Чтение 78–й страницы книги ~Донские казаки в борьбе с большевиками~

разрядиться. Не помню по какому поводу, но ген. Романовский вновь в недопустимой
форме отозвался о Донской армии. На его выпад я ответил тем же по адресу
Добровольческой армии, а ленту разговора по аппарату показал командующему армией
и Атаману, доложив при этом, что подобные замечания ген. Романовский уже
неоднократно отпускал по нашему адресу, что такое его поведение истощило мое
терпение и что в будущем всякий его подобный выпад, я буду соответственно
парировать. И командующий армией и Атаман Краснов были возмущены отзывом ген.
Романовского о войске и Краснов был вынужден просить ген. Деникина охладить пыл
своего начальника штаба.
Первая наша резкая пикировка еще больше обострила взаимоотношения. Но она имела
и хорошую сторону: Иван Павлович стал несколь-
184) Архив Русской Революции. Том V, стр. 205.
185) Я не придавал никакого значения разным слухам, которыми окрестили ген.
Романовского -- "черным гением" Добровольческой армии, связывая с его именем все
несчастья и невзгоды, выпавшие на долю Добровольческой армии. Погиб ген.
Романовский в Константинополе от руки убийц в форме русских офицеров, оставшихся
неразысканными и поныне.
264

ко сдержаннее, а у меня окрепла мысль, что на смирении с добровольцами далеко не
уедешь и надо не забывать закон Моисея.
Конечно, по существу все это были лишь незначительные шероховатости между
главами штабов Донской и Добровольческой армий, за которыми, к сожалению,
скрывались уже принципиальные расхождения по более важным вопросам как то:
взгляд на немцев, взаимодействие армий, использование офицерского состава,
борьба с дезертирством из одной армии в другую.
Читатель уже знает, как относилось высшее добровольческое командование к
германцам. Той же точки зрения держался и ген. Романовский. Вопрос о немцах
невольно поднимался каждый раз когда шли переговоры о высылке Доном
Добровольческой армии снарядов и патронов. Иногда случалось, что мы сами ничего
не имели в резерве и наши склады были пусты. В этих случаях, рисуя истинное
положение, я обещал ген. Романовскому, при первой же получке нами снаряжения от
немцев, исполнить его просьбу. Сказав просьбу, я не совсем точно определил этим
словом то, что фактически исходило от Добровольческой армии. Это были
требования, но отнюдь не просьбы. Говоря так, я нисколько не искажаю того, что
было на самом деле. Командование Добровольческой армии предъявляло нам
разнообразные притязания и обычно облекало их в форму требований. Мало того
каждый раз, почему-то признавалось нужным нам напоминать, что Войско обязано
помогать Добровольческой армии. Такая постановка вопроса нередко вызывала
горячий обмен мнениями. Ведь наши сношения с немцами и Украиной, имевшие
следствием получение всего необходимого снабжения, высшие круги Добровольческой
армии резко осуждали. Они за это негодовали на нас, высмеивали, приписывали
обидные эпитеты, делая из нас предмет злостной и недостойной травли. А наряду с
этим, в тяжелые минуты, ген. Романовский вызывал меня к аппарату и кивая на тех
же немцев, просил помочь добровольцам. Он рисовал мне критическое положение
Добровольческой армии, ввиду недостатка снарядов и патронов и подчеркивая "нашу
дружбу" с немцами, убеждал меня, если наши склады были пусты, обратиться к ним и
от них получить все нужное для Добровольческой армии. Разве не ясно, что этим
самым, Добровольческая армия через своего начальника штаба возлагала на нас
весьма неприятную роль тайного посредника между нею и немцами. Больше того, этим
же самым, быть может, против своей воли, Добровольческое командование наличие
немцев бесспорно признавало фактором, могущим облегчить борьбу Белых армий с
Советской властью. Уклоняясь сами от непосредственного контакта с немцами, они в
нужных случаях, толкали нас на сближение с германцами, а затем эти наши сношения
с немцами предавали в Екатеринодаре анафеме. И Атаман и особенно командующий
армией несколько раз подчеркивали это явное несоответствие, но в ответ слышали
или несерьезные объяснения или заверения и ссылки на фанатичную верность
Добровольческой армии союзникам.
Я всячески избегал затрагивать принципиальную сторону этого вопроса, но высылая
Добровольческой армии просимое ею, настойчиво убеждал Ивана Павловича
Романовского повлиять на Екатеринодарскую прессу и прекратить нападки на немцев
и на Украину, дабы не лишить нас, а, значит, и их, немецкой помощи. Должен
признаться,
265

что неохотно и даже с весьма тяжелым чувством, я подходил к телеграфному
аппарату, когда меня просила ставка Добровольческой армии. Я заранее предвидел,
что всякий наш разговор кончится рядом просьб и требовании со стороны
Добровольческого командования, каковые Дону порой не по силам выполнить, что
лишь вызовет упреки и ненужную неприятную полемику. Не могу умолчать того, что
считая нас обязанными помогать Добровольческой армии, ее командование эту
обязанность отнюдь не распространяло на себя. Я вспоминаю, например, тот случай,
когда добровольцами было захвачено несколько мощных радиостанций, каковых у нас
не было. Мы просили одну передать нам. После длительной переписки пришел ответ:
одну станцию уступить нам могут, но за 300 тысяч рублей. А мы, запасами Дона и
тем, что захватывали у большевиков, делились с добровольцами всегда
безвозмездно.
Если вопрос о немцах каждая сторона усвоила своеобразно и не было никакой
надежды найти примирительную равнодействующую, то казалось, использование
армиями офицерского состава не могло вызвать особых осложнений. В
действительности и этот вопрос далеко не был разрешен гладко и без взаимных
упреков. На всех офицеров русской Императорской армии Добровольческие вожди
предъявили своего рода монополию. Ген. Романовский, например, наличие наших
вербовочных бюро на Украине и в Ростове, расценивал, как "перехватывание и
сманивание" нами офицеров, едущих в Добровольческую армию 186). Против такого
упрощенного толкования, я горячо протестовал. Донская армия боролась с
большевиками и, значит, имела такое же право, как и Добровольческая армия.
Потери у донцов в офицерском составе были огромны. Опасение оказаться совсем без
командного состава заставило Донское командование искать источники пополнения и
иметь свои вербовочные бюро. В Донской армии офицеры пополняли собой только
командные должности, тогда как Добровольческая армия ставила их на роль рядовых,
допуская в этом отношении роскошь, о которой мы мечтать не могли. Уже сам по
себе такой способ использования Добровольческой армией офицерского состава
определенно указывал на переизбыток у ней офицеров. Тыл Добровольческой армии
был тогда буквально запружен офицерами, скитавшимися в нем и ожидавшими по
несколько месяцев своего назначения в армию. Полную противоположность в этом
отношений представляла Донская армия. При ее увеличении у нас оказалось около 30
процентов незаполненных офицерских вакансий до командиров полков включительно.
Огромный недохват был и в офицерах генерального штаба.
Мне памятны картинки, когда я с дежурным генералом Донской армии ген.
Бондаревым, уделяли много времени, ломая головы, как бы целесообразнее и
удовлетворительнее разрешить этот больной вопрос. Приходилось выбирать на
должности командиров полков, пользуясь
186) и раньше и теперь, вне Родины, мне неоднократно приходилось слышать
рассказы офицеров о том, как специальные агенты Добровольческой армии
отговаривали их от поступления в Донскую армию, рисуя порядки в ней в весьма
непривлекательном виде, и как настойчиво убеждали записаться в Добровольческую
армию, обещая соответствующие должности. Офицеры верили, ехали и в результате
часто пополняли собой места рядовых.
266

списком даже штрафных штаб-офицеров, против фамилий которых стояли такие,
примерно, примечания: "злоупотребил казенными деньгами", "умышленно оставил полк
во время боя", "неспособен к службе из-за контузии", "отчислен от командования
за нерадение к службе" и т. д. и т. д. Мы вынуждены были идти на компромиссы и
использовать все то, что у нас было.
Еще острее стоял вопрос с офицерами генерального штаба. Нередко бывало, что во
всем моем штабе, ведавшим сначала двумя, а затем тремя армиями, включая меня и
генерал-квартирмейстеров было 4--5 офицеров генерального штаба. Остальные, в
числе 3--4 среди них даже и начальник оперативного отделения полк. Калиновский,
были командированы на фронт, замещать должности начальников штабов, при
начавшихся серьезных военных операциях. Полагаю, что такая потрясающе жуткая
картина нужды в офицерах генерального штаба не требует никаких особых пояснений.

Я несколько раз обращался к Ивану Павловичу Романовскому, рисовал ему
безысходность и критичность нашего положения в отношении комплектования армии
офицерским составом и просил его помочь нам. Обращаясь к нему с просьбой, я
должен признаться, в тайне рассчитывал, что он не сможет отказать мне, хотя бы
уже по одному тому, что его многочисленные просьбы я выполнял неоднократно. Но
ген. Романовский не давая мне отрицательного ответа, в свою очередь, ссылался на
недостаток и у них офицеров, что, конечно, совершенно не отвечало
действительности, иногда обещал обдумать этот вопрос, причем не упускал всегда
довольно ясно подчеркнуть, что будь единое командование, иначе говоря, --
подчинись Дон ген. Деникину, офицеры бы нашлись. Вне всякого сомнения, что в
Добровольческой армии был большой переизбыток в офицерском составе. Это в
сущности подтверждал и сам начальник штаба Добровольческой армии, когда он
удовлетворение нашей просьбы ставил в зависимость от исполнения нами
предварительного условия -- подчинения Дона ген. Деникину, о чем я подробно
остановлюсь ниже. В общем итоге выходило: мы всем, чем могли помогали
Добровольческой армии, но если мы что-либо просили, то нам отказывали, или
ставили предварительно неприемлимые для нас условия. И конечно, когда разговор
касался этой темы, то обычно принимал довольно острый характер.
Но еще в более уродливую форму вылился именно тот вопрос, который благодаря
своей простоте и ясности не допускал ни двух толкований, ни половинчатых