лавича с Добрыней и дружиной. А 100 лет спустя появились безработные
князья-изгои. Таковыми становились те несчастные, отцы которых умерли, не
дождавшись очереди воссесть на золотом столе киевском. Для них не было
места в жизни, ибо они не могли быть даже удельными князьями в маленьких
городках иначе как по милости своих счастливых родственников. А если изгои
не умели склонить своих братьев к любви и благости, им грозили изгнание в
Византию или даже смерть. Таким образом, энергичные изгои волей-неволей
становились врагами общества, их вскормившего и выбросившего с холодной
жестокостью закоренелого эгоиста. Поэтому во второй половине XI в. на Руси
стало беспокойно.
Буквальный текст статьи закона об изгоях: "Изгоев трои: поповский сын
грамоте не выучится, купец одолжает, смерд от верви отколется, а есть и
четвертое - аще князь осиротеет". Смысл закона - в удержании людей в
состоянии своего социального слоя с угрозой лишить права жить (гоить)
неполноценного. Однако если сын священника склонен к военной службе (Алеша
Попович), или крестьянин решил посвятить себя борьбе с разбойниками (Илья
Муромец), или купец, рискнув на далекое путешествие, потерпел
кораблекрушение (Садко) и обанкротился, то он не доблестный неудачник, а
изгой, которому незачем жить. Значит, чтобы пользоваться покровительством
закона, надо сидеть и никуда не лезть. Но ведь это защита "золотой
посредственности", и тут Ярослав Мудрый смыкается с Октавианом Августом.
А ведь и верно! Переход из фазы в фазу даже у разных этносов порождает
сходные явления. В инерционной фазе этногенеза (при любом социальном строе)
преобладает усталость и стремление избавиться от беспокойных элементов
общества. Их выкидывают, но тем самым вынуждают сопротивляться и
отвоевывать отнятое место в жизни. А так как одаренные пассионарии ищут
иной судьбы, то они ее тем или иным способом находят, даже в героической
гибели. Итак, стремление обывателя к покою привело его к постоянным
волнениям, которых можно было бы избежать при некоторой эластичности
законодательства.
Но самую жестокую участь закон уготовил князьям-сиротам. Попович, купец,
крестьянин имели выбор: смириться или бороться, а эти никак не могли
продлить жизнь отцам и тем самым изменить свою судьбу. Они могли либо стать
подхалимами, с тем чтобы им что-нибудь из благ перепало, либо бороться
вплоть до гибели или победы. И кровь обагрила Русскую землю.
Первыми изгоями оказались внуки Ярослава: Ростислав Владимирович, сын
неудачливого военачальника похода на греков в 1043 г., скончавшегося в
Новгороде в 1052 г., Борис Вячеславич, осиротевший в Смоленске в 1057 г., в
возрасте одного года, и Давыд Игоревич, на год моложе Бориса, осиротевший
двухлетним. Они были крайне несхожи по характеру, но все пассионарны, и все
участвовали в тьмутараканских событиях, потому что Тьмутаракань была самым
удобным городом для неудачников, не имевших места в жизни на Руси.
Легко себе представить, что чувствовали эти юные князья, наблюдая, как
живут и чего ждут их двоюродные братья: Мстислав и Святополк Изяславичи в
Киеве; Глеб, Роман, Давыд, Олег и Ярослав Святославичи в Чернигове,
Владимир и Ростислав Всеволодичи в Переяславле! У них было все: богатство,
образование, связи, перспективы, а князей-изгоев кормили, пока они были
детьми, да и то только потому, что на Руси тогда не было голодных. А что
дальше?
И вот на этих-то лишенцев обратили внимание тьмутараканские евреи в 60-х
годах XI в., ибо ими управлял крутой и умный Святослав Ярославич через
своего старшего сына Глеба, человека волевого, мужественного и
решительного. Евреям гораздо больше подошел бы Изяслав, женатый на полячке,
друг немцев, но им не повезло, и надо было что-то придумать. А тут как раз
подвернулись половцы... и начался новый период истории западной окраины
Великой степи.
80. ПОЯВЛЕНИЕ ПОЛОВЦЕВ
"Никогда ничего не кончается" - таково мнение современников любых
исторических событий, потому что "начала" и "концы" всегда тесно
переплетены друг с другом. Различать их можно только на большом расстоянии.
Вот поэтому проникновение сельджуков в Иран и Малую Азию, а половцев - в
Причерноморье казалось хронистам XI в. только очередными вариациями
расстановки сил. Но этнолог, имея ретроспективу древней истории этих
этносов и зная их последующую судьбу, может отыскать их место и определить
степень их значимости для соседей и потомков на канве глобального
культурогенеза и локальных процессов этногенеза.
Все тюркские этносы XI в. были "стариками". Появились они вместе с хуннами
и сарматами в III в. до н.э., прошли все фазы этногенеза и превратились в
гомеостатичные реликты. Казалось бы, они были обречены, но случилось
наоборот. Персидский историк Раванди писал сельджукскому султану Кай-Хусрау
в 1192-1196 гг.: "...в землях арабов, персов, византийцев и русов слово (в
смысле преобладание. - Л.Г.) принадлежит тюркам, страх перед мечами которых
прочно живет в сердцах"*23 соседних народов.
Так оно и было. Еще в середине XI в. бывший газневидский чиновник
Ибн-Хассуль в своем трактате против дейлемитов перечисляет "львиноподобные
качества тюрков: смелость, преданность, выносливость, отсутствие лицемерия,
нелюбовь к интригам, невосприимчивость к лести, страсть к грабежу и
насилию, гордость, свободу от противоестественных пороков, отказ выполнять
домашнюю ручную работу (что не всегда соблюдалось - Л.Г.) и стремление к
командным постам"*24.
Все это высоко ценилось оседлыми соседями кочевников, ибо среди
перечисленных качеств не было тех, что связаны с повышенной
пассионарностью: честолюбия, жертвенного патриотизма, инициативы,
миссионерства, отстаивания самобытности, творческого воображения,
стремления к переустройству мира. Все эти качества остались в прошлом, у
хуннских и тюркютских предков, а потомки стали пластичны и потому желанны в
государствах, изнемогавших от бесчинств собственных субпассионариев.
Умеренная пассионарность тюрок казалась арабам, персам, грузинам, грекам
панацеей.
Но тюркские этносы отнюдь не ладили друг с другом. Степная вендетта уносила
богатырей, не принося победы, ибо вместо убитых вставали повзрослевшие
юноши. Победить и удержать успех могли бы пассионарные этносы, но проходили
века, а их не было и не предвиделось.
Низкая пассионарность отнюдь не исключает войн и завоеваний. Важен не
абсолютный уровень, а перепад, разность между уровнями. Так, если для тюрок
был характерен поиск удачи, даже с риском для жизни, то для обленившихся
потомков некогда пассионарных декхан Мавераннахра было достаточно
стремления к благоустройству семьи и своего сада, а о риске не могло быть и
речи. Еще хуже было в Иране и Ираке. Там численно преобладали
субпассионарии, привыкшие жить на богатства, накопленные предками и не
способные не только к защите своей страны, но и к обузданию своих
вожделений. Только дейлемиты сохранили боеспособность, равную тюркской, но
их было так мало! Поэтому богатый Саманидский эмират стал в 999 г. добычей
тюркских племен ягма и чигиль, Хотан и Кашгар захватили карлуки, принявшие
ислам, а Хорезмом овладели канглы (печенеги). Арабы и персы в своей стране
(!) оказались на положении бесправного населения.
Но совсем иначе сложилась ситуация на западной окраине Великой степи, ибо
русичи в XI в. находились в инерционной фазе этногенеза, т.е. были
пассионарнее тюркских кочевников, стремившихся на берега Дона, Днепра, Буга
и Дуная из степи, усыхавшей весь Х век.
Как уже было отмечено, степь между Алтаем и Каспием была полем постоянных
столкновений между тремя этносами: гузами (торками), канглами (печенегами)
и куманами (половцами). До Х в. силы были равны, и все соперники удерживали
свои территории. Когда же в Х в. жестокая вековая засуха поразила степную
зону, то гузы и канглы, обитавшие в приаральских сухих степях, пострадали
от нее гораздо больше, чем куманы, жившие в предгорьях Алтая и на берегах
многоводного Иртыша. Ручьи, спадающие с гор, и Иртыш позволили им сохранять
поголовье скота и коней, т.е. основание военной мощи кочевого общества.
Когда же в начале XI в. степная растительность (и сосновые боры) снова
начала распространяться к югу и юго-западу, куманы двинулись вслед за ней,
легко ломая сопротивление изнуренных засухой гузов и печенегов. Путь на юг
им преградила пустыня Бетпак-Дала, а на западе им открылась дорога на Дон и
Днепр, где расположены злаковые степи, точно такие, как в их родной Барабе.
К 1055 г. победоносные половцы дошли до границ Руси.
Сначала половцы заключили союз с Всеволодом Ярославичем, так как у них был
общий враг - торки (1055). Но после победы над торками союзники
поссорились, и в 1061 г. половецкий князь Искал разбил Всеволода. Надо
полагать, что обе стороны рассматривали конфликт как пограничную стычку, но
тем не менее степные дороги стали небезопасны, сообщение Тьмутаракани с
Русью затруднилось, и это повлекло за собой ряд важных событий.
1 См.:Грумм-Гржимайло Г.Е. Западная Монголия и Уральский край. Т. II. Л.,