если хочешь знать его причину, обрати взор на себя.
многое бы у меня пошло иначе.
ирландское на меня находит полосами. И вот сейчас я чувствую - находит.
на долгую жизнь не настроены.
мне моя жизнь кажется музыкой - не всегда хорошей, но все-таки имеющей строй
и мелодию. И уже давно ее играл неполный оркестр. И звучала только одна нота
- неизбывная нота печали. Я не один такой, Ли. Думается мне, слишком многие
из нас заканчивают жизнь на грустной ноте поражения.
заметил, богатые особенно страдают неудовлетворенностью. Одень человека,
насыть, дай ему хороший дом - и он умрет с тоски.
господствовать". Они взяли меня за горло и тряхнули. И когда голова
перестала кружиться, открылся путь - новый и светлый. И моя жизнь, которая
кончается, идет теперь к чудесному окончанию. У моей жизни теперь новая,
прощальная мелодия, как птичья песня в ночи.
вглядываясь в Самюэла сквозь мрак.
что все люди кончают поражением. Могу назвать тебе с десяток победивших - и
как раз ими-то и жив мир. В битвах духа, как во всяких войнах, только
победителей увековечивает память. Конечно, большинство бойцов гибнут
побежденными, но есть и другие, что, подобно столпу огненному, ведут
испуганных людей сквозь темноту. "Ты можешь, ты можешь!" Какое торжество]
Верно, что мы слабы, недужны, сварливы, но если бы этим все в нас
исчерпывалось, то мы исчезли бы с лица земли много тысяч лет назад. Только и
осталось бы от человечества, что несколько кусков окаменелой челюсти с
обломанными зубами в пластах известняка. Но все меняет возможность выбора
возможность победы! Прежде я этого не сознавал и не принимал. Понимаешь
теперь, Ли, почему я сказал Адаму? Я воспользовался возможностью выбора.
Может, я ошибся, но, сказав Адаму, я и его заставил либо жить по-настоящему,
либо очистить место. Как звучит это слово. Ли?
откликаюсь, как библейский Самуил.
дому. Услышал скрежет железных шин по камням, обернулся, глядя вслед
тележке, взъезжающей по склону, - и на звездном фоне неба увидел старого
Самюэла в белом ореоле седин.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
1
мягко, впитываясь в почву, а не вымывал ее бурными ручьями. Травостой был
высок в январе, а в феврале холмы буйно зазеленели, и шерсть на скотине
густела и лоснилась. Мягкие дожди продолжались и в марте, и каждый проливень
учтиво дожидался, пока предыдущий не впитается полностью в землю. Потом на
долину хлынула теплынь, и земля вся запестрела желтыми, синими, червонными
цветами.
камни спрятались под травами, и гамильтоновы коровы утучнились, а волглая
шерсть у овец была густой и длинной.
утро кончилось, и с океана, из-за гор, плыли серые дождевые тучи, а внизу по
пестрой земле скользили их тени.
мальчонка, взмахивая локтями и колотя пятками усталую лошадь. Том встал,
пошел к дороге. Мальчик подскакал к дому, сдернул шляпу с головы, достал и
кинул наземь желтый конверт, круто повернул лошадь и снова понудил ее
пятками к галопу.
Посидел у кузницы на скамейке, держа конверт в руках. Поглядел на холмы, на
старый дом, точно желая хоть что-то спасти, прежде чем надорвет, вскроет
конверт и прочтет четыре неотвратимых слова, уведомляющих, с кем, когда и
что произошло.
обратилась в квадратик размером с ноготь. Пошел к дому; через кухню и
маленькую гостиную прошел к себе в спальню. Вынул из шкафа свой темный
костюм, перекинул через спинку стула, а на сиденье положил белую рубашку и
черный галстук. Потом лег на кровать и повернулся лицом к стене.
друзья вернулись в дом Оливии на Центральном проспекте - поесть, попить
кофе, поглядеть, кто как печалится, и самому достойно погрустить и
посочувствовать.
отказался. Он побродил по кладбищу, присел на низкую цементную ограду
семейного участка Уильямсов. Кладбище траурно окружали традиционные темные
кипарисы, дорожки густо заросли белыми фиалками. Кто-то занес их сюда, и они
засорили все кладбище.
здесь было чугунных надгробных звезд на могилах воинов республики, и на
каждой звезде - обтрепанный ветром флажок с прошлогоднего Дня памяти
погибших.
Фримонт-Пиком. Воздух был пронизан влагой, как бывает иногда перед дождем. А
потом по ветру начал сеяться дождик, хотя небо местами еще голубело.
толкнуло сюда. А он не хотел ехать в Салинас. Просто потому, что не мог
поверить в смерть Самюэла. В ушах еще звучал густой, задушевный голос, не
поздешнему певучий, льющийся необычной музыкой странно подобранных слов, так
что никогда не знаешь, какое будет следующее. А слушая других, обычно знаешь
без промаха, какое слово будет дальше.
смертью. Лицо в гробу было чужое, и Адам ушел, уединился, чтобы сохранить в
себе живого Самюэла.
Адам стоял далеко позади, куда слова не долетали, и когда сыновья засыпали
могилу, он ушел и стал бродить по дорожкам, поросшим фиалками.
кронах. Капли дождя стали крупней и стегали лицо.
холмик был ровно устлан цветами, но ветер уже растрепал букеты и те, которые
поменьше, сбросил вниз. Адам поднял их, положил на могилу, на место.
промок, но Адам продолжал идти. Дорогу развезло, в колеях стояли лужицы, по
обочинам рос высокий овсюг и горчица, бойко топорщилась сурепка, цепкие
головки пурпурного чертополоха торчали над влажновесенним зеленым травяным
буйством.
Монтерейской улицы почти миля, и когда, дойдя туда, Адам повернул на восток,
в город, то был весь мокр и грязен. В загнутых полях котелка кольцом стояла
вода, воротничок рубашки намок и смялся, как тряпка.
ступил на тротуар, потопал ботинками, сбивая грязь. Дома отгородили его от
ветра, и почти сразу же Адама стал бить озноб. Он ускорил шаг. Не доходя до
конца Главной улицы, завернул в бар гостиницы Эббота. Спросил там коньяку,
торопливо выпил, и дрожь усилилась.
вас простуду.
из кухни с кипящим чайником. Поставил на поднос широкий низкий стакан с
ромом, принес Адаму.
перестанет.
бледный. Вы не местный?
Андреев Николай
Пехов Алексей
Витковский Евгений
Куликов Роман
Журавлев Владимир
Посняков Андрей