целое в гитлеровской Германии подавлялась, отсюда и упадок культуры.
Садитесь, Карцев. Вы, Ратманова, тоже можете идти на место. Не знаю, какую
оценку выставил бы за ваши рассуждения историк, но я вам ставлю пять. Кое в
чем вы ошибаетесь, но лучше думать и ошибаться, чем не думать вовсе. Да,
кстати...
преподавательницу.
как известно, остался недописанным. В той части текста, которой мы
располагаем, есть места, подтверждающие вашу мысль о непонимании, неприятии
народом - в то время, подчеркиваю, - именно вот этой чуждой, иноземной
культуры, которую решил насаждать Петр. Вам не кажется, что у автора могло
быть намерение развить дальше эту мысль, показав противоречивый характер
некоторых петровских начинаний?
переправила вашу пятерку на что-нибудь другое...
справедлива - художник это был большой...
Завтра или в воскресенье.
понимаете...
жду.
чертил: в классе шептались, пересаживались с места на место, торопливо
писали записочки - готовилось какое-то крупное мероприятие по случаю
начинающихся завтра весенних каникул. Нику спросили, пойдет ли она, она
сослалась на нездоровье. После звонка весь класс словно сорвался с цепи -
вылетели с воплями в коридор, табуном прогрохотали по лестницам, устроили
бедлам внизу, в вестибюле. Галдели, спорили, девчонки толпились перед
зеркалом, Ренка Борташевич, вытягиваясь на цыпочках из-за чьего-то плеча,
смелыми мазками накладывала себе на веки трупную синеву. "Девчонки! -
пронзительно верещала она. - У кого есть польская помада номер пять?.."
завидовала сейчас своим одноклассникам, их беззаботному дурашливому веселью,
их непричастности к тому, что делается с нею самой. Сейчас они выйдут
отсюда, галдящей - во весь тротуар - кучей повалят по Ордынке, потом
набьются в чью-нибудь квартиру, будут танцевать под магнитофонные вопли...
Как тогда у Карцева, перед новогодними каникулами. Тогда она еще была с
ними, была такою же, как они все Ей тоже было грустно в тот день, но
по-другому. Глупая, она не знала, что ей предстоит еще прожить десять самых
счастливых дней ее жизни...
заплакала, она не плакала уже давно - разучилась, наверное. С трудом
проглотив подступивший к горлу комок, она пробралась к дверям, вышла наружу,
под слепящее мартовское солнце. Вчера еще шел снег, а сегодня уже совсем
тепло. Весна. Как страшно жить на свете, и как странно, что никто этого не
замечает. Ты на минуту задерживаешься перед витриной - и подходишь к
перекрестку как раз в ту секунду, когда туда вылетает пьяный водитель. Или
ты чего-то вовремя не понимаешь, на что-то не обращаешь внимания, делаешь
что-то не так - и вся жизнь рушится. Именно из-за этого. Прислушайся она
тогда к словам Димы или Славы, попытайся понять - и все сложилось бы
по-другому, не было бы этого кошмара, в котором она живет уже полтора
месяца... Завтра она могла бы уехать в Ленинград, снова оказаться в
"мегароне" на Таврической. Тогда, в январе, они договорились, что на
весенние каникулы она приедет. Теперь, правда, Дима ее не ждет - пятого,
когда поздравлял по телефону, она сказала, что приехать не сможет, потому
что мама тяжело больна и неизвестна, когда ее выпишут.
воскресенье в Москву, но Ника сказала, что пока не нужно, нельзя, субботы и
воскресенья она проводит в больнице. Вряд ли он поверил. А впрочем, какое
это имеет теперь значение...
удивилась своему спокойствию - как будто идет поболтать к подруге. У двери,
прежде чем нажать кнопку звонка, она все же помедлила, попыталась как-то
обдумать предстоящий разговор. Да нет, что тут обдумывать.
точна, как королева. Входи! И говори сразу - голодна?
зажарить?
письменным столом Андреевым рисункам и остановилась возле окна. Форточка
была распахнута, пахло солнцем, весной, капелью. Как ждала она этой весны...
обернулась:
рассказывай. Как у тебя дома?
прервался.
Ника, садись...
в больнице. С воспалением легких...
том, что...
пересказывала прочитанную книгу. Странно, ей думалось, что придется говорить
долго, а на самом деле рассказ оказался совсем коротким. Когда она кончила,
Татьяна Викторовна глянула на нее, словно ожидая продолжения, потом встала,
прошлась по комнате и остановилась у окна, держась за локти.
пришла, не поговорила, не посоветовалась? Ника! Как можно было? Ах, впрочем,
при чем тут ты! Я, я должна была поговорить - сразу после твоего возвращения
оттуда, из Сибири. И ведь думала, собиралась... Это Андрей сбил меня с толку
- не нужно пока, подожди, ей сейчас трудно говорить на эту тему, пусть
отойдет, успокоится... Может быть, поговори я с тобой вовремя...
советовали? И Слава говорил, и мой... - У нее чуть не вырвалось "жених", она
запнулась и быстро договорила: - Мой знакомый, ну, Игнатьев, вы с ним
виделись... Они мне говорили, что нельзя так, что я преступление делаю. Я
просто не понимала. Я и сейчас не понимаю. Я ничего не понимаю, Татьяна
Викторовна. Поэтому я и пришла к вам... мне нужно было рассказать об этом.
Никто ведь не знает, что я... фактически убийца.
спасли. Но что я должна была делать? Как я должна была к этому отнестись?
Поймите, ведь то, что сделали с моим братом, это - объективно - было
преступлением? Да или нет?
что оно совершено давно или совершено кем-то из его близких?
столу, выключила гейзер, который давно уже клокотал, наполняя комнату
ароматом кофе. - Погоди-ка, ты меня совершенно запутала. Давай разберемся по
порядку. Ты себя обвиняешь в том, что своей... нечуткостью, что ли, своей
жестокостью довела мать до... этого отчаянного поступка. В то же время ты
считаешь, что не могла вести себя иначе, потому что преступление есть
преступление и к нему нельзя относиться равнодушно...
- чувство вины, раскаяние... Позднее раскаяние, вероятно, особенно
мучительно. Я не говорю, что конфликт с тобой не сыграл роли, но это уже
был, скорее всего, лишь последний толчок...
узнала совершенно случайно о Славе...
Допустим, ты права; допустим, твоя мама, не случись этого конфликта с тобой,
так и не испытала бы никакого раскаяния и продолжала бы жить как прежде -
благополучно. Я, кстати, в этом не уверена. Если у человека такой груз на
совести, он рано или поздно его почувствует. Но, допустим, почувствовать
заставила именно твоя непримиримость. Ты знаешь, что такое катарсис?