к выходу. Ваня пополз за ним: не мог он бросить товарища одного в такую
минуту. Володя оглянулся и погрозил ему кулаком, но Ваня не отставал. Стоны
слышались все громче. До слуха мальчиков донеслось какое-то бессвязное
бормотание. Оно слышалось со стороны большого камня, который наполовину
прикрывал вход в штольню. Володя подполз поближе и в тени расщелины,
темневшей под камнем, увидел человека. Он был очень страшен: огромный,
кудлатый, с провалившимися, закрытыми глазами. Остро торчали его скулы. Он
лежал, запрокинув голову, под которую был положен вещевой мешок. Под
отросшей бородой шевелился, распирая горло, словно распухший, кадык. Сквозь
стиснутые оскаленные зубы, обжатые бескровными, серыми губами, время от
времени цедился тягучий стон.
Володя всмотрелся и с трудом разобрал на ленточке вытисненные давно уже
побуревшим золотом два слова: "Береговая оборона".
Ване.
взором, в котором лихорадочный огонь метался, как в затухающей головне.
Судорожным движением он пошарил возле себя, вытащил из-под головы наган и
неверной, трясущейся рукой направил прыгающее его дуло в упор на Володю.
пробормотал он.
Вы кто, дядя?
целить наганом в мальчика. Володя на всякий случай спрятал голову за
камень.
да? Мы вам поможем. Мы - пионеры, разведчики.
гранатой... Шиш вы меня возьмете живого!
разглядывал стоявший возле моряка котелок. В нем оставалось немного воды.
Откуда она могла взяться? Ведь ясно было, что матрос давно уже не может
вставать. Ноги его, недвижно раскинутые, были накрыты плащ-палаткой. Кто же
мог доставить воду раненому моряку? Новая для Володи профессия разведчика
приучила его же быть осмотрительным. По отсутствию следов на талом и уже
опять смерзшемся снегу вокруг, по обрывкам намокшей и заледеневшей газетной
бумаги, по ощипанным стеблям татарника видно было, что моряк лежит здесь
уже давно. Кто же мог принести ему воды в котелке?
моряк, был влажен, по нему сочились струйки воды. Должно быть, моряк
подставлял свой котелок и набирал воду.
из-за своего камня. - И зря вы так кричите. Вы тише будьте, а то ведь немцы
услышать могут. Дядя, вы положите наган. Мы же партизаны - честное даю вам
пионерское, честное ленинское!
кругом оцеплено... Знаю...
вы встать не даете... А я мог бы тем часом за нашими сходить, и мы бы вас к
себе вниз взяли. Вы, дядя, зря целитесь. Ну чем я вам доказать могу? Мы
ведь когда на разведку идем, у нас все отбирают.
Ваня.
увидите, что я не вру. Ну, хотите если, спросите меня что-нибудь про
пионерскую организацию.
вылазь, лежи там, а то стрельну!.. Про пионерскую-то я уж запамятовал... А
вот ты мне... ох! ты мне, если не врешь, что пионер... ты мне по
Конституции скажи, чего знаешь...
лежавшего позади него Ваню, чтобы тот, в случае чего, подсказал, и радостно
заговорил голосом, которым он обычно отвечал в классе, когда знал задание
назубок: - Право на труд, право на отдых... и право на образование... И все
народы равные по всяким национальностям. И еще это... самое главное...
сейчас скажу: защита отечества - священный долг... Да перестаньте вы, дядя,
в меня метиться!
врешь... Эй, стой, говорю! Не подлазь покамест ближе. А ну, перекрестись...
на всякий случай... - неожиданно потребовал он.
я этим докажу?
песни знаешь наши?
сколько песен помнит Володя.
"Вставай, проклятьем заклейменный", потом "Широка страна моя родная", еще
знаю петь "По долинам и по взгорьям", потом еще "Потому что у нас каждый
молод сейчас, в нашей юной прекрасной стране". А еще знаю "Матрос
Железняк". Вот как она поется: "В степи под Херсоном высокие травы, в степи
под Херсоном курган..." - И Володя тихонько запел свою любимую песню. -
"Лежит под курганом, заросшим бурьяном, матрос Железняк, партизан", - с
чувством пропел он и, так как раненый не отзывался, осторожно выглянул.
торчавшие под сукном бушлата худые плечи его тряслись.
никуда...
Володя первым делом высвободил из ослабевшей руки моряка наган,
хозяйственно осмотрел его и засунул во внутренний карман стеганки. Оба
разведчика участливо склонились над раненым.
острая жалость теснит горло. - Сколько он здесь дней лежит? Видишь, немцам
не сдался и гранаты к бою приготовил. Вон выложил...
В лицо мальчикам пахнуло дурным, жарким духом; они увидели полосатую
тельняшку в пятнах запекшейся крови.
командиру или комиссару, что вот мы обнаружили тут... и тому подобное.
Ясно? А я тут останусь, и все. Что же, человека брошу, что ли? А оружие
теперь имеется... - Он вынул из-за пазухи наган и спрятал его обратно. -
Погоди, документы его возьмешь с собой, чтобы не сомневались.
слежавшиеся, желтые от сырости бумаги, фотографическую карточку, на которой
был изображен красивый плечистый моряк, а возле него девушка в темной юбке
и беленькой кофточке. Моряк с девушкой стояли на Приморском бульваре возле
широколапых пальм, за которыми виднелся на море большой белый теплоход с
двумя трубами.
обернутую плотной красной бумагой. Он раскрыл ее и прочел, что было
написано на первой страничке. Это оказался билет члена Всесоюзного
Ленинского Коммунистического Союза Молодежи Николая Гавриловича Бондаренко
- год рождения 1921-й. И внизу, с карточки, через которую выгнулась,
краешком перечеркнув ее, размытая желтовато-фиолетовая, как радуга, печать,
в упор смотрел на Володю веселыми прищуренными глазами молодой, пригожий
собой матрос. Володя перевел взор от карточки на запрокинутое обросшее,
изглоданное болью лицо раненого, потом еще раз посмотрел на фотографию, где
был изображен моряк с девушкой. Он узнал на моряке бескозырку с надписью
"Береговая оборона".
двадцать первого года рождения. Гляди - комсомолец. Ты только посмотри,
какой он прежде складный, здоровый был! Видно, натерпелся... Ну, живо давай
вниз! Зови наших! Спички у тебя есть? На, возьми мои! Зря не чиркай:
дорогу, чай, и так знаешь.
все пуговицы бушлат на нем, поправил мешок под запрокинутой головой
матроса. Сел, прислушался, пощупал матросский наган за пазухой.
осторожно приподнял край плащ-палатки: одна нога матроса была разута и
обмотана каким-то тряпьем; на другой, невероятно распухшей, неловко
отведенной в сторону, лопнул по шву сапог...
могучий человек, не пожелавший сдаться врагу на отнятой у нас земле?
Вероятно, он был ранен в день последних боев или, быть может, оставался в
Старом Карантине, прикрывая отход и переправу наших частей через пролив. А
это добрых две недели назад. И все это время он был один, без помощи, без
своих, в нескольких шагах от немецких солдат, оцепивших весь район
каменоломен. На что надеялся он, раненый, голодающий, по каплям набиравший
воду, с отнявшимися ногами, распростертый на холодном камне, в который
уходило последнее тепло его тела? Две гранаты, да наган с тремя оставшимися
в барабане патронами, да последняя галета и солдатский котелок - вот оно,
все его хозяйство... Но, видно, решил моряк, что живой фашистам не