Чтение 77–й страницы книги ~Кио Ку Мицу!~

неизменные вареные бамбуковые ростки; "суп из хризантем", который при
ближайшем рассмотрении оказался лапшой из змеиного мяса, и еще другие
блюда, от которых Рихард давно отвык, но ел их с видом удовольствия и не
отставал от компании, ловко управляясь с палочками для еды. Пили маотай,
отдающий сивухой, и женьшеневскую водку.

Хозяин стола, офицер из генерального штаба, настойчиво подливал спиртное.
Рихард пил наравне со всеми, но под конец вечера оказался трезвее других.
Посреди стола в медной куполообразной чаше доваривался суп, в который
только что опустили свежую капусту. Зорге шутливо принял на себя роль
повара. Приподнимая крышку, он незаметно подливал на спиртовку недопитый
маотай, который горел голубым пламенем. Предвидя неизбежное возлияние,
Рихард, кроме того, выпил перед обедом какую-то отрезвляющую дрянь, вредно
действующую на сердце, но сохранявшую голову свежей. Пили за союз и
взаимное понимание двух стран - Японии и Германии, за успехи японского
оружия. Кричали "Кампай!" - до дна! - и оставшиеся капли плескали в огонь.

Японское оружие в Китае не только одерживало победы, но терпело и неудачи.
Китайские войска стали оказывать вдруг упорное сопротивление. Хозяин стола
высказал мнение, что сопротивляются главным образом войска
Народно-революционной армии, преобразованной из китайской Красной армии,
против которой еще недавно боролись гоминдановские части. Полковник
Хироси, сидевший рядом с Зорге, добавил, что это наиболее сильный
противник, противостоящий японским войскам.

Зорге уже знал, что с месяц назад китайцы разгромили бригаду, входящую в
дивизию генерала Итагаки. Японцы потеряли свыше трех тысяч человек.
Говорили, что в сражении впервые участвовали советские летчики-добровольцы.

Генералу Доихара удалось добиться того, что в Северном Китае возникло
временное правительство Китайской республики, состоящее из прояпонски
настроенных китайцев. Кабинет Коноэ будет иметь дело только с новым,
временным правительством. Офицер генштаба по этому поводу сказал: "Теперь
мы, военные, берем в свои руки дипломатические переговоры..."
За столом настроение у всех было оптимистичное. Разговор то вспыхивал, то
затухал, становясь все более бессвязным. Полковник Хироси начал дремать, и
Рихард повел его наверх спать. Потом снова спустился в ресторан, но
офицерская гулянка уже подходила к концу.

На другое утро Хироси, помятый и бледный после ночной попойки, позвонил
Рихарду в номер и пригласил его вместе позавтракать. Он рассыпался в
комплиментах, за что-то благодарил Рихарда и предложил ему место в своем
самолете до Нанкина - удобно и быстро. Они прибудут в тот же день.

Зорге согласился, сказал только, что хотел бы ненадолго заглянуть на мост
Лугоуцяо - он много слышал об этом световом чуде. Хироси вызвался
сопровождать Рихарда, он хорошо знает эти места. Лунное сияние
действительно чудо!

Пекинское утро было туманным. Солнце поднялось над пагодой, как красный,
раскаленный шар. Сквозь густую розоватую пелену тумана на него можно было
смотреть, как на восходящую луну. День Рихард провел с американским
корреспондентом Сноу, которого знал еще по работе в Китае. Поехали
смотреть храм Неба - сине-фиолетовое строение, утопающее в розовом тумане.
Любовались алтарем для поклонения дождю и небу, стояли у чудесного купола,
где негромко сказанные слова возвращаются к тебе громоподобными. Здесь
китайские императоры говорили с небом.

После полудня, освободившись от своих дел, Рихард снова встретился с
Хироси. Смотрели летний дворец императоров, и Зорге погрузился в сказочный
мир. Жилище мандаринов, мраморный корабль, стоящий на берегу, чудесные
беседки, ажурные мосты, балюстрады... И снова проснулась в Зорге душа
искусствоведа-ориентолога.

Хироси расхаживал, как хозяин, хотя тоже был здесь впервые. Он что-то
искал и наконец обнаружил - портрет последней императрицы Цы-си. С
портрета смотрела пожилая женщина в синих одеждах с сердитыми, колючими
глазами. Портрет не представлял художественной ценности, но Хироси
занимало другое.

- Я думаю, - сказал он, - мы подарим этот портрет Генри Пу-и в знак нашей
победы и освобождения столицы, где царствовала династия его предков.

Рихард прочитал надпись на портрете: Хуа Ха-шибо. Он вспомнил - это
псевдоним американской придворной художницы Хуперт Войс... Еще вот когда
американцы обхаживали императорские персоны, дабы приобрести влияние в
Китае!

К мосту Лугоуцяо поехали ночью, перед рассветом, чтобы прямо оттуда
отправиться в аэропорт.

Оставив машину у городских ворот Ванпина, они пошли к мосту пешком по
совершенно пустой улице мимо фанз, залитых лунным светом. Миновали
каменных, коленопреклоненных слонов, колонну с императорской надписью и
застыли в изумлении перед открывшейся панорамой. В низких гравиевых
берегах серебрилась черная река. На востоке загорался багровый рассвет, а
в небе сияла громадная жемчужина луны. Казалось, что белый мост с рядами
серо-зеленых львов поднялся в воздух и плывет в этих потоках. Сияние луны
и брезжущий розовый свет близкого восхода сливались и смешивались, будто
воды двух могучих прозрачных рек.

Львиные спины лоснились при луне, и каждая львиная морда имела свое
выражение - свирепое, сытое, ленивое, сонное... Сто сорок львов, и ни один
не похож на другого.

Тихо, неслышно, будто опасаясь нарушить красоту ночи, прошли немного
вперед. На середине моста стояла группа китайцев, тоже созерцающих сияние
луны. Они стояли недвижимо, как на молитве в храме, но, заметив японского
офицера, торопливо скрывались на берегу в глубоких тенях приземистых фанз.

Рихард был полон впечатлениями, - это была ночь поэзии.

Обаяние лунного чуда было нарушено, когда Хироси сказал:

- Удивляюсь, почему они так боятся японцев, - он кивнул в сторону ушедших
китайцев.

- Вероятно, потому, что считают вас оккупантами.

- Но мы несем им свет, такой же, как эта луна, несем культуру. Мы хотим,
чтобы Азия была только для азиатов.

В самолете Хироси продолжал рассуждать о высокой японской миссии на
континенте.

- Мы с вами две страны, которые изменят мир - в Азии и в Европе, -
самонадеянно говорил он. - Нас объединяет антикоминтерновский пакт. Я был
в восторге, когда его подписали. И я вам скажу, что здесь, в Китае, мы
тоже выполняем свои обязательства. Ведь нам приходится сражаться главным
образом с коммунистическими войсками. Чан Кай-ши бережет свои части и
бросает против нас фанатиков-коммунистов. В итоге это нам на пользу.
Освобождая Китай, мы осуществляем санитарные функции, очищаем мир от
коммунизма. В Нанкине вы это сами увидите... С Чан Кай-ши мы можем еще
договориться, с коммунистами - никогда.

Среди словесной шелухи, рассыпаемой Хироси, Зорге нашел для себя несколько
полноценных зерен.

После японского нападения на Китай Чан Кай-ши заключил соглашение с
командованием китайской Красной армии о совместной борьбе с японцами.
Казалось, наконец-то междоусобная война прекратилась и силы
гоминдановского и коммунистического Китая объединились для отражения
японской агрессии. Но из рассуждений Хироси легко было сделать вывод, что
Чан Кай-ши продолжает свою политику. Он хочет истребить коммунистические
войска руками японцев. Значит, возникший союз очень шаток.

Рихард слушал рассуждения Хироси, время от времени поглядывая в окно. Они
уже пролетели большую часть расстояния. Внизу широкая от горизонта до
горизонта равнина. Впереди синеют горы. Квадратики, полоски рисовых полей,
затянутых льдом. Лед, как нефрит, молочно-зеленого цвета. Дальше река,
вероятно уже Янцзы... А теперь внизу словно потоп: поля залиты водой, в
них отражаются начинающие зеленеть деревья. Это уже другой цвет, тоже
зеленый, но больше похожий на малахит. Янцзы уходит в сторону, исчезает в
дымке за горизонтом. Самолет летит навстречу весне.

Чем ближе самолет подлетал к Нанкину, тем озабоченнее становилось лицо
пилота, тем чаще он приказывал стрелку-радисту внимательно следить за
воздухом. Нервозность пилота передалась и полковнику Хироси.

- На фронте, - сказал он, - отмечено появление советских летчиков.
Говорят, они добровольцы и прилетели на своих машинах, со своими
боеприпасами. Но откуда это берется у добровольцев? Для меня совершенно
ясно: Советский Союз помогает Китаю...

"Значит, наши помогают Китаю, и японским милитаристам не так-то просто
добиться победы!" Рихард почувствовал себя в одном строю с неизвестными
ему советскими волонтерами, которые где-то здесь, совсем близко, и, так же
как он, выполняют свой интернациональный долг.

В Нанкине, куда Хироси и Зорге прилетели к полудню, продолжалась кровавая
вакханалия, начавшаяся с захватом города. На улицах валялись трупы
расстрелянных, в разных концах города дымились пожарища, горело здание
советского посольства. Всюду бесчинствовали японские офицеры и солдаты.
Они жгли, насиловали, грабили, охотились за китайцами, искали переодетых
военных. Принадлежность к солдатской профессии определяли по стриженым
волосам, по мозолям на руках, набитым винтовкой. Но мозоли на руках были и
у рабочих...

Схваченных людей заталкивали в военные грузовики, везли к Янцзы,
расстреливали на берегу, сбрасывали трупы в реку, и они медленно плыли
вниз по течению.

Слухи, один страшнее другого, переполняли город.

Рихард Зорге поселился в немецком посольстве, жить в отеле было опасно.
Рядом с его комнатой жил старик доктор Альтштадт, председатель общества
"Красная свастика". Альтштадт все время нервно поправлял пенсне и без
конца говорил взволнованным шепотом.

Он живет в Китае вот уже двадцать лет, имеет практику, раньше руководил
немецким Красным Крестом, теперь "Красной свастикой". Из города бежали
почти все жители - больше полумиллиона, осталось процентов двадцать. Но
для японского разгула, для убийств и грабежей хватает и этих двадцати