напухающие губы.
заиграешь... или запоешь... я просто убью тебя.
предупреждений.
превращения, темно, но из бесформенной массы взметнулась та самая страшная
птица с красным гребнем, теперь совсем темным.
сглотнул кровь, во рту все еще солоно, а губа лопнула, в глазах
затуманилось, затем по щекам побежало горячее, попало на губы, защипало,
снова соленое, и он понял, что горькие слезы смешиваются с кровью из
разбитого рта.
потащился в конюшню, где добрые кони, ни один не лягнул, даже не
обругал...
сухарик. Он терпел, иногда плакал втихомолку. Кони его жалели, а он,
привязавшись к ним, всегда подсыпал свежий овес, менял воду, чистил и
скреб, расчесывал гривы и хвосты.
и кровью. На седлах и попонах он тоже находил пятна крови, но женщины,
судя по их песням, возвращались с этих грабежей все целые, а кровь явно
была чужая.
в поисках дудочки, но нащупали только ровные валики мускулов живота, что
тоже стали мельче, исхудал.
дворца, то со стены, то вовсе чуть ли не из леса. Но опустилось солнце, на
темнеющем небе начали появляться звезды, словно выныривая из синевы, а
сладкий напев не прерывался... ему же так хотелось есть, хоть обгорелую
корочку хлеба, что спать не мог, хотя кони всхрапывали успокаивающе,
чесались и сопели уютно...
раскачивался, потом стали появляться слова, как эти звезды на небе, а
потом слов стало много, хоть и меньше, чем звезд, мелочь не нужна.
Таргитай оставил самые яркие, они вспыхивали и жгли ему душу, заставляли
сердце биться чаще, а голодный желудок притих, устыдился, ведь на свете
есть вещи важнее, чем набивать брюхо...
мелькнуло темное, оттуда разогнулся человек. Мрак был худ, ребра торчали,
как прутья на остове корзины. Впадины ключиц запали, выглядели провалами.
что почти стало волчьим. -- Ты как... поешь... как поешь!
выплакаться, но обида, странная гордость нечто еще, чего не понимал, но
что иногда просыпалось, властно держали на месте. Он пел, хотя знал, что
поет не он, Таргитай, а то, что живет в нем, и оно тоже -- Таргитай, но
когда он, этот простой Таргитай, просто живет, когда живет просто, того
особого Таргитая не достать...
тень. Мрак успел лишь повернуть голову, когда крылатый зверь ударился о
камни, со стоном поднялся. У него ребра торчали еще сильнее, чем у Мрака.
Глаза ввалились вовнутрь черепа, не видать, а голос проскрипел, словно шел
из старого сухого дерева:
песня шла из него, как неудержимо идет великая река к водопаду, где
срывается в бездну широкой грохочущей стеной.
собственный хвост. Олег медленно шагнул к Таргитаю. Его раскачивало,
словно уже разучился ходить, руки растопырил, но воздух прогибался, не
давая опоры коротким пальцам, где на этот раз не оказалось перепонок.
с перевязью за спиной, откуда торчала рукоять секиры. Зло швырнул под ноги
Олегу грязное тряпье:
Они нас околдовали!
говорил, что я сокровище, какого еще поискать надо!..
обхватили рукоять, что устрашенный Таргитай своими глазами увидел, как из
под пальцев закапал сок. По-волчьи грубое лицо перекосила злая гримаса:
лязгали, и лицо то начинало превращаться в волчью харю, то нехотя
возвращалось в человечью. -- Мы уходим, аль как?
закашлялся, добрый Таргитай стукнул по спине. Душа радостно ходила на
ушах, он еще ничего не понял, но Олег совсем не убил, а Мрак уже
предлагает здесь все бросить и уходить...
глаза даже козам.
можно поговорить, но оба одновременно метнулись к дверям дворца. Оттуда
все еще неслись тихие нежные звуки, над крышами блистали яркие звезды, а
россыпь звездной пыли протянулась от края неба до другого края.
из пролома блеснул оранжевый свет смоляных факелов, там мелькнули две
страшные фигуры, исчезли, зато треск и грохот нарастали и ширились.
что-то перепутали, собрались же уходить, женщин обижать, вообще-то,
нехорошо, а уж красивых так и вовсе нельзя, боги обидятся, они их творили
с особой любовью...
казался немыслимо ярким, а когда ворвался в этот свет и нагретый воздух,
пропитанный тяжелыми запахами горящего масла, ароматных деревьев, пахучих
трав и масел, что так обожают женщины, то ноги сами понесли вслед Мраку и
Олегу, которых все равно чуял по крепкому мужскому запаху, особенно
густому после тяжелого трудового дня...
ответил звериный рев. Таргитай, похолодев, все ж не понял, Олегов клич или
Мрака, в нем было столько ярости, злобы, лихости, что помчался со всех
ног, спеша остановить, успокоить.
Ростом с человека, а вместо рук кожистые крылья, на концах крыльев торчат
растопыренные пальцы, страшные, когтистые, хищно скрюченные. Он
перепрыгнул с неловкостью, задев, а выше на площадке лежали сразу три,
кровь подтекала снизу, расплывалась, сбегала по ступенькам. Два животных
лежали вверх мордами, Таргитая передернуло от омерзения.
смертельной злобе пастях белеют острые зубы, глаза вытаращенные, странно
лиловые... головы человечьи, шеи человечьи, разве что покрыты короткой
редкой шерстью...
пошли вперед, как на льду, он ощутил себя в воздухе, в следующее мгновение
с размаха ударился спиной и затылком о мягкое, взлетели брызги теплой
крови. Он в панике перевернулся, вывалявшись в крови весь, пальцы
опустились на теплую плоть, странно знакомую, он взглянул и отдернул руку
с такой быстротой, что едва не упал лицом в обвисшую, как коровий хвост,
грудь этой полуженщины-полузверя.
сторону, как ему ответил яростный крик Олега. Оттуда же слышались тяжелые
удары, грохот, тонкий пронзительный визг.
выбежало трое этих отвратительных женщин. В их руках были острые кривые
мечи, по всему коридору вдоль стен ярко горели светильники, распространяя
запах благовонных масел, и свет блистал и преломлялся в заточенных
лезвиях.
Посняков Андрей
Лондон Джек
Лукьяненко Сергей
Доценко Виктор
Никитин Юрий
Посняков Андрей