трофей, а генерал Харагучи перенес свою квартиру в Рыковское, заняв дом со
стеклянным балконом на главной площади. Японцы всюду развешивали
правительственный манифест, в котором Сахалин объявлялся владением японского
императора. Оккупанты вели активную перепись населения и всякой живности. На
одну деревню разрешали держать лишь двух кобыл, остальных лошадей забирали.
Весь остров был поделен на участки, в каждом располагался отряд с офицером,
а хозяином любой деревни становился жандарм. Правда, никто не отказывал
японцам в их оперативности. Между Сахалином и Японией наладилось пароходное
сообщение, зазвенели телефоны, телеграф связывал остров со всем миром, на
перекрестках дорог японцы повесили почтовые ящики с английскими (!)
надписями. Но сахалинцам было теперь не до почты:
как бы живым остаться...
живые попрятались; население косили эпидемии, нагрянувшие на Сахалин по
пятам оккупантов. Реквизиции вогнали народ в такую беспросветную нищету,
какой раньше не ведали даже уличные побирушки. Каждый день - каждый! -
самураи обходили жилища, забирая у людей последнее, что у них осталось.
Чтобы придать грабежам видимость законности, вначале платили по рублю за
корову, а курица шла за пятачок. Но скоро ввели в обращение иены, которые
никто брать не хотел, и тогда все доставалось японцам даром, А жаловаться
нельзя - сразу отрубали голову. Жестокость казней вызывала в людях сильные
нервные потрясения, участились случаи помешательства. Крестьян силой гнали
на работы, а расплачивались за труд гнилою солониной из тех самых гигантских
бочек, что завезли недавно с материка. Теперь в народе рассуждали:
помирай. Хоть бы отпустили нас, окаянные...
всем чиновникам и военным следует явиться для регистрации. Зная, что под
видом регистрации состоится самая примитивная ампутация, многие облачились в
лохмотья арестантов, тюремщики притворялись каторжанами и убийцами, а бывшие
судьи выдавали себя за погромщиков. Надо сказать, что самураи никогда не
мучились вопросом, в чем провинился человек, и потому всех казнимых
именовали "шпионами" или "предателями". Никто не спрашивал, кого они предали
и ради кого шпионили. Бедняк, стащивший кусок хлеба для своих детей, погибал
"шпионом", а поселенец, плохо вымывший пол в японской казарме, умирал
"предателем". Жалости не было - сабля самурая решала все!.. Такаси Кумэда
разрешил посещение Александровска по билетам, заверенным местным жандармом,
и жители острова ринулись в город - ближе к морю, ближе к родимой земле.
Иногда русские спрашивали японцев:
побеждает врагов страны Ямато...
из домов вынесли даже мебель и посуду. Русским не оставили стула, чтобы
присесть, не оставили и чашки, чтобы налиться. Тихо стало! По ночам не
пролает собака, утром не пропоет петя-петушок - Сахалин вымер.
ужаса, от разбоев и поджогов". Даже в отдаленном Оноре японцы спалили
канцелярию, жгли клубы, школы, читальни. Наконец они переловили на Сахалине
всех собак и вывезли их в Японию. Зачем им понадобились наши Жучки и Шарики
- этого я не знаю.
музеем. Самураи по косточкам разобрали скелет кита, потом разгромили и сам
музей, уничтожив и расхитив все ценные экспонаты - как бытовые, так и
научные. (После вражеского нашествия сахалинцы возродили музей из пепла, но
в 1920 году японские интервенты уничтожили его вторично, и с тех пор,
читатель, уникальный паноптикум сахалинской каторги исчез для нас -
навсегда!)
расстрелянных патронов: японцы никогда не жалели боеприпасов, стреляя куда
попало, лишь бы оглушить противника грохотом, лишь бы вызвать панический
страх у русских, вынужденных беречь каждый патрон.
капитуляции, он еще не подозревал, какие трудности готовит Сахалин человеку.
Внутри острова дороги заменяли дикие тропы, направлению которых люди
зачастую и следовали; доверяясь опыту зверя, идущего от водопоя. Но горе
грозило тем, кто слепо доверялся звериным инстинктам, и уходящие по такой
тропе растворялись в лесах и трясинах с черной водой - тихо и неслышно, как
будто их никогда и не было на свете. Камыши в рост человека, толщиною в
палец, резали людей своими краями, которые природа отточила до бритвенной
остроты. Вступая под душную сень гигантских лопухов, человек терялся, ничего
не видя вокруг себя. Есть было нечего; случайно подстрелили медведя, но мясо
его на Сахалине съедобно лишь зимою, а летом от него омерзительно разит
диким чесноком, черемшой... И вдруг - встреча.
геодезическую съемку в тайге.
давно нету, как нет и его отрядов...
усиления отряда. Японцы, ощутив возросшее сопротивление партизан, выслали в
погоню сразу двести человек, но Жохов и Филимонов половину врагов уничтожили
из засады, и Филимонов оценил личную храбрость журналиста.
ослабеть духом, люди сразу это заметят, они ослабеют тоже - и тогда мы
погибнем... Это не моя храбрость! Это скорее храбрость женщины, когда она
рожает. Иногда мы, мужчины, вынуждены быть героями, если знаем, что выхода
нет, отступать некуда, надо пережить то, чего не избежать...
наших детей и внуков - на завтра. Что же касается меня, то к этой
сахалинской эпопее я отношусь как писатель к материалу для будущего романа.
на первую же кочку и начинайте писать.
сложился его конец... трагический!
морю. В лесах гуляли осторожные росомахи, на ветвях деревьев путников
сторожили желтоглазые рыси. В лесу было темно и сыро, как в погребе, пахло
грибами и плесенью. Стебли кедровника бывали перекручены в сложные узлы, как
веревки, а в речных заводях, громко фыркая, полоскались громадные
сахалинские выдры, лоснящиеся от сытости.
потом спрашивали:
навострили уши и мигом исчезли, когда из-за деревьев показались люди. Один,
второй, третий... Вид этих людей был страшен: оборванные, грязные, кое-как
забинтовавшие свои раны тряпками... Филимонов поднялся:
его объятий.
коллежский асессор Зяблов, имевший несчастье служить судебным следователем в
Корсаковске.
молчать. У меня, как у каждого порядочного дьявола, имеется собственный ад,
в который посторонние не допускаются.
- штабс-капитан Быков, а с ним и Клавдия Челищева, ладно сидевшая в удобном
японском седле. Издали они смотрели на случайную встречу друзей, и Полынов,
заметив чужое внимание, сказал Жохову, что сейчас не время для дружеских
излияний:
Гротто-Слепиковского и догадываясь, что Корней Земляков пропал безвестно,
Валерий Павлович долго вел людей на север, придерживаясь берега моря, где
его дружина питалась чилимами и креветками, партизаны ловили крабов. 9 июля,
за день до высадки японцев у Александровска, отряд Быкова уничтожил больше
ста самураев. Но вскоре они узнали от жителей, что в Оноре сдался отряд
капитана Владимира Сомова, потом запропастился в болотах и сам губернатор
Лялишев.
Посняков Андрей
Акунин Борис
Посняков Андрей
Корнев Павел
Махров Алексей
Майер Стефани