Вот уже стало известно, что предложения всех трех избирательных курий,
наконец, поступили и что выставлены три кандидата: Хагенштрем, Будденброк,
Кистенмакер! Дай бог, чтобы при подаче бюллетеней голоса не разделились!
Те, на ком нет теплых ботиков, начинают усиленно приплясывать на месте - у
них уже коченеют ноги.
с открытыми татуированными шеями стоят, засунув руки в широкие и глубокие
карманы брюк; грузчики в блузах и коротких штанах из черной промасленной
парусины, с мужественными и простодушными лицами; ломовики с бичами в
руках, - они слезли со своих доверху нагруженных мешками подвод, чтобы
узнать результаты выборов; служанки в завязанных на груди косынках, в
передниках поверх толстых полосатых юбок, в беленьких чепчиках на затылке,
с корзинами в обнаженных руках; торговки рыбой и зеленью, даже несколько
смазливеньких цветочниц в голландских чепчиках, в коротких юбках и белых
кофточках с широкими сборчатыми рукавами, струящимися из вышитых лифов;
тут и торговцы, без шапок выскочившие из близлежащих лавок; оживленно
обменивающиеся мнениями и хорошо одетые молодые люди - сыновья зажиточных
купцов, проходящие обучение в конторах своих отцов или их приятелей, даже
школьники с сумками для книг в руках или ранцами за плечами.
она от волненья все время вертит головой, стараясь из-за четырехугольных
плеч этих дюжих парней увидеть ратушу. На ней длинная, опушенная
коричневым мехом ротонда, которую она обеими руками придерживает изнутри;
лицо ее скрыто под густой коричневой вуалью; ноги в резиновых ботиках без
устали топочут по талому снегу.
провалят, - говорит один рабочий другому.
Кистенмакера и Будденброка.
табак себе под ноги, так как плюнуть "дугой" из-за тесноты невозможно,
потом обеими руками подтягивает штаны вверх из-под ремня и продолжает: -
Хагенштрем обжора, он до того разжирел, что через нос дышать не может...
Нет уж, если хозяина моего, господина Курца, опять прокатят, так я за
Будденброка. У него башка что надо!
шелковые галстуки, усы закрученные... Видал ты, как он ходит? Подпрыгивает
на каждом шагу, точно сорока.
сестру не в ответе.
тебе, господи!"
сам бургомистр сына крестил, а это что-нибудь да значит, уж будь покоен!
впечатление!..
достиг ее ушей. Выборы не дали никакого результата. Отпал Эдуард
Кистенмакер, получивший наименьшее число голосов. Борьба между
Хагенштремом и Будденброком продолжается. Какой-то горожанин с важным
видом заявляет, что, в случае если голоса разделятся поровну, будут
избраны пять "старейшин", которые и решат дело большинством голосов.
хлеб. Все покатываются со смеху и стараются разглядеть остряка. Даму под
вуалью тоже на мгновенье охватывает нервный смех, плечи ее вздрагивают, но
она тотчас же овладевает собой: сейчас не время шутить, - и опять, замирая
от ожидания, устремляет взгляд на ратушу через плечи рабочих. Но в тот же
миг руки ее опускаются, так что ротонда распахивается на груди; она стоит
поникшая, бессильная, уничтоженная...
Может быть, выросла из-под земли или упала с неба, но она повсюду. Никто
уже не спорит. Все решено: Хагенштрем! Да, да, значит, все-таки он! Больше
ждать нечего. Даме под вуалью следовало бы это знать заранее. Так всегда
бывает в жизни. Сейчас остается только идти домой. Слезы душат ее.
заставляет толпу податься назад, движение пробегает по рядам, передние,
пятясь, напирают на задних - и в то же мгновенье у подъезда вспыхивает
что-то ярко-красное - алые камзолы обоих служителей, Касперсена и
Улефельдта. Они появляются бок о бок, в полном парадном облачении - при
шпагах, в треуголках, в белых рейтузах, в ботфортах с желтыми отворотами,
и прокладывают себе путь в расступающейся толпе.
глядя по сторонам, с неумолимой решительностью держась направления,
предуказанного им исходом выборов. И идут они не к Зандштрассе - нет, не
туда! - а направо вниз, по Брейтенштрассе!
она. Толпа устремляется вслед за служителями, уже слышны голоса: "Нет,
нет, Будденброк! Хагенштрем не прошел!"
переговариваются, заворачивают за угол и идут вниз по Брейтенштрассе,
торопясь первыми принести поздравления.
собственно, даме бегать не положено. Вуаль сбилась на сторону и открыла ее
разгоряченное лицо; но она этого не замечает. И хотя один из ее обшитых
мехом ботиков то и дело зачерпывает снег и отчаянно ей мешает, дама
обгоняет вся и всех. Она первой достигает дома на углу Беккергрубе,
отчаянно трезвонит в колокольчик, кричит отворившей ей дверь служанке:
"Идут, Катрин, идут!" - опрометью взбегает по лестнице, врывается в
гостиную, где брат, и впрямь несколько бледный, откладывает газету и
делает движение, как бы умеряющее ее пыл... Она бросается ему на шею и
снова восклицает:
ратуше перед креслом покойного Джемса Меллендорфа, в присутствии отцов
города и делегатов городской думы приносил торжественную присягу.
стремиться ко благу родного города, свято придерживаться его конституции,
честно управлять общественным достоянием и при несении службы, равно как и
участвуя в выборах, не руководствоваться ни собственной выгодой, ни
родственными или дружескими отношениями. Клянусь блюсти законы города и по
справедливости судить о каждом, будь он богат или беден. Клянусь не
оглашать того, что не подлежит оглашению, и особливо хранить в тайне то,
что мне будет тайно доверено. И да поможет мне господь бог!
5
нервов, потребностями, которые не легко определить словами. То, что
считалось "суетностью" Томаса Будденброка, - его забота о своей внешности,
расточительное щегольство в одежде, - на самом деле было чем-то совершенно
иным. В корне своем то было желанием деятельного человека сознавать себя
неизменно подтянутым, безупречным с головы до пят, - поскольку такое
сознание поддерживает иллюзию твердости и спокойствия духа. Однако с
годами росли требования, которые он предъявлял к самому себе и которые
окружающие предъявляли к его способностям и силам. Он был перегружен
делами - личными и общественными. При распределении обязанностей между
членами сената ему досталось управление департаментом налогов. Но
железнодорожное дело, таможни и прочие государственные институции также
требовали его неусыпного внимания. Во время бесчисленных заседаний
всевозможных правлений и контрольных комиссий, в которых он неизменно
председательствовал после своего избрания, ему требовались вся его
осмотрительность, светскость и гибкость, чтобы не задеть самолюбия людей,
много старше его годами, создать видимость уважения к их долголетнему
опыту и при этом не выпустить власти из своих рук.
"суетность", то есть потребность освежаться, физически обновляться,
несколько раз на дню менять одежду, чтобы чувствовать себя бодрым и
подтянутым, то, хотя Томасу Будденброку едва минуло тридцать семь лет, это
указывало только на упадок его сил и быструю утомляемость.
отвечал:
чем он - в далеком будущем - почувствует, что достиг цели, завоевал себе
право на отдых и приятный досуг. Но в глубине души сенатор не верил, что
наступит такое время. Какая-то сила гнала его вперед, не давая ему покоя.