разбитых орудий, земляных нагромождений, черно разъятых пастей воронок, мимо
недвижного, стальной тяжестью навалившегося на развороченную огневую
Чубарикова немецкого танка - и теперь ясно восстановил в памяти вчерашний
приезд сюда перед началом бомбежки и краткий разговор с командиром батареи,
стройно-подтянутым, словно на училищных строевых занятиях, решительным
мальчиком, носившим знакомую генеральскую фамилию.
командовал тот мальчик?"
госпитале, о непрощающем упреке жены после возвращения из госпиталя, упреке
в том, что он, Бессонов, не настоял, ничего не предпринял, чтобы взять его
служить в свою армию, что было бы обоим лучше, безопаснее, надежнее. И, на
мгновение представив сына командиром роты в тех пехотных траншеях с двумя
оставшимися в живых или здесь, на артиллерийской батарее, где на каждом
метре земля до неузнаваемости была истерзана буйно пронесшимся железным
ураганом, зашагал медленнее, чтобы немного отдышаться. Горькое теснение не
отпускало в груди, и он стал отстегивать крючки на воротнике полушубка,
душившие его.
внушал себе Бессонов, все тяжелее опираясь на палочку.
замурзанных, закопченных, помятых шинелях, вытягивались перед ним около
последнего орудия батареи. Костерок, угасая, тлел прямо на орудийной позиции
- тут же на разостланном брезенте термос, два вещмешка; пахло водкой.
застывший пот, нездоровый блеск в косточках зрачков; кайма порохового налета
на рукавах, на шапках. Тот, кто при виде Бессонова негромко подал команду:
чуть подтянувшись, поднес руку к шапке, готовясь докладывать. И тогда
Бессонов, с пытливым изумлением вглядываясь, едва припомнил, узнал. Это был
не тот юный, запомнившийся по фамилии командир батареи, а другой лейтенант,
тоже раньше виденный им, встречавшийся ему, кажется, командир взвода, тот
самый, который искал на разъезде командира орудия во время налета
"мессершмиттов", тот, который в растерянности не знал, где искать.
запекшимися губами, обострившимся на исхудалом лице носом лейтенанта, с
оторванными пуговицами на шинели, в бурых пятнах снарядной смазки на полах,
с облетевшей эмалью кубиков в петлицах, покрытых слюдой инея, Бессонов
проговорил:
командира батареи, а вашу забыл...
семь снарядов... Танки были подбиты вчера...
тоне, во взгляде - сумрачная, немальчишеская серьезность, без тени робости
перед генералом, точно мальчик этот, командир взвода, ценой своей жизни
перешел через что-то, и теперь это понятое что-то сухо стояло в его глазах,
застыв, не проливаясь. И с колючей судорогой в горле от этого голоса,
взгляда лейтенанта, от этого будто повторенного, схожего выражения на трех
грубых, сизо-красных лицах артиллеристов, стоявших между станинами позади
своего командира взвода, Бессонов хотел спросить, жив ли командир батареи,
где он, кто из них выносил разведчика и немца, но не спросил, не смог...
Ожигающий ветер неистово набрасывался на огневую, загибал воротник, полы
полушубка, выдавливал из его воспаленных век слезы, и Бессонов, не вытирая
этих благодарных и горьких, ожигающих слез, уже не стесняясь внимания
затихших вокруг командиров, тяжело оперся на палочку, повернулся к Божичко.
И потом, вручая всем четверым ордена Красного Знамени от имени верховной
власти, давшей ему великое и опасное право командовать и решать судьбы
десятков тысяч людей, он насилу выговорил:
было главное - выбить у них танки. Это было главное... - И, надевая
перчатку, быстро пошел по ходу сообщения в сторону моста.
пораженный слезами на глазах командующего армией, новым, чего не ожидал он
от генерала, вчера на станции и затем утром на батарее запомнившегося своей
пронзительностью внимания, своим скрипучим, холодным голосом, Кузнецов
молчал.
берега и, оттуда, заметив на позиции орудия начальство, побежали к батарее.
карабкаться по высоте к кухне, а Дроздовский побежал к группе командиров,
успевшей уже отойти метров сто по берегу, и, стоя перед Бессоновым навытяжку
в наглухо застегнутой, перетянутой портупеей шинели, тонкий, как струна, с
перебинтованной шеей, мелово-бледный, четким движением строевика бросил руку
к виску. Не слышно было, что он докладывал. Но с огневой было видно, как
генерал обнял его и передал поданную адъютантом такую же коробочку, какие
вручил четверым у орудия и двоим в траншее.
но Рубин так многословно, мастерски выругался, что Уханов заинтересованно
прищурился на него. - Ну и завернул, ездовой, похоже на коренника! Это по
какой же причине?
то, что наши фрицев жиманули! За то, что черта лысого им вышло! Хрена им!
Верно, лейтенант? Как ты? Садись со мной. Рубин, давай котелок! Ладно,
лейтенант... Перемелется - мука будет. Нам приказано жить.
глядя на бугор. - Идет, вроде слепой...
высоте берега - к обрыву, к ступеням в землянку с ранеными - шел
Дроздовский, совершенно непохожий на того стройного, прямого, привычно
подтянутого комбата; ему, видимо, стоило огромных усилий подбежать к
генералу и еще с прежней легкостью кинуть руку к виску, доложить; шел он
разбито-вялой, расслабленной походкой, опустив голову, согнув плечи, ни разу
не взглянув в направлении орудия, точно не было вокруг никого.
Ладно. Не будем сейчас вспоминать. А обмывают, братцы, ордена, наверно, вот
так.
из термоса, раскрыл коробочку с орденом и, вроде кусочек сахару, двумя
пальцами опустил его на дно котелка, затем последовательно проделал то же
самое с орденами Рубина, Нечаева и Кузнецова.
Дроздовский, как пьяный, ослабленно покачиваясь, спустился вниз по ступеням,
его непривычно согнутой, узкой фигуры не было видно на бугре. Ветер дул с
русла реки, и тут послышалось Кузнецову: снежной крупой прошуршало сзади,
будто по плащ-палатке в глубине ниши, когда положили туда Зою, и в его руках
задрожал котелок, льдинками зазвенели на дне ордена; продолжая пить, он
вопросительными глазами оглянулся назад, туда, на белеющий бугорок
запорошенной поземкой санитарной сумки, поперхнулся, подавился, отбросил
котелок и встал, пошел от орудия по ходу сообщения, потирая горло.
пройду по батарее.
снижаясь за станицей. Они розовато сверкали плоскостями, снизу омытые
холодным пожаром восхода, разворачивались по горизонту, пикировали над
невидимыми целями, пропарывая утренний воздух сухими очередями. И там,
впереди, за крышами пылающей станицы, небо широко и аспидно кипело черным с
багровыми проблесками дымом, протянутым к западу, где истаивал в пустоте
неба прозрачный ущербленный месяц.
Шилова Юлия
Перумов Ник
Орловский Гай Юлий
Шилова Юлия
Белогорский Евгений
Смоленский Вадим