татарских, московских ли ратей. И, печально тоскуя, с тяжкою медною болью
провожал колокол в последний земной путь погибших князей своих: святого
Михайлу Ярославича, Дмитрия Грозные Очи, Александра Михалыча, Федора
Александровича - пусть будет им пухом земля!
обычаи горожан. Целая изустная повесть сочинена была о том, как и почему
уцелел колокол во время пожара Твери. Как сама Богоматерь прикрыла его
корзном своим от огня и отвела глаза татарам, ищущим погубити колокол...
Да и что много глаголати о том! Знающий Русь, знает, что есть или, вернее
сказать, чем был колокол на Святой, на Великой Руси!
сердце. Вырезать и увезти в чужую страну! Не малое же дело задумал
сотворить московский князь Иван Данилович Калита!
собираться горожане. Ропот прокатывал по густеющей толпе, и уже начинали
задирать московлян, хватать за копья, теснить, прижимая к воротам. Уже
полетели снежные комья и весело-злые голоса из глубины толпы зачинали
крыть московскую сторожу неподобною бранью. Появился какой-то боярин.
Стражники опустили острия, толпа отхлынула и прихлынула вновь с угрожающим
шумом. Первые колья взметнулись над головами горожан, проблеснуло лезвие
рогатины... Недостало крика: <В топоры!> И началась бы свалка. Но тут из
ворот княжого двора показался Константин - верхом, в княжеской шапке и
малиновом корзне сверх соболиного опашня. Он махал рукою, уговаривал,
почти крича. Толпа признала наконец своего князя, колыхнулась неуверенно.
Ропот стихал. Стали слышны увещания князя, молившего горожан разойтись.
Свои, тверские, кмети вышли из ворот и стали решительно оттеснять толпу.
Но горожане, осадив поначалу назад, расходиться не думали.
остановь! Колокол! Колокол! Не даем! - гневно гудела толпа.
требовали от него слова. С болью и страхом Константин наконец выкрикнул:
ради...
градской! Стеречи учнем! Не расходись, дружья-товарищи! Не пущай! Не дадим
колокола нашего московлянам!
повернуло. Но Константин отнюдь не хотел которы с московским князем, да
еще в сопровождении татар. Он вывел новых кметей, и хмурая дружина начала
разгонять народ, расчищая улицы.
часу, когда колокол повезут с княжого двора. Московские ратные и татарская
помочь давно были все поставлены на ноги. Колокол снимали отай, при плотно
закрытых воротах, увязав и опутав вервием. Он качнулся, вздрогнул, тяжко
вздохнул из глубины нутра, и замирающий звон в последний раз прозвучал над
притихшею Волгой и замолк далеко, в дали дальней, за Отрочем монастырем.
Передавали потом, что и жители пригородных, за Тверцою, слобод слыхали тот
последний звон, последний вздох своего великого колокола. Гигантское литое
тело кренилось, опорные бревна потрескивали, словно тростник. Малиновые от
натуги ратники, кучно грудясь и наступая на ноги друг другу, едва
удерживали его на весу, медленно опуская долу. И вот он лег на снег -
впервые за полвека с лишком жизни своей. В бревенчатую волокушу запрягли
целый табун татарских коней, колокол укрыли попонами, увязали вервием.
кмети. В сени заглянул боярин, свой, московский, Добрыня Редегин. Разводя
руками, сокрушенно молвил:
Подумал, медленно склонил голову:
давнее, бешеное, братнее, колыхнулось в нем. Колыхнуло и сгасло. Начинать
резню в улицах, стойно Шевкаловой рати, вовсе не стоило.
небо приметно стемнело, сгустилось над белоснежной светлотою зимних полей.
Дрогла сторожа, постукивая сапогами и древками копий, похлопывая
рукавицами. Ждали запряженные кони, и город ждал, угасая и утихая на
холоде. Трезвели головы горожан: противу своего князя не одюжить! Робкие
начинали отай расходиться, исчезать в серых сумерках подступающей ночи.
Князей не защитили своих, дак уж колокола не защитить!
крупных голубых, безмерно далеких и холодных звездах.
Анна лежала тихая, с словно уже неживым ликом. Только по редкому движению
ресниц чуялось, что она еще жива.
хрипло:
уже невладимая, - обтирала, переменяла сорочки.
оробев, прошептала:
происходит.
просквозила прежняя воля, даже руки с долгими восковыми перстами,
холодные, почти уже неживые руки умирающей на мгновение дрогнули, сжались
в немом и тщетном усилии, приподнялись и упали вновь.
ненавистью. Смолкла, трудно глотая. Попросила: - Дай воды!
возразила Настасья.
- Василий, тот бы, может... - Не кончила. Вопросила погодя: - Сам, поди,
народ утишал?
как захотел унизить! - продолжала она с отдышкою. - Мало ему... смертей
мало ему, говорю! Господи, ты веси грехи человеческие! Почто... Почто бы
тебе... Неисповедимы пути твои, Господи! И на мне грех гордыни... О сю
пору простить не могу! С тем и отойду, верно...
испариной. Настасья бережно, тонким льняным платом, смоченным в уксусе,
отерла лоб и щеки свекрови.
Повести мне, когда... Когда повезут со двора...
невольные горячие слезы упали на холодные руки умирающей. Анна почуяла их,
слабо пошевелила перстами - погладить сноху, да не сумела поднять руки. Не
отворяя глаз, промолвила:
Тверь... Колокол воротить с Москвы! То-то радости будет! Поплачь, Настюша,
мне так хорошо...
ли?> - забеспокоилась Настасья. Но вот та открыла глаза и первое
вопросила:
ко двору - страсть! Не выпущают их...
взглядывала на невестку, и та сама уже отвечала:
Константин смешался, потупил очи.
на Анастасию. Анна поискала взглядом Настасью, потребовала:
сядь. Не повезли еще?
Пехов Алексей
Курылев Олег
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Плотников Александр
Смоленский Вадим