Человек на это отвечает:
- Не беспокойся, старина. Разберем как полагается. Коли при своей живности
не успею, надежному человеку передам. Он не забудет и все устроит на пользу
народу. В том не сомневайся. Спасибо за службу да за добрый совет.
- Тебе спасибо на ласковом слове. Утешил ты меня, утешил,- говорит старый
богатырь, а сам глаза закрыл и стал гора горой. Кто его раньше не знал, те
просто зовут Денежкин камень. На левом скате горы рудный выход обозначился.
Это где сорока окаменела. Пестренькое место. Не разберешь, чего там больше:
черного ли, али белого, голубого. Где хвостовое перо пришлось, там вовсе
радуга смолой побрызгана, а черного глаза в веселом зеленом ободке не видно
- крепко закрыт. И зовется то место - урочище Сорочье.
Человек постоял еще, на сумки-пестери, лома да лопаты покосился и берет с
земли богатыреву рукавицу, а она каменная, конечно, тяжелая, в три либо
четыре человечьих роста. Только человек и сам на глазах растет. Легонько,
двумя перстами поднял богатыреву рукавицу, положил на топазовый стакан и
промолвил:
- Пусть полежит вместо покрышки. Все-таки баловства меньше, а приниматься
за работу тут давно пора. Забывать старика не след. Послужил немало и еще
пригодится.
Сказал и пошел своей дорогой прямо на полночь. Далеконько ушел, а его все
видно. Ни горы, ни леса заслонить не могут. Ровно, чем дальше уходит, тем
больше кажется.
Из повести "Дальнее - близкое"
Мой отъезд в город на учебу был для ребят нашей улицы большим событием. Все
давно знали, что Чернобородый, как ребята звали уездного ветеринарного
врача Алчаевского, "берется выучить Егоршу в городе", но все же полной веры
этому не было.
- Может, еще раздумает. Мало ли большие обещают? Теперь это определилось
окончательно. Ребятам всей улицы было известно со всеми подробностями:
- Завтра Егорша поедет. В десятом часу. С отцом, с матерью. На дедушковом
Чалке, в гоглевском коробке. Дрожки-то у них рябиновые. Сам старик Гоглев
делал. Качкие! Егорша до городу сам править будет.
По такому случаю накануне были "прощальные игры".
Вечером долго засиделся со своими заединщиками. Петька откровенно завидовал:
- Не к рукам куделя! Мне бы поехать! Это бы так точно. Знал бы, на какое
место поглядеть!
Такое хвастовство в обычных условиях встретило бы ожесточенный отпор,
вплоть до рукопашного, но теперь воспринималось вяло. Кольша помалкивал,
только при прощании сказал:
- Первым делом чугунку погляди и железный круг тоже. Потом расскажешь.
Дома тоже было невесело. Отец, вернувшийся позднее меня, сразу заметил
унылое настроение и пошутил:
- Что-то наш городской притуманился. Того и гляди: либо нос зачешется, либо
в глаза порошинка попадет.
Бабушка, считавшая эту затею с учебой в городе "немысленным делом",
воспользовалась случаем напоследок отговорить:
- Легкое ли дело из своего места в чужие люди поехать. Да еще в этакое
страховитое! Я вон восьмой десяток считаю, а в городе только два раза была.
Натерпелась страху-то. А тут, на-ко, что придумали. Десятилетка одного в
городе оставить! Наговорил тебе Чернобородый четвергов с неделю. Слушай
его! Он хоть и ладный, а все-таки вроде барина. Досуг ему за Егорушкой
приглядывать. Да и жена, поди-ко, у него есть. Как еще взглянет?
Видя, что речи остаются без ответа, бабушка переменила прицел:
- Чего молчишь? Не смеешь против грамотейки своей слова вымолвить?
Нашептала она тебе?
Перекоры по поводу моей учебы случалось слышать не раз. Обычно бабушка
"стращала": "заблудится", "стопчут лошадями", "оголодает", "худому научат".
Мама старалась доказать свою правоту, ссылаясь на пословицы: "Ученье -
свет, неученье - тьма", "Без грамоты, как без свечки в потемках" и т. д.
Несмотря на резкий и откровенный вызов, мама на этот раз смолчала, и от
этого ей стало еще тяжелее. Отец, привыкший строго держаться принятого
решения, даже укорил;
- Радоваться надо, а она реветь собралась! Обратившись к бабушке, попросил:
- Не встревай, мать, в это дело. Сами не железные. Понимаем, сколь сладко
одного парнишку из дому отпустить, а надо. Время такое подошло. Без грамоты
ходу нет.
Бабушка махнула рукой и, выходя из избы, проворчала:
- Больно умные стали! Своей крови им не жалко! По уходе бабушки отец
примирительно сказал:
- Старый человек,- не понимает. Мама кивнула головой и подтвердила:
- Жалко ей с Егоранькой расстаться. Мне приятно, что мама не сердится на
бабушку. Чтоб закрепить это, добавляю:
- Это она так. Потом перестанет. Как на рождество домой приеду, по-другому
заговорит. Неожиданно вмешивается отец:
- Ты что это, милый сын? Не успел уехать, а о рождестве думаешь! Этак не
годится. Коли за какое дело берешься, так о нем и думай! Тебя, может, не
примут вовсе.
Это напоминание встревожило. Представилась картина экзаменов. И вдруг в
самом деле не выдержу? Может, не ездить? Бабушка вон как страшно
рассказывает. А чугунку поглядеть? Железный круг? Петька что скажет, коли
узнает, что струсил? Эта мысль о Петькиной насмешке, помню, была последней
в решении вопроса. Больше не колебался. Хотелось только уговорить бабушку,
чтобы не плакала и маму не укоряла. Направился к выходу. Отец проговорил
вслед:
- Сходи-ко, пошепчись с бабушкой. Надолго ведь разлучиться приводится.
Бабушка оказалась на любимом своем месте, на высоком крылечке амбарушки.
Как видно, ждала меня. Крепко прижала к себе и тихонько всхлипнула:
- Ты, Егорушко, не вини меня, старую. Отец с матерью, поди, не худого тебе
желают, а только жалко мне, не могу себя сдержать. Вовсе, видно, остарела.
Слова говорились сквозь слезы, но действовали на меня успокоительно. Больше
всего меня как раз смущало, что мой постоянный ласковый друг - бабушка была
против ученья.
Теперь я слышал другое, и это меня радовало. Я стал повторять то, что
говорила мама при столкновениях с бабушкой: "Ученье-свет...", "Без грамоты,
как без свечки..."
И было непривычно, что бабушка соглашалась с тем, что постоянно вызывало ее
возражения. Кончилась наша беседа обычно:
- Постой-ко, дитенок, оголодал, поди? Утром заторопился к ребятам, плохо
поел, а обед пробегал. Пойдем покормлю. Оставлено у меня в печке.
Похлебаешь горяченького да и спать. Завтра хоть не рано выезжать, а все
лучше вовремя-то выспаться.
Волнения дня закончились крепким ребячьим сном. Проснулся позднее обычного
и был огорчен, что отец уже ушел за лошадью.
Лондон Джек
Шилова Юлия
Верещагин Олег
Орловский Гай Юлий
Конан-Дойль Артур
Шилова Юлия