опасность и, пуская в ход всякие хитрости, разжигая в нем чувственность,
снова заманивала в свои сети готового ускользнуть мужа. Вначале она ви-
дела в этом своего рода игру, но так было недолго. Еще больше, чем за
Филиппом, приходилось следить за собой, быть всегда внимательной, всегда
готовой исправить или замаскировать неминуемые изъяны, которые оставляет
после себя каждое предательское мгновение жизни, каждый прожитый день и
год. Ноэми была женщиной уже не первой свежести, - краски тускнели, тон-
кие черты лица стали острее, суше, грудь располнела, и шея грозила поте-
рять свою стройность. На помощь находившемуся в опасности прекрасному
творению природы спешило искусство и не только спасало, а даже прибавля-
ло ему очарования. Но зато вечное напряжение! Малейшая небрежность, ми-
нута слабости могли выдать ее тайну зоркому глазу повелителя, и Филипп
не забыл бы того, что раз увидел. Только не дать захватить себя врасп-
лох!.. Какую драму пережила Ноэми однажды утром, когда у нее сломался
верхний зуб! Она полдня укрывалась у зубного врача, а когда вернулась
домой, Филипп увидел все ту же безмятежную улыбку и не заподозрил ниче-
го, кроме измены (а это не так страшно, как сломанный зуб!..). Игру нуж-
но было вести очень осторожно. Филипп был не из тех мужей, кого легко
обмануть, всучив ему плохой тос-ар, - он был знатоком. У Ноэми всегда
сердце екало, когда он останавливал на ней взгляд, который она, подбад-
ривая себя шуткой, называла "икс-лучами", взгляд, под которым она чувст-
вовала себя, как солдат на смотру. Она спрашивала себя: "Заметил?.." Фи-
липп замечал и знал все, но не показывал виду, что знает. Искусство, ко-
торое Ноэми пускала в ход, в его глазах было как бы частью ее природных
данных. Пока результат его удовлетворял, все было в порядке. Но горе ей,
если эффект не удастся! Ноэми и двух ночей не могла почивать на лаврах.
Приходилось каждый раз наново их завоевывать. И при этом надо было скры-
вать свою озабоченность. Чтобы нравиться повелителю, она должна была
всегда казаться веселой, юной, сияющей. Иногда это бывало мучительно
трудно! В минуты усталости, когда ее никто не видел, Ноэми тяжело опус-
калась на диван, резкая складка появлялась между бровями, судорожная ус-
мешка кривила густо накрашенные, словно кровоточащие губы... Но приступ
слабости длился две-три минуты. Надо было быстро подтянуться. И она под-
тягивалась. Молодая, веселая, прелестная... А что ж? Она всегда будет
такой, и Филипп принадлежит ей, она его не выпустит из рук!.. И, нако-
нец, если тиран, без которого она жить не может, ей изменит, она сумеет
отомстить... Да, да! У нее есть свои секреты, и об этом можно будет по-
говорить, когда только он этого пожелает... А сейчас она смеется, и вов-
се не притворно, - она довольна и собой и Филиппом, она уверена, что
держит его крепко! И, конечно, как раз в этот час Филипп от нее и ус-
кользнул! Не помогло ее искусство! Напрасны были все труды и усилия!
Всегда наступает минута, когда бдительность ослабевает. Даже Аргус - и
тот уснул. Сердце возлюбленного, которое держали в плену, вырывается на
волю, как зверь из клетки.
Ноэми единственный раз в жизни посмотрела на другую женщину без всяких
ревнивых опасений. И этой женщиной была Аннета.
развитых женщин. Меньше всего ее могла тревожить мысль об Аннете. Судя
по тем женщинам, которые до сих пор бывали ее соперницами, и по себе са-
мой, Ноэми рисовала себе женщину, которая может отнять у нее мужа, мини-
атюрной, как она сама, скорее всего брюнеткой и, конечно, красивой,
изящной, кокетливой, умеющей пользоваться своей красотой. Филипп не раз
шутливо утверждал, что женщина создана исключительно на потребу мужчине,
и в наше время должна быть чем-то вроде комнатной безделушки, не гро-
моздкой, не занимающей много места, тщательно оберегаемой и служащей ук-
рашением гостиной и спальни. Он не любил крупных женщин и ценил грацию
больше красоты. Он говорил, что духовного общения, когда у него бывает в
нем потребность, он ищет у мужчин. От женщины же требует только одного -
"одухотворенной плоти". Ноэми с ним не спорила: ведь она была именно та-
кая женщина, о какой говорил Филипп. Аннета никак не подходила под эту
мерку. Рослая и сильная, красивая, но несколько тяжеловесной красотой,
когда ничто ее не воодушевляло, лишенная всякой грации (когда она не
стремилась быть грациозной), - словом Юнона - телка, дремлющая на лугу,
Аннета казалась Ноэми совсем не опасной. А тем, что она была с Филиппом
холодна как лед, Аннета еще больше расположила к себе Ноэми. Со своей
стороны, Аннета восхищалась Ноэми, так как была очень чувствительна к
красоте и ее привлекали женщины, не похожие на нее. Разговаривая с Ноэ-
ми, она показала, что умеет, когда хочет, пленительно улыбаться. От Фи-
липпа ничто не ускользнуло. И в нем рождалось влечение к этим двум ликам
Аннеты, из которых один был обращен не к нему... (Так ли это?.. Любовь,
когда мы гоним ее от себя, пускает в ход такие искусные маневры!..) Не
давая Филиппу проникнуть в ее мысли, укрываясь от него за самой неприв-
лекательной из своих масок, Аннета была все же не прочь показать ему
сквозь ограду самый чарующий свой облик... И Филипп его увидел. Расска-
зывая хозяевам какую-то новость, он с другого конца гостиной наблюдал за
женой, которая, сама того не зная, помогала ему. Аннета и Ноэми расточа-
ли друг другу любезности, которые у Ноэми всегда были наготове. Аннета
при этом испытывала сложное чувство, не свободное от влечения к Филиппу.
Ухо ее все время ловило звуки резкого голоса, доносившегося с другого
конца гостиной, и Филипп знал, что его слушают...
сильное, что она подавляла в себе, хотела подавить: властная и суровая
гордость, стремление господствовать, требования воли, ума и жадного,
чувственного тела, страсть без любви, более сильная, чем любовь. Все это
она давно ненавидела в себе и теперь ненавидела в нем. Но она вступила в
неравный бой: против нее были двое - Филипп и она сама.
его, владелец типографии в маленьком провинциальном городке, был человек
энергичный, живой, смелый и при своей энергии и неразборчивости в
средствах мог бы преуспевать на более широком поприще. Однако для этого
мало было дерзости - надо было еще уметь удержаться в определенных гра-
ницах, а Виллар постоянно переходил эти границы. Ответственный редактор
местной бульварной газетки, которая носилась по мутным волнам политики,
республиканец-гамбеттист, ярый антиклерикал, воротила, усиленно орудо-
вавший на выборах, он в конце концов превысил размеры диффамации и шан-
тажа, допускаемые законом (нет, обычаем!), и попал под суд. Осужденный,
брошенный теми, кому он служил, он в довершение всего заболел и оконча-
тельно разорился. Имущество его пошло с молотка, и теперь, когда он ни-
кому уже не мог быть полезен и никому не был опасен, на него обрушилась
разнузданная ненависть всего города. Он с волчьей яростью отбивался от
болезни, нищеты, людской злобы. Отчаяние и ожесточение окончательно под-
точили его здоровье, и он умер, до последнего вздоха с неутолимой
злостью проклиная прежних товарищей за измену. Сыну его в ту пору было
уже десять лет, и он запомнил все.
рий, где люди привыкли к борьбе с бесплодной землей, иссушаемой резким
ветром, работала, не жалея рук, поденщицей, прачкой, бралась за любой
тяжелый труд, выносливая, как ломовая лошадь, жадная до денег, но чест-
ная, добросовестная и строгая к себе. Ее боялись, перед ней заискивали:
все знали, что покойный муж поведал ей немало скандальных тайн. Правда,
она свой опасный язык держала за зубами и никого не шантажировала, но
все-таки она что-то знала и потому благоразумнее было платить ей за ус-
луги, чем обходиться без них. В женщине этой, никогда в своей трудной
жизни не знавшей колебаний и сомнений, горел мрачный огонь неистовой и
неистощимой душевной энергии (ведь она была из тех мест, где в жилах лю-
дей есть примесь испанской крови), сочетавшейся с чисто галльской трез-
востью ума. Такие люди ни во что не веруют, а действуют всегда так, как
будто дело идет о спасении или гибели души.
любовь! От него она не скрывала того, о чем молчала при других: она ви-
дела в нем союзника. Все ее честолюбивые надежды сосредоточены были на
нем одном. Но, жертвуя собой, она требовала того же и от сына. Во имя
чего он должен был принести себя в жертву? Во имя мести за себя. (Да,
мести за себя и за нее - ведь это одно и то же!) Никаких нежностей, ни-
какого баловства, а главное - никакого нытья. "Ограничивай себя во всем!
Придет время - всем натешишься..." Когда сын приходил домой из школы
(она одна знала, сколько ей понадобилось труда и дипломатии, чтобы до-
биться для него стипендии в школе, а потом и в лицее большого города!),
приходил побитый или обиженный озорными сынками буржуа, унаследовавшими
от отцов тайное недоброжелательство к этой семье, мать говорила ему:
зать тебе ноги.
читывал и вскоре заставил себя уважать. Мать цеплялась за жизнь и сумела
продержаться до того времени, когда Филипп, блестяще окончив лицей, по-
дал заявление о приеме на медицинский факультет в Париже. Он как раз
держал экзамены, когда мать слегла, заболев воспалением легких. Но она
не написала ему о своей болезни, чтобы его не тревожить, пока он не
сдаст всех экзаменов. И умерла без него. Своим неуклюжим почерком с за-
витушками, похожими на весенние побеги винограда, тщательно соблюдая все
знаки препинания, она написала на чистом листке бумаги, аккуратно отре-
занном от письма сына, который не экономил бумагу:
он нашел небольшие сбережения, которые она откладывала для него изо дня
в день. На эти деньги он прожил год. Потом, предоставленный самому себе,
он тратил половину дня, а иногда и ночи, чтобы заработать то, что ему
нужно было на жизнь и учение. Никакой труд его не страшил. Он набивал
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Березин Федор
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Белогорский Евгений