прокашлялся.
одним только вопросом -- об успешном выполнении задачи сегодняшнего дня,
тоись, об форсировании Великой реки, на какую враг наш, гитлеровский фашизм,
делает последнюю ставку...
нечего в полку. Пробовал он поначалу ходить в боевые порядки и даже
своеручно нарисовал два "боевых листка", создавал партгруппы, организовывал
громкие читки газет, но люди так уставали, а немцы так долбили по переднему
краю и такие были потери, что он в конце концов устыдился пустословия, ушел
с передовой и долго там не показывался, однако к бойцам относился терпеливо
и даже задумчиво, старался не замечать многое из так называемых нарушений
"боевой дисциплины", чаще всего выражавшихся в том, что солдаты баловались
самогонкой либо тянули в деревнях съестное, трясли фрукты в садах.
боепитания, снарядов, горючего, снаряжения. И здесь вдруг проявился его
хозяйственный характер, организаторские способносги. Замполитом он как бы уж
только числился и вел все эти словесно-бумажные дела, никому не надоедая и
никого не раздражая, не путаясь в ногах.
широколобом лице Мартемьяныча, можно было угадать -- ему неловко. Оставаясь
на левом, безопасном берегу, он вынужден читать мораль тем, кто пойдет на
вражеский берег, почти на верную смерть, он же вынужден талдычить слова,
давно утратившие всякую нужность, может, и здравый смысл; "Не посрамить
чести советского воина", "До последней капли крови", "За нами Родина",
"Товарищ Сталин надеется" -- и тому подобный привычный пустобрех перед
людьми, тоже давно и хорошо понимающими, что это -- брех, пустозвонство, но
принужденными слушать его.
желающих не явились на собрание -- по уважительным причинам, среди них и
Шестаков. "Надо будет поговорить с кандидатами..." -- подумал Мартемьяныч.
Единогласно приняли несколько человек в партию по торопливо написанным
заявлениям. Как обычно, выступали поручители, коротко и невразумительно
говорили высокие слова, не вникая в их смысл. Финифатьев писал заявление за
какого-то вроде бы молодого, но уже седого северянина, не то тунгуса, не то
нанайца, прибывшего с пополнением. Кандидат в партийцы твердил: "Раз сулятся
семье помочь в случае моей смерти, я согласен идти в партию". Финифатьев,
давний партиец, бессменный колхозный парторг, несколько сгладил неловкость
своевременной шуткой насчет того, что иной раз полезно смолчать -- за умного
сойдешь, от выступления неграмотного и политически неотесанного инородца,
ввернув слова о единстве советских народов, о готовности всех поголовно
национальностей дружной семьи Советов итить вместе и отдать жизнь за Родину.
Выступали кандидаты, благодарили за доверие, в протокол все записывалось. Во
многих частях на берегу шел массовый прием в партию -- достаточно было
подмахнуть заготовленные, на машинке напечатанные заявления -- и человек тут
же становился членом самой передовой и непобедимой партии. Некоторые бойцы и
младшие командиры, уцелев на плацдарме, выжив в госпиталях, измотавшись в
боях, позабыли, что подмахнули заявление в партию, уже после войны, дома,
куда в качестве подарка присылалось "партийное дело", с негодованием и
ужасом узнавали, что за несколько лет накопились партийные взносы, не сеял,
не орал солдат, какую-то мизерную получку всю дорогу в фонд обороны
отписывал, но дорогая родина и дорогие вожди, да главпуры начисляли и
наваривали партийцу проценты и с солдатской получки. Пуры ведать не ведали,
что солдаты копейки свои не на табак изводили, а на пользу родине
жертвовали, и вот, возвратившись в голодные, полумертвые, войной надсаженные
села, опять они же, битые, изработанные, должниками остались. Вечные, перед
всем и всеми виноватые люди как-то вывертывались, терпели, случалось,
дерзили и бунтовали, пополняя переполненные тюрьмы и смертные сталинские
концлагеря. Когда Мартемьяныч отбубнил свою речь и ответно, по поручению
собрания, командир отделения разведки, старший сержант Мансуров и кто-то из
новичков подтвердили: "Не посрамим!", "Чести не уроним!", "Доверие Родины
оправдаем!" -- все, и замполит прежде всех, почувствовали облегчение. Тут же
назначены были младшие политруки и агитаторы из тех, что поплывут за реку,
кто проявлял активность на собрании. Финифатьев решил пока не говорить в
роте о своем важном назначении -- начнет братва зубы скалить, наперед всех
Олеха Булдаков. "Раз ты политрук, значит, самый есть сознательный, бери
самую большую лопату и самый маленький котелок, в атаку тожа первай. Заражай
нас примером! Указуй правильный путь!"
из-за шорохливости характера и долгого языка надетой. Радуясь тому, что сами
никуда, ни в какие руководители не угодили, бойцы опрокинулись на брюхо,
закурили, тогда как во время собрания чинно сидели кружком. Секретарь
партсобрания передал протокол подполковнику. Мартемьянов его аккуратно
свернул, засунул в кожаную сумку и тоже сел на услужливо сваленную на бок
коробку крашеного улья -- пасеку вояки позорили, мед съели, вялые пчелы
реденько кружились и жужжали в лесу, щупали своими хоботками листья, траву,
солдатские пилотки. Один новоиспеченный партиец испугался пчелы, замахал
руками и тут же получил укус в ухо. "На смерть человек собирается идти, а
пчелы боится!" -- грустно усмехнулся подполковник Мартемьянов.
Невоздержанный на язык, старый партиец Финифатьев нехорошо сострил:
головой;
спросить про адреса.
-- переплыть реку.
переждав деловой разговор, пригласил Шестакова.
за неучастие в собрании, но Мартемьяныч говорил со всеми бойцами по делу,
надо, мол, чего домой переслать или помощь какую похлопотать там?
Сказывайте. -- И тише, как бы себе, молвил: -- Когда уж эта война и
кончится?.. Ну, отдыхай, живой вернешься, успеешь вступить в наши ряды, --
сказал он связисту. -- Не буду надоедать больше, -- и ушел, обвиснув со
спины. "Добрая ты мужицкая душа! -- Провожая его взглядом, кручинился
Шестаков. -- Тысячи чинодралов остаются, ухом даже не ведут, а тебя совесть
гложет".
его замы -- Шапошников и Барышников, две фельдшерички, Неля и Фая, да еще
радистки и одна визгливая хохотушка, прибившаяся к пехоте в лесу.
бедняк. И Лешке снова почудилось, что в хоре слышится отчим-гуляка, но было
бы слишком уж просто: взять, войти в хату и во фронтовой толчее встретить
папулю! "Наваждение это!" -- порешил Лешка, поспешая навестить осиповцев.
себе и коленом поболтал фляжку на его поясе. Во фляге звучало.
распечатал консерву, нарезал хлеба, принес печеных картошек, соль бутылкой
на доске растер, перекрестился и выпил, жмурясь, косил глазом; все ли в
порядке у него на столе -- ящике из-под снарядов. Хорошо посидели ребята,
повспоминали, пробовали даже запеть. Гриша Хохлак настрой на "Ревела буря"
давал, но песня не заладилась, да и затребовали скоро Гришу вместе с баяном
в распоряжение штаба батальона.
вольный народ, заботами не обремененный, угрелись под плащ-палатками,
шинеленками, телогрейками, дрыхнут себе, сопят в обе дырки; оглашал
окрестности храпом Коля Рындин, почему-то последнее время облюбовавший место
для спанья под полевой кухней -- теплей и безопасней там, что ли?
не тревожился особо -- выспятся еще. Солдат с редкой и чудной фамилией --
Тетеркин, попав в пару с Васконяном на котелок, удивился: "Я ишшо таких
охламонов не встречал!" -- и с тех пор таскается за Васконяном как Санчо
Панса за своим воинствующим рыцарем, моет котелок и ложки, стирает портянки
да, открывши рот, слушает своего господина и постичь не может его
многоумности. С вечера Тетеркин принес откуда-то сена, застелил его
плащ-палаткой, велел лечь Васконяну, укрыл его сверху и сам залез в
постельное гнездо, да вскорости и уснул, не обращая внимания ни на звезды,
ни на осеннюю ночь, ни о чем не беспокоясь и ни о чем не думая. Спокойное,
доброе тепло шло от мирно спящего солдата. Прижимаясь к напарнику, Васконян
умиленно радовался тому, что Бог послал ему еще одного доброго человека.
пара -- Булдаков с Финифатьевым. Леха Булдаков нечаянно затесался в избу к
офицерам, нечаянно же там и добавил.
двадцать пять часов в сутки, я токо двадцать. Мое время истекло. Уймись, а?
да дрыхать, а вот у меня предчувствия...
существую. И ишшо де-эд! Я девок люблю. А где девку взясти? Хотел у офицеров
одну увести, да где там, самим не достает. Помнишь, дед, поговорку. "Солдат,
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Круз Андрей
Гюго Виктор
Курылев Олег
Доставалов Александр