Чтение 78–й страницы книги ~Кулак Аллаха~

действительно радоваться жизни - впервые за много лет. Разве это не
прекрасно: открывать для своего молодого друга чудеса культуры любимого
города, рассказывать о них. На Новый год сотрудникам банка "Винклер" были
предоставлены четырехдневные каникулы; после каникул на культурные
мероприятия оставались лишь вечера, когда можно было сходить в театр или на
концерт, и уик-энды, когда были открыты все музеи и картинные галереи.

Полдня Эдит и Карим провели в музее "Югендштиль", восхищаясь современным
искусством, а еще полдня - в музее "Зецессьон", где размещалась постоянная
выставка работ Климта.

Молодой иорданец был в восторге, он засыпал Эдит Харденберг вопросами, а
она, поддавшись его энтузиазму, с горящими глазами объяснила, что в
"Кюнстлерхаусе" есть еще одна изумительная выставка, на которую они
обязательно должны сходить в следующий уик-энд.

После выставки Климта Карим пригласил ее пообедать в "Ротиссери Зирк".
Эдит пыталась протестовать против такого расточительства, но молодой друг
объяснил ей, что его отец, очень известный хирург в Аммане, щедро помогает
сыну.

Удивительно, но Эдит даже разрешила налить себе бокал вина и не заметила,
как Карим снова наполнил его. Она оживилась, заговорила более непринужденно,
а на ее всегда бледных щеках появился легкий румянец.

Когда подали кофе, Карим наклонился и накрыл своей ладонью ее руку. Эдит
была в смятении, она поспешно оглянулась по сторонам - а вдруг кто-то
заметил такое бесстыдство. Но никому не было до них дела. Она убрала свою
руку, но медленно, нерешительно.

К концу недели они посетили все четыре запланированные Эдит сокровищницы
культуры. После проведенного в "Мюзикферайне" вечера, когда они шли по
темной, холодной улице к ее автомобилю, он снова взял ее за руку. На этот
раз Эдит не возражала, чувствуя, как сквозь ткань перчатки ей передается его
тепло.

- Вы слишком любезны, уделяя мне столько времени, - серьезным тоном
сказал Карим. - Уверен, все это вам неинтересно.

- О нет, что вы, совсем наоборот, - горячо возразила Эдит. - Мне нравится
смотреть и слушать все прекрасное. Я рада, что вам тоже понравилось. Скоро
вы станете знатоком европейского искусства.

Когда они оказались перед автомобилем, Карим улыбнулся Эдит, своими
поразительно горячими руками прикоснулся к ее замерзшему на холодном ветру
лицу и осторожно поцеловал в губы.

- Спасибо, Эдит.

Потом Эдит уехала. Она вела машину привычной дорогой, но почему-то у нее
дрожали руки, и она едва не врезалась в трамвай.

Девятого января в Женеве государственный секретарь США Джеймс Бейкер
встретился с иракским министром иностранных дел Тариком Азизом. Встреча
оказалась недолгой, а беседа проходила в далеко не дружественном тоне. На
встрече присутствовал переводчик, хотя Тарик Азиз владел английским в
достаточной мере, чтобы хорошо понять американца, который говорил медленно и
четко. Суть его сообщения была проста:

- Я уполномочен информировать вас и президента Хуссейна, что если в ходе
конфликтов, которые могут возникнуть между нашими странами, правительство
Ирака решится использовать запрещенные международным сообществом боевые
отравляющие вещества, то моя страна прибегнет к ядерному оружию. Короче
говоря, мы сбросим ядерную бомбу на Багдад.

Коренастый седой иракец отлично понял, что сказал Бейкер, но долго не мог
поверить своим ушам. Во-первых, ни один здравомыслящий человек не осмелится
передать раису такую ничем не прикрытую угрозу. Саддам, как древние
вавилонские цари, имел обыкновение вымещать свою злобу на том, кто принес
недобрую весть.

Во-вторых, он не был уверен, что американец говорит серьезно. Ведь
радиоактивные осадки, эти неизбежные последствия ядерного взрыва, выпадут не
только на Багдад? Будет опустошена половина Среднего Востока, не так ли?

Тарик Азиз полетел в Багдад в смятении. В Женеве он так и не узнал по
меньшей мере трех вещей.

Во-первых, что современное так называемое тактическое ядерное оружие, как
небо от земли, отличается от бомбы, сброшенной на Хиросиму в 1945 году.
Новые бомбы недаром называли "чистыми": хотя их тепловой эффект и взрывная
мощь остались на прежнем уровне, выбрасываемые при взрыве радиоактивные
осадки имеют чрезвычайно малое время жизни.

Во-вторых, что в трюме линейного корабля "Висконсин", стоявшего в
Персидском заливе и поддерживаемого линкором "Миссури", были установлены три
сверхпрочных контейнера из стали и железобетона. Даже если корабль пойдет ко
дну, то эти контейнеры не разрушатся и за десять тысяч лет. В них лежали три
крылатых ракеты типа "томагавк"; американцы надеялись, что их не придется
пускать в ход никогда.

В-третьих, что государственный секретарь США совсем не шутил.

Темной южной ночью генерал Питер де ла Бильер прогуливался по пустыне.
Его сопровождали лишь поскрипывание песка под ботинками и собственные
беспокойные мысли.

Вкусы профессионального солдата, участника многих сражений, были
предельно аскетичны. Ему не доставляла удовольствия роскошь больших городов,
он чувствовал себя легко и непринужденно лишь в военных лагерях и на
позициях своих войск, в компании таких же солдат, как и он сам. Подобно
многим его предшественникам, ему нравилась аравийская пустыня с ее
бескрайними просторами, испепеляющей жарой, а больше всего - с ее
благословенной тишиной.

Вечером он приехал на передовые позиции; такую роскошь он позволял себе
всякий раз, как только представлялась возможность. Потом генерал ушел из
лагеря святого Патрика, и за его спиной остались укрытые маскировочными
сетями танки "челленджер", которые напоминали прильнувших к земле животных,
терпеливо ждущих своего часа, и расположившиеся под машинами танкисты,
которые готовили ужин.

Будучи близким другом генерала Шварцкопфа и непременным участником всех
самых секретных совещаний, генерал де ла Бильер знал, что война неизбежна.
Оставалось меньше недели до назначенного ООН дня, а пока не было видно ни
малейшего намека на то, что Саддам Хуссейн собирается уйти из Кувейта.

Той звездной ночью в аравийской пустыне британскому генералу не давала
покоя мысль о том, что он не может понять мотиваций багдадского тирана. Как
истинный солдат, де ла Бильер всегда пытался понять своего врага, его
тактику, его стратегические замыслы, проникнуть в ход его мыслей, в его
намерения.

К самому багдадскому диктатору генерал не испытывал никаких чувств, кроме
презрения. Его возмущали практикуемые Саддамом бесчисленные убийства, пытки,
настоящий геноцид; подобным фактам не было конца. Саддам никогда не был
солдатом, немногим талантливым иракским военачальникам он не давал никакой
свободы действий, а лучших из них расстрелял.

Но главное было в другом: Саддам Хуссейн, очевидно, единолично принимал
все самые важные политические и военные решения, и все эти решения казались
абсолютно бессмысленными.

Для вторжения в Кувейт он выбрал неудачное время, а для оправдания своей
агрессии нашел неудачный повод. Потом Саддам сам упустил возможность убедить
своих соседей-арабов, что он готов к дипломатическим путям решения кризиса,
что он способен прислушиваться к голосу разума и что кризис может быть
преодолен посредством переговоров между одними лишь арабскими странами. Не
упусти Саддам такую возможность, он вполне мог бы рассчитывать на то, что
арабская нефть и дальше будет течь рекой, а конференция арабских стран
затянется на годы, и Запад постепенно утратит к ней всякий интерес.

Лишь собственная глупость Саддама не позволила ему изолировать Запад от
решения кувейтской проблемы, а после того как стали общеизвестны жестокости
оккупационных войск в Кувейте, после попытки использовать западных
заложников в качестве человеческого щита сам Ирак оказался в полной
изоляции.

В первые дни войны богатейшие нефтяные месторождения на северо-востоке
Саудовской Аравии были практически беззащитны, но Саддам не решился перейти
кувейтско-саудовскую границу. При разумной стратегии гигантская армия
Саддама могла бы дойти даже До Эр-Рияда; тогда он мог бы диктовать свои
условия. Он этого не сделал, а тем временем был воздвигнут "Щит в пустыне".
Саддам же терпел одно моральное поражение за другим.

Возможно, Саддам был ловким бандитом, но в вопросах политической и
военной стратегии он оставался полным профаном. Неужели, размышлял генерал,
человек может быть настолько глуп, настолько недальновиден?

Даже перед лицом нависшей над Ираком угрозы воздушного удара невиданной
силы каждый его шаг, и политический и военный, был ошибкой. Может, он не
представлял, какой силы удар обрушится с небес на Ирак? Может, он
действительно не понимал, что авиация коалиции за пять недель нанесет такой
ущерб его армии, какой не удастся восполнить и за десять лет?

Генерал остановился и повернулся лицом к северу. Ночь была безлунной, но
в пустыне звезды светят так ярко, что даже в их свете хорошо видны очертания
предметов. За ровной полосой песка начинался лабиринт песчаных стен,
противотанковых рвов, минных полей, проволочных заграждений, канав - всего
того, что составляло передовую линию обороны иракской армии, через которую
американские саперы скоро проложат проходы для "челленджеров".

И все же у багдадского тирана был один козырь, о котором знал и которого
боялся британский генерал. Саддам мог в последний момент уйти из Кувейта.

Время работало не на союзников, а на Ирак. Пятнадцатого марта у мусульман
начинался рамазан. В течение месяца от восхода солнца до его заката
правоверный мусульманин не может осквернять свои уста ни пищей, ни водой.
Есть и пить разрешено только пО ночам. Мусульманская армия во время рамазана
практически небоеспособна.

После 15 апреля пустыня превратится в ад, где даже в тени температура
будет подниматься до пятидесяти пяти градусов. Тогда станут особенно слышны
голоса тех, кто уже сегодня требует возвращения американских солдат домой; к
лету будет невозможно противостоять протестам в США и неудобствам жизни в