встречаться с такими. Коробочку я сунул себе в карман. В соседней комнате
в шкафу - никаких неожиданностей. Когда я вернулся, Наталья оказалась еще
не одетой, только собирала свои раскиданные по углам шмотки.
согреть электрическим бойлером.
характерных очертаний.
сказала? То есть Павел Долинский... Этот, исполнявший его роль, говорил,
что переживает оттого, что руки после аварии какие-то не те, и много
времени пройдет... - Она на секунду запнулась. - Если честно, я из-за
пальцев начала сомневаться... У Павла были пальцы скрипача -
представляешь, что такое. А у этого - слесаря.
это уж точно. - Я подошел к спящему, взял за пальцы, перевернул кисть
ладоно вверх. - Похоже, руки тоже для тонкой работы. A инструмент?
находился в полуразобранном состоянии. Но специалист соберет такой за
несколько секунд. Вместе с лазерным прицелом. Он лежал тут же рядом. Все -
без номеров, без фабричных клейм. Штучная работа, стоящая немалых денег.
человек, пусть подошлют принять спавшего клиента тепленьким. Мне ответили,
что человек по соседству есть и сейчас его пришлют. Минут через десять.
владелец этой хибары. И пусть потом здесь сразу же осмотрят по всей форме.
Я передам одну штуку на анализ. О результатах доложите. Я буду в номере.
и телефон. И сказал Наташе, вошедшей в комнату:
усыпила?
вине, - сказала она спокойно. - Всегда ношу с собой. Ему просто увеличила
дозу.
вгляделся в лицо спящего. И мозаика в памяти стала постепенно складываться
в ясную картинку.
Акбаровичем.
круглое лицо. Но эта растительность - дело, так сказать, исправимое.
было.
лаком - все как полагается.
скрипкой, снабженной глушителем. Но не только там встречались мне эти
черты лица. Я нагнулся, повернул его голову, вглядываясь. Да, совершенно
очевидно - на этом лже-Павле была специальная тонкая маска.
дверь.
прибывшему дожидаться группы, передал найденную в кармане у неизвестного
коробочку с ампулами и сказал Наташе:
семьдесят четвертой: "И мы погрязали с погрязавшими". Так что ни кого не
станем винить. Право это - не у нас.
добрались не без препятствий; хотя то были, если можно так сказать,
препятствия приятного свойства, ни ей, ни мне никакими бедами не
грозившие. Скорее напротив.
дорога была закрыта, надо было съезжать на параллельную. Ничего не
оставалось, только подчиниться. Жизнь в Германии научила меня уважительно
относиться к полиции. Запрет относился, естественно, ко всем машинам. Я
все-таки вышел поинтересоваться, в чем дело, и тут только разглядел
колонны военной техники. Что это значит? Военный переворот? Но этого не
может быть! И тут ко мне подошел офицер из оцепления, чтобы поторопить с
отъездом. Мне пришлось предъявить документ - не журналистскую карточку, -
и это очень хорошо подействовало. Офицер отдал честь и объяснил, что это
войска двигаются на специальный подмосковный тренировочный плац для
репетиции парада в честь столетия Победы. Столь ранняя подготовка
объяснялась тем, что парад предстоял грандиозный, этого требовала столь
круглая дата. И не исключено, что она совпадет с не менее важным, чем
победа 100 лет назад, событием в истории России. Я кивнул ему, заглушил
мотор, попросил полусонную Наташу обождать немного и прошел за оцепление.
Увидеть перед собой и, может быть, даже потрогать руками боевую мощь моей
родины - для меня именно сейчас было чем-то очень близким к счастью.
лет, но и армию. И последние двадцать с лишним лет видел ее разве что по
TV. Но ящик не передает тепла и запаха разогретых боевых машин, солдатских
комбинезонов и сигарет, кожи и смазки; микрофоны не улавливают того, что
говорится не на публику, а между собою; объективы камер не заглядывают
солдатам в глаза. Именно всего этого мне не хватало, и сейчас я спешил
утолить свой голод по этой информации, хотя никакого оперативного значения
для меня она и не имела.
ухитрилась армия выжить в тяжелейшие для нее (и для других тоже)
девяностые и последующие годы - полураздетая, полуголодная,
недовооруженная, разучившаяся побеждать, недоумевающая относительно своего
будущего, запутавшаяся в реформах, до конца не понятных даже их авторам,
потерявшая уважение в мире и - что куда важнее и горше - в собственном
народе. Что удержало ее от полного разложения? Боевая слава предков и
воинская честь? Разумеется; но одной чести, одной страстной любви, одних
талантов недостало бы. Нужны были деньги; и когда они со временем
появились, золотые семена упали на добрую почву. И пошли в рост...
остановилась.
маневренные ракетные установки, оснащенные новейшими компьютерами,
восхитительно-страшные даже в неподвижном безмолвии. Дальше можно было
заметить боевые машины пехоты. Не исключено, что те модели, которые я
недавно видел далеко за пределами России, или уже что-нибудь поновее.
никто из офицеров не обращал внимания - доверяли своему оцеплению.
напористо, и я остановился. Мне было приятно думать о празднике, к
которому готовились войска. Но чтобы он начался и завершился так, как
нужно было для России, мне надо было еще поработать...
отдал мне честь, я кивнул в ответ. Машина стояла на месте, Наталья спала,
пристроившись боком на сиденье. Хрюкнул стартер. Мне пришло в голову, что
стоило бы заехать в отель, посмотреть - что же там произошло, а главное -
забрать мои записи и все прочее, что было мне дорого; но жаль было
женщину, и я направился прямо к уже ставшему немного родным и мне жилью.
сказалась.
динозавров. Даже для меня было многовато. Однако у меня нет такого убежища
от стресса, как сон, возникает, наоборот, бессонница. Конечно, от нее есть
прекрасное лекарство - грамм сто или двести, в зависимости от привычки. Но
сейчас я не мог позволить себе ничего подобного: до утра оставалось
немного, и надо было сохранять форму. Потом, когда все завершится, может
быть, и отведу душу.
интересном, увлекательном. Я поискал - и не нашел ничего более
приемлемого, чем попытка окинуть единым взглядом всю ситуацию, в которой
мы оказались перед решающим днем.
России, хорошо понимая смысл и значение происходящего и никак не желая
такого развития событий, все же позволили нам сделать то, что мы сделали и