера, хотя и оправдываемая обстоятельствами, вызовет новый
протест Добровольческого командования и еще больше усилит нападки на Донскую
власть. В силу этих соображений, я ограничился лишь тем, что обо всем поставил в
известность ген. Эльснера и просил его строго наказать виновных за самоуправство
и превышение власти, а о наложенных на них взысканиях, меня уведомить. Не помню
и потому не могу сказать, наказал ли тогда ген. Эльснер своих офицеров или, по
своему обыкновению, оставил все без последствий.
Все это, конечно, пустяки, мелочи, но именно из них то и складывается вся жизнь,
явления и создавались настроения.
Если жизнь хозяев, -- донских офицеров, регулировалась строгими правилами, то
тем более, казалось, гости обязаны были пунктуально соблюдать их, и ни в коем
случае не злоупотреблять предоставленным им гостеприимством. Но, к сожалению,
убедить в этом представителя Добровольческого командования ген. Эльснера было
невозможно.
Центром, где сплетались все интриги и рождались злободневные слухи, где весьма
часто происходили столкновения, ссоры и скандалы, где, наконец, за небольшую
плату можно было получить хороший обед и ужин, -- служило донское гарнизонное
собрание в Новочеркасске. Его охотно посещали и офицеры-добровольцы, причем,
нередко, скромные ужины кончались бурной попойкой. Винные пары развязывали языки
и бывали случаи, по адресу войска отпускались нелестные замечания. Войско
называли "самостийным", вместо "Всевеликое" говорили "всевеселое", высмеивали
Донской флаг, издевались над Донским гимном, оскорбляя этим молодое национальное
чувство казаков. Такие обидные отзывы о Войске задевали донских офицеров и они
не оставаясь в долгу, отвечали бранью по адресу Добровольческой армии. В
результате происходили горячие споры и опасные столкновения, грозившие порой
окончиться свалкой с употреблением даже оружия. Особенную страстность вызывал
вопрос "ориентации". Каждая
262

сторона, отстаивала свою точку зрения, не стеснялась подбором выражений, часто
весьма оскорбительных. Взаимные обвинения усилились, когда стало известно, что
как-то в частном доме, командующий Донскими армиями ген. С. Денисов, доказывая,
что войско Донское силой обстоятельств вынуждено было принять немецкую помощь,
сказал, что Донская армия, будучи связана территорией и народом, никуда не может
уйти, как Добровольческая армия, напоминающая ему в этом случае "странствующих
музыкантов". Слова "странствующие музыканты" с большими комментариями тотчас же
стали известны в Екатеринодаре и там войско Донское прозвали проституткой,
продающей себя тому, кто ей заплатит. Ген. Денисов не остался в долгу и ответил:
"Если Войско Донское проститутка, то Добровольческая армия есть кот,
пользующийся ее заработком и живущий у нее на содержании".
Эти слова создали ген. Денисову репутацию злейшего врага Добровольческой армии и
ген. Деникин никогда не мог простить ему их.
В общем, из-за каждого пустяка, страсти разгорались и разлад между армиями
ширился с каждым днем.
Переходя к рассмотрению вопроса взаимоотношений между начальниками штабов
Донской и Добровольческой армий, должен оговорить, что начальника штаба
Добровольческой армии Ивана Павловича ген. Романовского я раньше не знал, с ним
вместе не служил, и никогда его прежде не видел. Мое знакомство с ним и первый
наш разговор произошел по аппарату Юза на расстоянии нескольких десятков верст.
Встретился я с ним впервые лишь в ноябре месяце 1918 года, когда я прибыл в
Екатеринодар на совещание. В силу этих условий, отношения у меня с ним в начале
были чисто официальные, несколько натянутые, но внешне весьма корректные. Часто
я сетовал ему на поведение в нашем тылу офицеров Добровольческой армии и
убедительно просил его принять меры для обуздания их. В этих случаях, Иван
Павлович обычно отнекивался, иногда ссылался на мою пристрастность к
добровольцам или на чересчур строгие наши требования и в общем ничего не
предпринимал. В дальнейших переговорах по аппарату, уже можно было улавливать со
стороны ген. Романовского долю его недоверия и нерасположения к Донской власти и
нотку высокомерия к Донскому командованию. Я умышленно старался не замечать
неуместных иногда его колкостей по адресу Донской армии и каждый раз переводил
наш разговор только на суть дела. Но эта моя тактика не останавливала Ивана
Павловича и он, пользуясь всяким случаем выходил из рамок делового разговора и
нередко отпускал на счет Донской власти, более чем обидные эпитеты. Такое
положение вещей, конечно, отнюдь не способствовало разрешению насущных вопросов
и скорее их тормозило. Мало того, это обстоятельство служило дурным
предзнаменованием возможности установления тесного и приятельского
сотрудничества штабов двух соседних армий, преследовавших одну и ту же цель.
Вспоминая ген. И. Романовского, я далек от мысли судить об его военных
дарованиях, или его организаторских способностях. Это -- дело лиц, знавших его
близко и работавших с ним. Здесь же, я считаю уместным оттенить лишь то, что в
деловых со мной сношениях ген. Романовский без всякой видимой причины допускал
странную не-
263

приязнь и даже злобность в отношении Донской власти и армии, о постоянных
победах которой он был прекрасно осведомлен из ежедневных сводок. Столь же
хорошо ему были известны и результаты, достигнутые донским командованием по
созданию Постоянной казачьей армии. Я лично сам видел, как во время одного
смотра этой армии, плакали старые генералы, вспоминая недавнее прошлое и
усматривая в ней возрождение старой Императорской армии. Нет также оснований
предполагать, что побудительным мотивом могло служить чувство, близкое к
зависти, о чем пишет П. Н. Краснов, говоря: "Штаб Донской армии, богато
снабженный и блестяще оборудованный, щеголял точностью донесений, красотой
исполнения схем, аккуратностью работы, чего нельзя было сказать про штаб
Добровольческой армии 184).
Всякий щепетильный вопрос вроде сравнения продуктивности работы того или другого
штаба или стройности и целесообразности организации их, я всемерно избегал
затрагивать. Не было, казалось, и никаких внешних причин для недовольства ген
Романовского на мой штаб. В начале фланги армий непосредственно соприкасались,
причем при решении вопросов, связанных с этим, я всецело шел навстречу
Добровольческой армии, быть может, даже в ущерб интересам Донской армии и
требованиям обстановки. Наконец, несмотря на одинаковое наше положение и,
следовательно, права, я считал ген. Романовского старшим и всегда проявлял к
нему нужную предупредительность.
И вот, как тогда, так и теперь для меня составляют загадку мотивы, которые
побуждали ген. Романовского держаться в отношении меня враждебной позиции 185).
В основу своих взаимоотношений с начальником штаба Добровольческой армии я
положил и настойчиво проводил в жизнь, как лейтмотив следующий принцип: если
паны дерутся, то мы, начальники штабов, должны сделать все, чтобы у холопов
остались чубы целыми. Но эта моя точка зрения не нашла поддержки в лице ген.
Романовского. Он не считаясь с моим миролюбием, продолжал все в том же тоне
вести переговоры, как бы испытывая устойчивость моего душевного равновесия.
Конечно, так долго продолжаться не могло и рано или поздно атмосфера должна была