дела там всегда и обдумывали.
не помогает. Все негры любят ходить в церковь, и никому это не помогает.
Все равно у белых есть все, а у негров ничего.
легче на душе?
становится легче на душе.
вы не чувствовали бы ненависти к себе и не ненавидели бы других, вы бы
могли быть счастливы. В церкви вас никто не ненавидел. Почему же вы не
находили там облегчения?
счастья мне не надо. Белым людям на руку, если негры набожны: они тогда
могут делать с нами, что хотят.
Значит ли это, что вы верите в бога?
дать?
только у вас не было случая?
Я негр. У негров случая не бывает. Я вот думал, что мне выпал случай,
рискнул и проиграл. Но теперь уже мне все равно. Я попался, значит, делу
конец.
вознаградить себя за все то, чего вы были лишены здесь, на земле?
пустят ток - мне крышка, и навсегда.
их?
белых.
своего народа. Есть негры - общественные деятели, передовые люди.
податься.
общественных деятелей - негров и рассказать про свои настроения?
обращаются с ними не лучше, чем со мной, а все-таки они - богатые. Они
говорят, что такие, как я, мешают им ладить с белыми.
выбрали на должность. Все они хотят получить денег побольше. Это ведь все
равно что игра, мистер Макс, вот они и играют по всем правилам.
смотреть будет? Я - нищий негр, вот и все. Я дальше начальной школы не
пошел. А чтобы политикой заниматься, надо быть важной птицей, надо
окончить колледж.
должность. Вот они и покупают голоса.
чтобы можно было голосовать и получить пять долларов!
о профессиональных союзах?
равно, что сделано, то сделано. Да, насчет Джана. Я его здорово подвел
тем, что подписал письмо "Красный".
не пошел против меня. Пожалуй, он не ненавидит меня, как все остальные.
Только, должно быть, он про мисс Долтон забыть не может.
что я очутился перед электрическим стулом. Теперь, когда я раздумываю над
этим, мне кажется, что все к тому и шло.
старался угадать его мысли, но лицо Макса было бледно и не выражало
ничего.
будем отрицать виновность. Но на суде мы ее признаем и будем просить о
снисхождении. Они очень торопятся с судом. Возможно, он состоится через
два-три дня. Я постараюсь как можно лучше обрисовать перед судьей ваше
душевное состояние и причины, которыми оно было обусловлено. Буду
добиваться пожизненного заключения. Другого выхода при данных условиях я
не вижу. Мне незачем говорить вам, Биггер, о том, как настроена публика.
Вы негр, вы знаете все сами. Не надейтесь на многое. Там клокочет целое
море ненависти; я приложу все силы, чтобы не дать ему поглотить вас. Они
хотят вашей смерти, они хотят отомстить. Им казалось, они поставили перед
вами достаточно прочную преграду, чтоб вы не могли сделать то, что вы
сделали. И теперь они беснуются, потому что в глубине души чувствуют, что
сами толкнули вас на это. Когда люди в таком состоянии, трудно доказать им
что-нибудь. Многое еще зависит от того, какой будет судья. На присяжных
нам нечего рассчитывать: любые двенадцать белых граждан штата давно бы уже
вынесли вам смертный приговор. Что ж, будем делать все, что возможно.
разглядывал Макса, его седую голову, длинное лицо, темно-серые ласковые
печальные глаза. Он чувствовал, что Макс добр, и ему было жаль его.
люди были такие, как вы, я, может, не попал бы сюда. Но только теперь уже
ничего не изменишь. А за то, что вы хотите помочь мне, вас тоже
возненавидят. Я все равно пропал. Мое дело конченое.
страшно. Вот в чем разница между нами. Я еврей, они и так ненавидят меня,
но я знаю почему, и я могу бороться. Но бывает, что как ни борись, а
выиграть нельзя, то есть можно, но для этого требуется время. А нас
слишком торопят. Насчет того, что меня возненавидят из-за вас, вы не
беспокойтесь. Есть много белых, которых страх перед этой ненавистью
удерживает от помощи вам и вам подобным. И прежде чем дать бой за вас, я
должен выдержать бой с ними. - Макс попыхтел сигаретой. - Пожалуй, мне
пора, - сказал Макс. Он повернулся и посмотрел Биггеру в лицо. - Ну как вы
сейчас, Биггер?
Только не знаю, хватит у меня сил пойти или нет.
Сейчас он не сутулился, в теле не было напряжения. Он мерно дышал,
удивляясь, откуда взялось отрадное чувство покоя, разлившееся по всему его
телу. Казалось, он прислушивался к биению своего сердца. Вокруг была
темнота и не слышалось никаких звуков. Давно уже он не испытывал такого
ощущения легкости и свободы. Он не замечал и не чувствовал этого, пока
сидел там с Максом; только когда Макс ушел, он вдруг обнаружил, что
говорил с Максом так, как ни с кем еще не говорил в жизни, даже с самим
собой. И от этого разговора тяжелое бремя свалилось у него с плеч. Потом
вдруг он почувствовал приступ гнева, неожиданный и сильный. Макс взял его
хитростью? Нет. Макс не заставлял его говорить, он говорил по своей охоте,
побуждаемый внутренним волнением, интересом к собственным чувствам. Макс