ее хлопнете - не прощу... Как понял?
Ты... Ты же всех нас подставляешь!!! Ты о парнях подумал?!
чтобы не дать полковнику высказаться, и пошел помогать соратникам...
десять, пока поднимались, разглядели знакомые номера.
побросав пулеметные гнезда. Схватка была мгновенной и более напоминала
тривиальное заказное убийство: бесшумный залп с обоих бортов, безобразное
чмоканье ворвавшихся в тела пуль, сретушированное работающими двигателями, -
и четыре трупа, рухнувшие на грязный снег.
к лагерю - Мо оставили с арабом.
странной тишине в лагере - характерными звуками скрытой работы ночного
снайпера здесь даже и не пахло. Не визжал никто, не стонал, заходясь от
боли, не палил предсмертно в небо. - Саботажник фуев!
шефа в манкировании служебными обязанностями. Да, не хотел этого полковник,
всем сердцем противился, но... так уж был устроен: если брался за какую-то
работу, то делал ее от и до без сучка и задоринки...
перевалу, лежат на животе. Как и следовало ожидать, выскочили посмотреть,
кто там прется в такой неурочный час. На пятачке у зинданов валялся третий,
уткнувшись простреленной башкой в столб навеса. Больше на улице никого не
было.
Антона, подскочил, дурашливо приложил руку к голове, сортирным голосом
отрапортовал:
пленный, девять бойцов сучат копытами от нетерпения влиться в наши ряды, -
полковник кивнул в сторону зинданов. - Так что транспорт вы кстати пригнали.
Другие распоряжения будут?
- ситуация так сложилась. Больше не буду.
пороха и крови, стоны какие-то невнятные, керосинка тускловато чадит,
придавая и без того зловещему зрелищу какую-то мистическую окраску. Справа
от входа, в большой черной луже, лежал навзничь юный Мамад. В углу утробно
скулил голый Руслан Умаев С простреленным бедром и скрученными за спиной
руками. На кровати, скрючившись, как эмбрион, и тихонько подвывая, лежала
нагая Ирина - грязная простыня под ней была сплошь испещрена свежими
кровавыми пятнами.
процедил Антон и тотчас же прицелился из автомата в пах раненому Руслану. -
Вот тут вы маленько промазали, дядь Толь. Тут надо было чуток повыше
брать... Чего вы!
собой Руслана, отвел ствол Антона в сторону.
соратнику.
мысль!
полковник и, упреждая негодование младшего товарища, пояснил:
даже пригодится...
Глава 7
В РАСЧЕТЕ...
воротится...
побеге наших военных из чеченского плена. Версии об обстоятельствах сего
геройского поступка поступали самые противоречивые, а сами герои, якобы
ухайдокавшие целую банду и проломившие грудью себе дорогу через всю Ичкерию,
отказывались от интервью либо скупо сообщали: сидели, надоело, всех подряд
завалили и удрали. И отстаньте - ну вас в задницу. Нашлись умные товарищи,
которые объяснили широкой публике: после длительного пребывания в плену
психика молодых людей претерпевает необратимые изменения, они становятся
нелюдимыми, угрюмыми, раздражительными, и чтобы провести полноценный курс
психореабилитации, необходимо довольно длительное время. Так что - в самом
деле - отстаньте.
перевелись еще богатыри на Руси...
ноги. Примерно столько же времени занял процесс переговоров с Лечи Умаевым -
главой "Концерна" - на предмет равноценного обмена по принципу "голова на
голову". Собственно, сами переговоры длились минут пять.
пришлем тебе труп брата, - сразу поставил условие Шведов. И Лечи, не
раздумывая, согласился.
машину вспять и затем решить все премудрости с обменом.
лечения в загородной резиденции своей подружки Вики и вообще ни с кем не
желала общаться. Единственно, что она сказала Назаряну, который добровольно
и бескорыстно оказывал Шведову всестороннюю помощь в подготовке обмена:
Ибрагим...
Ибрагима. Тот выразил свое недоумение, но тут же был полковником одернут со
всей суровостью: а сейчас не ты командуешь парадом, козлик, твоя задача -
согласно головой кивать и все время говорить "да".
должны были освободить Александра Евгеньевича. Тут разлюбезный душка Назарян
чуть было не подложил полковнику здоровенную свиноматку - и не по злому
умыслу, разумеется, а сугубо из благих побуждений. В день освобождения он с
Васей Петровым и его гвардией подкрался к СИЗО, устроил засаду и попытался
свежевызволенного из узилища Александра Евгеньевича перехватить. Полковника
об этом не предупредил - хотел сюрприз сделать и заодно показать себя: вы,
мол, недотепы, тут мучились, напрягались, добывая материал для обмена, а мы
- р-р-раз! И одним махом все решили.
нездоровую возню вокруг СИЗО отследили вовремя и изъяли Александра
Евгеньевича каким-то другим путем. А Лечи, когда Шведов ему позвонил, чтобы
окончательно обговорить детали обмена, насмешливо попенял полковнику: дурью
маетесь, мол, ребячеством страдаете. Несерьезные вы люди.
нелицеприятно отчитал и пригрозил вообще отказаться от его услуг.
имел целую кучу боевых братьев, как находящихся на службе Родине, так и
пославших ее к известной матери (службу, разумеется, а не Родину; Родина,
дорогие мои, - это святое!) и пробавлявшихся теперь на вольных хлебах. В
этом районе наши парни чувствовали себя относительно комфортно - почти как
дома. Приютил их в своей скромной усадьбе бывший сослуживец Антона, а ныне
майор милиции Серега Обеснюк, который гарантировал полную безопасность
пребывания и моментальное поступление информации, если вдруг кто-то начнет
преступно интересоваться, чем это здесь занимаются такие загадочные молодые
люди с суровыми лицами. Этот же Обеснюк помог в выборе фиктивного места
обмена и подготовке основной позиции - занимаясь не первый год оперативной
работой, он знал в Балашихе все ходы и выходы.
"Лендкрузере" подъехали в установленное место - на площадку небольшого
парка, расположенного напротив универсального магазина.
Прохожие, разъезжаясь ногами, подпрыгивали на талых лужицах и непечатно
выражались при этом, мокрые с ног до голов дети с завидным упорством катали
в парке рыхлых, как губка, снежных баб, с крыш капало, встопорщенные
воробьи, обманувшись лживыми обещаниями погоды, вдохновенно орали про чистую
любовь. Не про ту, что с контрацепцией и безо всяких франко-армянских
глупостей, а про помытую в первой талой луже.
и... пестро раскрашенный милицейский "Форд".
продекламировал Антон.
явление - коррумпированные менты. На службе "Концерна". Смотри внимательно -
я пошел...
прической, в дорогом костюме, за версту несет непрошибаемой уверенностью в
себе и въевшейся в кровь привычкой повелевать.