Чтение 77–й страницы книги ~Эроусмит~

будет ли фактор Икс воспроизводиться неопределенно долгий срок, будет ли
он появляться вновь и вновь при пересевах культуры и действительно ли это
микроб, автоматически размножающийся делением, - субмикроб, заражающий
микробов.

В течение этой недели Готлиб иногда подходил, заглядывал через его
плечо, но Мартин решил пока ничего ему не докладывать: он хотел сперва
получить доказательства, отоспаться как следует одну ночь, а может быть, и
побриться.

Удостоверившись, наконец, что фактор Икс воспроизводит себя
неопределенно долго, так что и в десятой пробирке, вырастая вновь,
оказывает то же действие, что и в первой, Мартин торжественно явился к
Готлибу и показал ему свои выводы, а также планы дальнейшего исследования.

Старик постучал по отчету своими тонкими пальцами, внимательно прочел,
поднял глаза и, не теряя времени на поздравления, набросился на Мартина с
вопросами:

- Сделали вы то-то? А почему не сделали того-то? При какой температуре
фактор проявляет максимальную активность? Сохраняет ли он свое действие на
твердом агаре?

- Вот мой план дальнейшей работы. Мне кажется, вы найдете в нем
большинство ваших предложений.

- Ага! - Готлиб пробежал глазами план и буркнул: - Как же вы не
наметили проверить, станет ли фактор распространяться на мертвых
стафилококках? Это же важнее всего.

- Почему?

Готлиб мгновенно проник в самое сердце джунглей, в которых Мартин
плутал много дней:

- Потому что это покажет, действительно ли вы имеете дело с живым
вирусом.

Мартин почувствовал себя униженным, но Готлиб просиял:

- Вы открыли большое явление. Теперь не давайте директору проведать о
нем и слишком рано удариться в энтузиазм. Я рад, Мартин!

В голосе его было нечто такое, что заставило Мартина, как в хмелю,
броситься по коридору - назад к работе... и к бессонным ночам.

Что есть фактор Икс - химическое вещество или микроб, - Мартин не мог
установить, но изначальный фактор несомненно процветал. Его можно было без
конца подвергать пересеву; Мартин определил наиболее для него
благоприятную температуру и удостоверился, что на мертвых стафилококках он
не распространяется. Добавил содержащую "фактор" каплю в культуру
стафилококка, покрывшую серой пленкой поверхность твердого агара, и капля
четко обрисовалась, испещренная плешинками, когда враг повел атаку, так
что срез агара выглядел точно воск, источенный молью. Но недели через две
показался один из подводных камней, о которых предупреждал Мартина Готлиб.

Опасаясь сотен бактериологов, которые, как только появится его статья,
ополчатся, чтоб его убить, Мартин хотел удостовериться, что его выводы
могут всегда найти подтверждение. Он получил в больнице гной из множества
нарывов на руках, на ногах, на спине, пробовал прийти к тем же результатам
вторично - и потерпел полное поражение. Фактор Икс не обнаруживался ни в
одном другом нарыве, и Мартин печально пошел к Готлибу.

Старик подумал, задал два-три вопроса, нахохлился в своем мягком
кресле, потом сказал:

- Какого рода был первый карбункул?

- Глутеальный.

- Ага, значит, фактор Икс может присутствовать в содержимом кишечника.
Поищите - у людей с нарывами и без нарывов.

Мартин помчался к себе. На той же неделе он проследил фактор в
содержимом кишечника и в других глутеальных нарывах, больше всего находя
его в нарывах, которые "излечивались сами собой"; в восторге от своей
победы и от мудрости Готлиба, он пересеивал свои культуры с вновь
найденным фактором. Он поставил ряд опытов с кишечными микроорганизмами и
открыл фактор Икс в отношении бациллы coli. В то же время он передал
некоторый запас первоначального фактора Икс для лечения фурункулов одному
врачу из Нижне-манхэттенской больницы и получал от него восторженные
отчеты об исцелениях и восторженно настойчивые вопросы о разгадке этого
чуда.

С этими новыми победами он пришел, торжествуя, к Готлибу, и тут его
неожиданно высекли:

- О! So! Прекрасно! Вы даете лекарство на испытание врачу, не кончив
своего исследования? Вам нужно, чтобы жульнические отчеты об исцелениях
проникли в газеты, чтобы фас засыпали телеграммами со всех мест и чтобы
все на свете люди с прыщом на носу повалили к вам лечиться, так что фы не
сможете работать? Фы хотите быть чутотворцем, а не ученым? Не хотите
довести работу до конца? Заигрываете с кишечными палочками, не проработав
до конца стафилококков - даже не начав еще толком исследования, - не
выяснив еще, в чем _природа_ вашего фактора Икс? Вон из моего кабинета!
Вы... вы... ректор колледжа! Завтра я услышу, что вы приглашены на обед к
Табзу и увижу в газетах ваш портрет - доктор Эроусмит, модный торговец
целебными средствами!

Мартин, сгорбившись, вышел и, когда он встретил в коридоре Билли Смита
и маленький химик прочирикал: "Нащупали что-то важное? Я вас давно не
видел!" - Мартин ответил тоном ассистента дока Викерсона из Элк-Милза:

- Нет... какое там!.. Так, вожусь помаленьку.

Внимательно и беспристрастно, как стал бы он наблюдать развитие болезни
у зараженной морской свинки, наблюдал Мартин за самим собою - как
сумасшедшее переутомление переходит у него в неврастению. Не без интереса
он сделал сводку симптомов неврастении, следил, как они один за другим
возникают у него, и спокойно шел на опасность.

Раздражительность, делавшая его совершенно невыносимым для общежития,
сменилась вскоре болезненной нервозностью, в которой он, протянув руку за
предметом, не мог его схватить, ронял пробирки, вздрагивал, если
неожиданно раздавались за спиною шаги. Резкий голос доктора Йио сделался
для него пыткой, личным оскорблением, и когда Йио останавливался в
коридоре с кем-нибудь поговорить, Мартин ждал, втянув голову в плечи, и
шептал про себя:

- Замолчи... замолчи... Замолчи...

Дальше им овладела навязчивая потребность читать задом наперед слова,
налетавшие на него с вывесок.

Когда он стоял в вагоне метро, ухватившись за ремень, так что
выкручивало плечо, он всматривался во все объявления и выискивал новые
слова, чтобы прочесть их навыворот. Некоторые были удивительно приятны: из
"не курите" получалось задорное и милое "етирукен", и Бродвей был довольно
сносен в виде "йевдорб", но "штампы", "хворост", "сырье" давали
неутешительные результаты; а "мощность", превращенная в "тьсонщом", была
омерзительна.

Когда ему пришлось трижды вернуться в лабораторию, чтоб удостовериться,
что он не забыл закрыть окно, Мартин спокойно сел, сообщил самому себе,
что дошел до точки, и поставил на обсуждение вопрос, вправе ли он
рисковать дальше. Обсуждение не было вполне добросовестным: новые
возможности работы казались такими грандиозными, что он не мог принимать
всерьез свое маленькое "я".

Под конец в него вселился страх.

Началось с детской боязни темноты. Ночи напролет он не спал, опасаясь
воров; шаги в передней означали, что подкрадывается грабитель; заскребется
ли что-то на пожарной лестнице - значит, лезет убийца с кольтом в руке.
Мартин представлял это так отчетливо, что должен был вскакивать с кровати
и боязливо вглядываться в окно, и если внизу на тротуаре в самом деле тихо
стоял человек, он холодел от ужаса.

Красный отсвет на небе неизменно означал пожар. Его застигает в
кровати, он задыхается в дыму, умирает в корчах.

Он превосходно знал, что страхи его нелепы, но это им нисколько не
мешало овладевать всем его существом.

Сперва ему было стыдно признаваться Леоре в этой мнимой слабости.
Рассказать, что трусишь, как ребенок? Но, пролежав всю ночь, не смея
шелохнуться, готовый закричать и чувствуя на шее веревку убийцы, пока
спасительный рассвет не вернул миру надежную устроенность, Мартин
пробурчал что-то о "бессоннице" и после этого из ночи в ночь укрывался в
объятия Леоры, и она его ограждала от ужасов, защищала от воров-душителей,
заслоняла от огня.

Он составил контрольный список излюбленных неврастенических страхов:
агорафобия, клаустрофобия, пирофобия, антропофобия [боязнь открытого
пространства, страх перед замкнутыми помещениями, боязнь огня, боязнь
людей] и так далее, кончая тем, что он объявил "самой дурацкой,
претенциозной, знахарской выдумкой изо всех этих чертовых фобий", а именно
- сидеродромофобией, то есть боязнью езды по железной дороге. В первый же
вечер он смог проверить себя на пирофобию: они пошли с Леорой в
мюзик-холл, и, когда танцовщица на сцене зажгла в жаровне огонь, Мартин
сидел и ждал, что в театре вот-вот начнется пожар. Боязливо водил он
глазами по рядам кресел (все время злясь за это на самого себя),
высчитывал свои шансы добраться до выхода и, только очутившись на улице,
успокоился.

Но когда вступила в свои права антропофобия, когда он увидел, что ему
делается не по себе, если слишком близко подходит к нему человек, - тогда
Мартин благоразумно просмотрел свой список и, видя, как много "фобий" уже
проверено, разрешил себе отдохнуть.

Он бежал в Вермонт побродить четыре дня по холмам - один, чтобы можно
было шагать быстрее. Ехал он ночью в спальном вагоне и получил возможность
сделать весьма интересные наблюдения по сидеродромофобии.

Он лежал на нижней полке, с маленькой сбившейся о ком подушкой под
головой. Его раздражало, когда зеленая занавеска, приоткрываясь, вызывала