выстрелы не загрохотали снова. В то мгновение я все же успел разглядеть
совсем не радостную картинку: белокурый "херувим" согнал с лица идиотский
оскал, деловито выудил откуда-то из салона длинный дробовик и неспешно
зашагал в мою сторону, поднимая оружие. Мне даже показалось, в мертвенном
лунном свете я успел различить его глаза: пустые и мертвые, как оконце
безжизненного, промерзшего до дна озерка.
выгоне, то против дробовика - вообще мотылек перед танком. Правда, в том
танке насмерть обколотый водила, но что мне за радость? Странно, но какая-то
частица сознания успела даже оценить полный сюрреализм ситуации: невесть
откуда приехали обколотые подонки и начали палить направо и налево просто
так; меня они гонят, влекомые не местью, не злобой, а чем-то, мне совершенно
непонятным. И все это - в тишине зимнего леса и в торжественном лунном
сиянии... Стоп!
невменяемости придурков она вообще представляется голой абстракцией, и я
могу быть в их больном воображении и огнедышащим драконом, и оранжевой
анакондой, и сиреневой ангорской кошкой! Особенно для белокурого амура. И
ему нужно непременно меня завалить. Самолично. А это шанс. Мой единственный
шанс.
машины чуть сбоку - "херувимчик". Я прикинул свое месторасположение и ужом
переполз правее. Пистолетные выстрелы грохотали реже, пули, визжа, уносились
в лес и либо зарывались в снег, либо со звоном дробили замерзшую древесину,
если попадали в голое дерево, или противно чавкали, угодив в хвойную елку.
Дробовик молчал.
передвинулся правее. Долговязый был от меня метрах в пяти; он ощерился,
поднял двумя руками пистолет; я замер, чувствуя холодное касание небытия...
долговязого бедного Йорика, оказавшегося на линии огня, дернулось от
разрывавшей его картечи; я успел грянуться наземь, когда бородача настиг
второй заряд и он, словно снесенный смерчем, ткнулся лицом в снег. Грохот
выстрелов продолжался; картечь с визгом неслась над головой, срезая еловые
лапы. Три, четыре, пять. Пусто.
пятнадцать. Мне вдруг показалось, что я сплю, настолько мучительно-медленным
был рывок... И противника я видел будто на замедленной кинопленке: оскал на
его лице, руки, тонкие, с хрупкими пальцами музыканта... А одна рука уже
тянется из кармана, зажимая патрон... А я бегу, бегу... Нестерпимо медленно,
преодолевая, кажется, не пространство, а время... Рука белобрысого
укладывает патрон в гнездо, перезаряжает дробовик, и вот ствол уже движется
в мою сторону, жерло его становится огромным, как жерло корабельного орудия,
как жерло вулкана...
намета сбил белобрысого навзничь. Сам перевернулся через голову, вскочил;
мой противник уже был на ногах, в руках его блеснуло жало выкидного ножа...
Сталь успела прочертить полудугу, когда мой кулак врезался белобрысому в
горло. Нож вылетел из ослабевшей руки, противник кулем стал оседать на
землю, а я, разгоряченный схваткой, резко двинул локтем сверху вниз.
Послышался противный хруст, белобрысый упал и замер. Стекленеющие глаза
смотрели в ночное бездонное небо, но я не мог понять, жив он или уже по ту
сторону Леты - взгляд его не изменился. Но никакой опасности он больше не
представлял: хребет был переломан на пятом позвонке. Я присмотрелся к
белобрысому внимательнее: ошибки нет. Душа его уже двинулась по скорбному
пути, вниз. В бездну.
автомобиле продолжала исправно крутить диск, сотрясая динамиками замкнутое
пространство салона. Я приоткрыл дверцу. На заднем сиденье, улетев из этого
мира далеко и надолго, две голые девчонки самозабвенно ласкали друг дружку,
сливаясь в поцелуях, постанывая, ничего не видя и не ощущая вокруг.
Прямо-таки сюжет для полотна новоявленного передвижника Ярошенко: "Всюду
жизнь". Третья девчушка, укутавшись в шубку, сидела на корточках на полу и
таращилась на меня так, словно узрела во плоти Дракулу; остатки дури еще
плескались в ее расширенных зрачках, но происходящее она, похоже, осознавала
вполне, оттого и оказалась на полу, чтобы не быть сраженной шальной пулей. Я
усмехнулся про себя: в этом ночном побоище все пули были шальными; результат
- три трупа.
заспешила за ней, и обе заорали мартовскими кошками. Ввиду наличествующих
трупов зрелище было гнуснее некуда. Девки затихли, ласкаясь, а вскоре
отлетели и в полное забытье; я набросил на них шубейки и отправился собирать
трофеи. Моя безмятежная крестьянская жизнь закончилась.
оклемавшаяся подруга несется, спотыкаясь, через снежную целину вниз, к
деревне. Выругавшись сквозь зубы, запрыгнул в кабину, мельком оглядел "поле
битвы" - чисто. Хлопнул дверцей, повернул ключ, выжал сцепление и уже через
минуту нагнал беглянку. В свете фар девушка выглядела словно заколдованная
лесная королева из скандинавских сказок:
на ногах - красные полусапожки; густые и длинные светло-русые волосы
разметались, огромные глаза казались еще больше на искаженном отчаянием
лице, а расширенные страхом и наркотиком зрачки делали ее взгляд взглядом
лесной колдуньи.
девчонку по твердому насту под свежим снежком, - распахнул дверцу:
ахнулась спиной в снег; подобрала шубку, укрыв наготу, и осталась сидеть на
снегу загнанным соболем. Я бы и не препятствовал, если бы был уверен, что
она самостоятельно и быстро доберется до деревни, но и пьяный человек
способен плутать часами в трех соснах, а обколотая девчонка вполне могла
заблудиться на снежной целине и замерзнуть насмерть: шубка на голое тело -
плохая защита от двадцатиградусного мороза.
наклонился к ней; она попыталась было отбиться ногтями, но две хорошие
оплеухи заставили барышню обмякнуть; перехватил ее поперек талии, забросил
на сиденье, запрыгнул сам, захлопнул дверцу, заблокировал замки. Взревел
стартер, словно почувствовав мое настроение, и машина рванула с места под
семьдесят.
Вы... Вы меня... Нас... Убьете?
несчастный случай. Обколотый белобрысый перестрелял товарищей по потехе:
одного - из пистолета, другого - из дробовика. Такие дела.
равнодушно, что удивился сам себе. Может быть потому, что поскользнулся этот
парень уже давно? Ведь когда летишь в бездну, шею свернешь обязательно.
ветровое стекло, за которым навстречу нам неслась ночь.
полуголых и полуживых барышень в снег. Так что заказывайте, Татьяна.
Доставлю, куда скажете. Если, конечно, не на Капри.
события нескольких последних месяцев и делаю грустный вывод: до Капри мне
сейчас даже дальше, чем до Господа Бога.
четыре ноздри, обнявшись; в салоне тепло, шубки соскользнули на пол, и две
спящие голенькие нимфетки выглядят ох как соблазнительно!.. Ну а если учесть
мое более чем двухмесячное спортивно-трудовое аскетирование... Кое-как
перевел дух, уставился в ветровое стекло.
ее темных глаз расчетливо затуманился, губы полуоткрылись, шубка невзначай
распахнулась... Она повернулась ко мне:
памятку на дверях кабинки в троллейбусах? А то въедем в кювет, и кувыркаться
нам там долго и несчастливо.
глаза заблестели, дыхание сделалось неровным, выдавая едва сдерживаемое
желание. Приятно, конечно, когда тебя жаждут так страстно и непосредственно,
но я не стал скоропалительно относить сие исключительно к своим мужским
чарам.