Чтение 78–й страницы книги ~Утоли моя печали~

попали! - и пошел вдоль стены: может, есть где ход, через который можно
проникнуть на территорию и там заночевать где-нибудь в развалинах старых
корпусов. И когда вышел к монастырским огородам за стеной возле угловой
башенки, неожиданно увидел в ее узком открытом окне бородатого человека с
сигаретой - явление для женской обители странное, поэтому непроизвольно
остановился.

- Эй, ты что тут бродишь? - окликнул мужчина и пыхнул дымом.

Ярослав решил, что это сторож, и подошел к высокому окошку.

- Понимаешь, брат, я к матери приехал, к матушке Илиодоре, - объяснил он.
- На последней электричке... Ты знаешь Илиодору?

- Знаю, - осторожно проронил сторож. - Но у тебя на лбу не написано, что
ты ее сын.

- Могу показать паспорт, - Ярослав стал рыться в кармане.

- Да ладно, не ищи, - буркнул сторож. - Подойди, посмотрю на тебя...

Он подошел к округлой стене башни и поднял голову. Тот взглянул, хмыкнул
и подал руку.

- Залазь! Переночуешь тут, у меня...

Это оказался не сторож, а какой-то литератор, присланный в монастырь
своим редактором-женщиной, чтобы сделать ремонт в башне и устроить там
келью: жилья в обители не хватало. Редакторша собиралась уйти в послушницы -
надоело выпускать пошлые книжки, и этот литератор теперь отрабатывал за
последнюю свою возможность издать какой-то роман, по его словам такой же
пустой и пошлый. Он походил вовсе не на писателя, а на уставшего, голодного
мужика, который делал все одновременно - говорил, ел салями и курил сигареты
одну за одной.

- А я живу в Скиту, - то ли похвастался, то ли сообщил Ярослав. - В
заповеднике. Вот где рай, вот бы где романы писать.

- Ничего ты не понимаешь, - сказал самоуверенный литератор. - Рай тут, в
женском монастыре. Знаешь, какие они красивые? Я даже по утрам на службу не
хожу, глаз не могу поднять. Стоят в черном, лица белые, а в глазах печаль и
радость. Где еще увидишь, чтоб у женщин была сразу печаль и радость?

- У меня в заповеднике тоже есть женщины, - признался Ярослав. - И тоже -
красивые...

- В заповеднике, может быть, - литератор доел колбасу, лег на деревянные
нары. - Давай устраивайся и спи. Счастливый, завтра мать свою увидишь...

Ярослав уже засыпал, когда услышал вздох литератора и его полусонный
голос:

- У них тут своего священника нет... Приезжает монах из Оптиной пустыни и
служит. Настоятельница говорит, оставайся, мы из тебя батюшку вырастим.
Остаться, что ли?.. Или романы писать?.. Нет, я бы остался, если бы не такая
несправедливость. Говорят, женщина ближе к Богу, а сама служить не может.
Ну, церковные таинства совершать не может. Странно, не понимаю... Геноцид
какой-то. Или чистое иудейство... Почему не может? Рожать может, а таинства
совершать - нет!.. Господь им дал такие способности! Можно сказать, рядом с
собой поставил. Они жизнь творят - вот это таинство...

Разбудила Ярослава матушка Илиодора - литератора в башне уже не было,
погладила руку, посмотрела в глаза.

- Не говори ничего, вижу, - предупредила. - Ничего, это хорошо. Значит,
скоро женишься, и я успокоюсь. Благословляю тебя.

Он молча высвободил икону из рюкзака, развернул ткань от крыла. Матушка
взглянула, перекрестилась.

- Что... Что ты хочешь сказать?

- Это моя невеста, мама...

Илиодора сложила руки крестом на груди, склонилась и поцеловала образ.

- На все Ее воля, сынок... А ты не ошибаешься? Нет? Это ты мне привез?
Огнем освящена, икона-то...

Он промолчал, а матушка взяла икону вместе с тряпицей, поднесла к его
губам.

- Благословляю. Ступай, теперь мне будет легко молиться.

Он приложился к образу, поклонился матери и ушел.

И только когда вновь оказался за воротами монастыря перед расстрелянным
фасадом с Богородицей, вдруг ощутил, точнее, осознал, что утешился...

...Трасса была чистая, редко попадались встречные грузовики, а попутных
за все девяносто километров не пришлось обгонять ни одного. Ярослав любил
ездить ранним утром, когда прохладно и пусто на дороге, машина была изрядно
потрепана и сильно теряла скорость на длинных тягунах, так что перед каждым
подъемом ее следовало разгонять, чтобы выбраться на гору и не закипеть.
Недалеко от свертка на частную дорогу Закомарного впереди все-таки замаячил
тяжелый "КамАЗ" с прицепом, ползущий на подъем по осевой линии. Можно было
бы отпустить его, потянуться до свертка, но Ярослав выжал хорошую скорость и
все-таки пошел на обгон. В черном облаке выхлопа от грузовика он не сразу
заметил выбоины на краю асфальта - пришлось прижиматься к обочине, - машину
тряхнуло, после чего он притормозил и обогнал грузовик уже на вершине
горы...

И это в какой-то степени спасло его, погасило скорость, потому что на
самом дорожном переломе резко и намертво заклинило руль. Сработало
противоугонное устройство в замке зажигания, как если бы вынули ключ -
кажется, послышался даже характерный щелчок. Ярослав машинально ударил по
тормозам - "Нива" под горку быстро набирала скорость, - на миг ощутил
упругую твердость под ногой, но педаль тут же провалилась до пола. Он качнул
педалью тормоза раз, другой, третий - никакого результата! А дорога уходила
вниз по крутому склону с заметным поворотом вправо, к мостику через ручей,
машину утягивало к обочине влево...

Ярослав включил первую передачу, пытаясь тормозить двигателем, и открыл
дверцу. Машину дергало, двигатель трясся и орал на высоких оборотах,
скорость падала, однако колеса уже хватали обочину, и он еще инстинктивно
пытался повернуть руль...

Смерть летела навстречу в виде каменистого склона дороги, но внезапно
перед глазами возник образ Богородицы и закрыл собою последний и страшный
миг...

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

УДАР ВОЗМЕЗДИЯ (1992)

К ночи Гелий почувствовал, что начинает задыхаться. Включенный на полную
мощность кондиционер вносил с поверхности какой-то мерзкий, сернистый запах,
словно там уже прогремела ядерная война Гелий позвонил на центральный пульт,
спросил о качестве подаваемого вентиляцией воздуха и получил ответ, что все
характеристики в норме. Тогда он достал самоспасатель, раздавил ампулу и
подышал через маску почти чистым кислородом - вроде бы полегчало, но
закружилась голова.

А во втором часу после полуночи неожиданно вернулся Скворчевский в
сопровождении четырех неизвестных лиц, которых пропустили на объект по
специальному пропуску, о чем исправно доложил дежурный. Карогод молча
выслушал сообщение и положил трубку, снова припав к самоспасателю Через
двадцать минут тот перестал помогать, поскольку был рассчитан на полтора
часа беспрерывного действия, а возможно, от того, что без стука в кабинет
вошел представитель Главкома Скворчевский и попросил подписать пропуск на
вынос груза. Гелий занес ручку над бумажкой и полуслепым от кислородного
голодания взором увидел наименование груза - объект Слухач.

Его возмутило не то, что больного человека превратили в предмет для
похищений- Слухача можно было отдать кому угодно, похоронить или выбросить
на свалку; тихая и глухая ненависть к этому безумцу туманила голову
Карогода. Одолела иная мысль - навредить всемогущему представителю Главкома.
Чем угодно, пусть мелочью. Скворчевский, переодевшись в специальную голубую
униформу, как у Широколобых, мог свободно гулять туда-сюда через пропускной
пункт внутренней охраны, но без подписи руководителя Центра комендант
наружной охраны не выпустил бы за пределы объекта даже грамм груза: начинал
он служить в специальной охранной части еще при Берии и потому был честен,
тверд и туп, как бульдог.

Это был единственный оставшийся в руках рычаг власти. Он лучше, чем
самоспасатель, влил в Гелия силу и вольное дыхание. Разумеется,
представитель мог бы преодолеть и такой заслон, но потребовалось бы не менее
полусуток, чтобы изменить строжайшую инструкцию по вносу и выносу предметов
на суперсекретный объект. А этого было достаточно для наказания.

- Вынос запрещаю, - с удовольствием провозгласил Карогод и отшвырнул
бумажку. - Груз вернуть на место.

- Есть особое распоряжение Главкома, - предупредил Скворчевский, подавая
еще один документ. - Слухач должен быть изъят из Центра.

- Я не возражаю, изымайте.

- Подпишите документы.

- Не буду, не имею права.

- Даю вам такое право' Как представитель Главкома.

Играть циничного и тупого самодура было сейчас даже приятно.

- Есть инструкция. Вам, как человеку постороннему, категорически
запрещено вносить и выносить любые предметы. И проходить только через
спецконтроль.

- Расцениваю это как месть, - угадал Скворчевский и улыбнулся. - Только
не понимаю за что? Чем я навредил вам? Кажется, мы находили общий язык,
надеюсь, и в дальнейшем будем находить его, не так ли? Прошу заметить, я
пришел в ваш Центр не на день и не на месяц. Нам придется много и
плодотворно работать... бок о бок. Я буду вас курировать. Признайтесь
откровенно, вы мне мстите?

- В какой-то степени - да, - сдался Карогод.

- Отчего это происходит с вами? Чем продиктовано?.. Не нравлюсь вам
как... начальник?

- Сам не знаю почему! - взметнулся Карогод. - Какая-то внутренняя
неудовлетворенность, неудобство, сомнения...

- Благодарю за откровенность. В таком случае, постараюсь утешить и