и пили шампанское.
- Откуда же ты знал? - спросил Михаил с той неуловимой интонацией, которую
академик не любил - интонацией легкого сарказма.
- Мне голос был, оттуда, - указал в небо. - Началась фаза Паришу. И
продлится она ровно девятнадцать лет. Начинай отсчитывать годы, Миша...
Он засмеялся бы, но смутило состояние академика - крайне страстное и
одновременно слишком спокойное, как у Будды. Потому лишь спросил:
- А что это за фаза такая?
- Фаза несчастий, катастроф и потрясений, - сказал академик, почти в
точности повторив слова Страги Севера. - Фаза горя, слез и очищения.
И все равно он ничему не поверил...
Теперь же, прожив ровно девять лет в фазе Паришу, Насадный поехал
уничтожать свое детище, спрятанное в мертвом городе Астроблема. Можно
сказать, поехал не по своей воле - в сопровождении строгого конвоира,
однако факт продажи города все равно бы заставил его ехать на Таймыр.
Всю документацию по установке, за исключением того, что было в папке с
номером одиннадцать - расчеты газовой среды, описания и чертежи перепускной
камеры и инжекторной системы - он тогда сдал госкомиссии на экспертизу и
стал ждать результатов.
Сдавая, академик еще не знал о Чернобыле, однако утрата ключевой папки с
расчетами, которые он в самом деле мог восстановить, была ему вроде бы как
и на пользу: вдруг стало жаль отдавать свое детище в чужие руки. Пусть
главное недостающее звено будет тем самым рычагом в его руках, с помощью
которого он не позволит бесконтрольно распоряжаться изобретением.
После объявления о катастрофе в Чернобыле он уже радовался, что ключа от
"Разряда" у новых нянек проекта нет.
Спустя три месяца, так и не дождавшись приглашения, он сам наведался в
госкомиссию при Совете Министров и получил краткий ответ - работают,
изучают, думают. Еще через три месяца академику стало тревожно: прилетевший
с Таймыра в срочном порядке директор строящегося комбината сообщил, что
резко сократили финансирование подготовительного периода добычи таймырских
алмазов и полностью прекратили строительство производственных корпусов,
обустройство разреза и города для добытчиков.
А прежде не было ни преград, ни отказов ни в чем: работали два полка
военных строителей, саперный полк и несколько отдельных батальонов
спецстроймонтажа. Первоклассная взлетно-посадочная полоса приняла первый
"Антей" с грузом через четыре месяца, как вбили первый колышек, ежемесячно
сдавали пятиэтажку в северном исполнении, а карьерная техника и БелАЗы
плыли северным морским путем специальным караваном с ледоколом "Ленин"
впереди.
Правда, грандиозная по скоростям и масштабу стройка велась под грифом
"секретно", проходила как военный объект и ее ударные темпы никак не
афишировались.
Академика чуть ли не палкой подгоняли - скорее заканчивайте свой "Разряд"!
Родина ждет алмазов!
Он пока еще не понимал, что происходит, и потому ринулся по высоким
кабинетам, куда в последние годы имел доступ почти свободный. Сначала его
выслушивали внимательно, успокаивали, обещали все уладить, однако чем
дальше, тем больше замечал академик, что вызывает своим появлением
откровенное раздражение. Создавалось впечатление, будто каждый раз, входя в
очередной кабинет, он застает его хозяина врасплох, ловит на месте
преступления: они что-то прятали, перепрятывали, вели странные, себе под
нос, переговоры по телефону, иногда ни с того ни с сего пугались, куда-то
бежали, ехали - и все время воровато озирались.
И перестали смотреть в глаза...
- Нет больше денег на строительство! - отвечали мимоходом, но конкретно и
резко. - Ваши деньги ушли в Чернобыль. На ликвидацию аварии!
- Почему проект "Разряда" застрял в госкомиссии? - спрашивал академик,
ожидая убийственного вопроса: где папка с номером одиннадцать. - Почему не
запускают в серийное производство? И заказ даже еще не размещен!
Не спрашивали! И он поражался- без расчетов основного технологического
комплекса установка превращалась в кучу металлолома! Если бы могли -
посылали бы вполне определенно, однако высоких чиновников еще сдерживали
две звезды на груди и звание академика. Потому просто врали в глаза:
- Насколько известно, госкомиссию ваш "Разряд" давно прошел и оборонка
приняла изделие к производству. Но пока нет средств, все брошено на
ликвидацию аварии...
Или отвечали примерно так:
- Что вы ходите тут со своим проектом? Отнимаете драгоценное время... Не
видите, что творится в государстве?
Только тут он явственно ощутил наступление фазы Паришу, и вдруг успокоился.
В начале восемьдесят седьмого денег на строительство комбината не дали
вообще и Насадный понял: разработки алмазов на Таймыре не будет.
И только по одной причине: всемогущий "Де Бирс" кому-то погрозил кулаком,
кому-то дал на лапу, узнав о приготовлениях к захвату алмазного рынка, и
теперь весь таймырский проект тихо несли на кладбище.
И еще понял, что документацию на "Разряд" даже не читали и читать не будут.
Он радовался и чуть не плакал одновременно, ибо на шею его детища набросили
петлю и душили, наблюдая агонию. Сердце не выдерживало, и академик утер
слезы, взял себя в руки и пошел в Совет Министров. Он ожидал увидеть
какого-нибудь чиновника с лицом тупого бюрократа, но его встретил очень
умный и философски образованный человек, потому что почти слово в слово
повторил слова Страги Севера:
- Святослав Людвигович, вы несколько опередили время. Давайте оставим
таймырские алмазы потомкам, пусть они добывают. А то мы и так их обокрали.
Не обижайтесь, думайте о будущем.
Он не обижался, а только радовался про себя, и, набравшись духу, попросил
вернуть документацию "Разряда" на доработку, мол, будущим-то поколениям
установка понадобится, а там есть недоделки.
Потом, когда в его присутствии говорили, что, дескать, СССР развалился как
государственная система только по одной причине - не выдержал гонки
сверхновых технологий, что Запад далеко ушел вперед и поднял свою экономику
на недостижимую высоту, академик готов был плевать в лицо бессовестным
лгунам. Если бы победы захотел этот умный чиновник из Совета Министров,
Запад никуда бы не ушел. И компания "Де Бирс" сейчас бы уже стала заштатной
лавчонкой.
Но он не хотел побеждать, и Святослав Людвигович много думал об этом, и
часто, в зависимости от настроения, поддерживал чиновника и думал о
будущем.
Документацию ему вернули. И - слава Богу! - вовремя, потому что как только
он получил назад свое творение, началась массовая утечка мозгов на Запад, а
с ними вместе и многих государственных секретов, связанных с новейшими
технологиями. Но по едва уловимым приметам академик понял, что ее читали и
даже изучали, оставалось надеяться - не скопировали из-за секретности.
Хотя, кто знает...
На аэродроме Латанги, открытом триста дней в году, как всегда сидело
полчище самолетов, посаженных здесь из-за дождей и штормовых ветров по
всему Арктическому побережью до Чукотки. В здании порта шел грандиозный
ремонт, и хорошо что помещение отделывали не сразу все, а лишь одну
половину, отгородив ее невысокой стенкой и завесив зеленой строительной
вуалью, поэтому казалось, что народу в аэровокзале набилось вдвое больше,
чем обычно. Полчища пассажиров из-за нехватки мест, как обычно, стояли на
ногах, а полчища тараканов по этой же причине сидели по стенам и потолку.
Многое изменилось за прошедшие годы, меньше стали летать по причине
дороговизны билетов, больше тащили с собой сумок с товаром, чтобы хоть
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Орлов Алекс
Прозоров Александр
Шилова Юлия