дверь и освещая соседнюю каморку своим фонариком. - Двое пьяных мужчин, а? И
две женщины? Мужчины в хорошем виде! - говорит он, подойдя к спящим, и у
каждого отводит руку от лица, чтобы получше рассмотреть его. - Это ваши
хозяева, сестрицы?
выходит, да, должно быть, и не выйдет.
Баккет, поворачиваясь в сторону бесчувственных фигур на полу.
куда как хорошо известно.
если бы самый высокий из посетителей выпрямился во весь рост, он уперся бы
головой в закопченный потолок. Все здесь оскорбляет органы чувств; в затхлом
воздухе даже толстая свеча горит каким-то бледным, болезненным пламенем. В
каморке стоят две скамьи, и еще одна, повыше, заменяет стол. Мужчины спят
там, где повалились на пол, а женщины сели поближе к свече. Женщина,
отвечавшая на вопросы, держит на руках грудного ребенка.
кажется, будто родился он только вчера.
ребенка свет своего фонарика, а мистеру Снегсби почему-то вспоминается
другое дитя, окруженное сиянием, - дитя, которое он видел только на
картинах.
входили; теперь она нагибается снова и целует его.
Банкет.
помер.
Лучше вспоминать о мертвом, чем думать о живом, Дженни! Куда лучше!
мистер Баккет, - чтобы желать смерти своему собственному ребенку!
бессердечная. Я не хуже любой нарядной леди отдала бы за него жизнь, кабы
это было возможно.
Баккет, снова смягчаясь. - Зачем это?
меня на коленях, а я на него смотрю, - говорит женщина, и глаза ее
наполняются слезами. - Случись ему не проснуться больше, вы скажете, что я с
ума сошла, так я буду по нем убиваться. Это я хорошо знаю. Я была при
Дженни, когда у нее ребенок помер, - ведь правда, Дженни? - и помню, как она
горевала. Но оглянитесь кругом, посмотрите на эту лачугу. Поглядите на них!
- Она взглянула в сторону спящих на полу мужчин. - Поглядите на мальчишку,
которого вы дожидаетесь, - того, что пошел за лекарством для меня!
Вспомните, каких ребят вы то и дело встречаете по своей работе и какими они
вырастают у вас на глазах!
человеком, - увидите, что он будет вас утешать и покоить в старости; так-то.
глаза. - Но нынче вечером я прямо из сил выбилась, да и лихорадка меня
трясет, вот я и стала раздумывать, что трудно ему будет вырасти хорошим
человеком. Хозяин мой будет против этого, мальчонка и сам хлебнет колотушек
и увидит, как меня колотят, и дома ему станет страшно - убежит, а там,
глядишь, и вовсе с пути собьется. Как я ни старайся, как ни работай на него
изо всех сил, одной не справиться, а помощи ждать неоткуда; так что,
несмотря на все мои старания, он все-таки может вырасти плохим человеком, и
придет час, когда я буду глядеть на него сонного, - вот как теперь, - а он
уже огрубеет, будет не такой, как прежде, ну, значит, и немудрено, что
сейчас, когда он лежит у меня на коленях, я все о нем думаю и хочу, чтоб он
помер, как ребенок Дженни.
Дай-ка мне его подержать.
матери, но сейчас же оправляет его на истерзанной, исцарапанной груди, у
которой лежал младенец.
Дженни, шагая взад и вперед с ребенком на руках, - а она из-за моего
покойничка души не чает в своем мальчике, так что даже думает: уж не лучше
ли схоронить его, пока он еще мал? А я в это время думаю: чего только я не
отдала бы, чтобы вернуть свое дитятко! Ведь обе мы - матери и чувствуем
одинаково, только, бедные, не умеем сказать, что у нас на сердце лежит!
кашлем, за стеной слышны шаги. Мистер Баккет направляет свет фонарика на
дверь и говорит мистеру Снегсби:
в волшебном фонаре и трепеща при мысли о том, что он совершил преступление,
слишком долго задержавшись на одном месте. Но мистер Снегсби успокаивает его
заверением: "Ты просто нужен нам по делу, Джо, а за труды тебе заплатят", и
мальчик приходит в себя; когда же мистер Баккет уводит его на улицу для
небольшого частного собеседования, он хотя и дышит с трудом, но неплохо
повторяет свой рассказ.
мистер Баккет, вернувшись. - Мы вас ждем, мистер Снегсби.
лекарство, за которым ходил, - и он отдает ей склянку, кратко объясняя: "Все
зараз выпить немедля". Во-вторых, мистер Снегсби должен положить на стол
полукрону - свое привычное всеисцеляющее средство от самых разнообразных
недугов. В-третьих, мистер Баккет должен взять Джо за руку повыше локтя,
чтобы вести его перед собой, ибо только таким порядком Тупой малец, как и
любой другой малец, может быть приведен полицией на Линкольновы поля. Сделав
все это, посетители желают спокойной ночи женщинам и снова погружаются в
мрак и зловоние Одинокого Тома.
отвратительными путями, какими забрались в нее, а вокруг них толпа мечется,
свистит и крадется, пока они не выходят за пределы Одинокого Тома и не
возвращают потайного фонарика мистеру Дарби. Здесь толпа, подобно скопищу
пленных демонов, с воем и визгом поворачивает назад и скрывается из виду.
Путники идут и едут по другим улицам, лучше освещенным и более
благоустроенным - никогда еще они не казались мистеру Снегсби так ярко
освещенными и такими благоустроенными, - и, наконец, входят в те ворота
Линкольнс-Инна, за которыми обитает мистер Талкингхорн.
расположена на втором этаже), мистер Баккет объявляет, что ключ от входной
двери у него в кармане, а значит, звонить не нужно. Но для человека столь
сведущего в такого рода делах Баккет что-то уж очень долго и шумно отпирает
дверь. Возможно, он подает кому-то сигнал подготовиться к при ходу
посетителей. Как бы то ни было, они, наконец, входят в переднюю, где горит
лампа, а потом - в комнату мистера Талкингхорна, ту самую, где он сегодня
вечером пил свое старое вино. Самого хозяина здесь нет, но свечи в обоих его
старинных подсвечниках зажжены, и комната довольно хорошо освещена.
счету нет, а мистер Баккет, по-прежнему крепко, по-сыщицки, стискивая руку
Джо, делает несколько шагов вперед; но Джо внезапно вздрагивает и
останавливается.
вуалью. Неподвижная, безмолвная. Она стоит, окаменев, как статуя, лицом к
вошедшим, но как будто не замечает их.
это та самая леди?
а платье... узнал сразу.
наблюдая за мальчиком. - Взгляни-ка еще разок!
- и вуаль та же, и шляпа, и платье.
левой руки суставы правой и не отрывая глаз от женщины.