нравной и властной, а ныне смиренной пред ним женщины, по сути, приобщал
ее, язычницу, ко Христовой благодати. И чувство это передавалось, видимо,
и присмиревшим рабыням, что робко сидели в углу, блестящими черными
глазами пугливо и любопытно разглядывая строгого христианского наставника
в отделанной золотом ризе, что произносил отвычные слова, называя пророка
Ису и его мать Мариам из святой книги Инджиль и совсем не упоминая при
этом Магомета.
опадает напряжение в членах царицы, как спадает жар тела, и почти не
удивился тому, что по окончании молитвы царица едва сидела и была вся в
полусонной дреме.
легко касаясь ее вспухших век, наложил мазь. Выходя в то время, как
спутники складывали божницу и убирали священные предметы, вызвал сотника
и, строго повелев никого не пускать к больной и проверять, пробуя всякую
еду и питье, которые ей будут подносить, сказал, что оставляет для надзора
одного своего спутника (он указал на Станяту) и ежели царице вдруг станет
плохо, то он сможет и помочь ей, и вызвать его, Алексия.
а для Станяты это была самая хлопотливая ночь. Во-первых, не ведали, куда
его поместить, ибо в юрте царицы мужчинам под страхом смерти нельзя было
оставаться, а уходить куда-нибудь далеко Станька отказался наотрез. В
конце концов ему поставили черный походный шатер в саду, невдали от
ханской юрты, откуда он и лежа мог видеть всякого, входящего в сад.
Принесли поесть, и Станька, подложив под голову кулак, забылся чутким,
вполглаза, сном.
его, едва Станька начал видеть какие-то невозможные, ни на что не похожие
сны. Вздрогнув, он приподнялся на локте, ощупал нож на поясе и банку с
мазью за пазухою. То и другое было, к счастью, на месте.
тяжелый кожаный мешочек, явно с диргемами. Станята отозвался, не трогая
кошелька, и весь подобрался, ожидая, что будет дальше.
и весь человек - небольшого роста, закутанный в широкий халат. Станька
напрягся, освобождая нож из ножен. Человек юркнул к нему и присел, дрожа и
оглядываясь:
не мужик, а баба. Девушка скинула шапку - заплетенные в мелкие косички
черные волосы рассыпались по плечам, - вынырнула из-под халата и вся
приникла к нему, дрожа и ощупывая Станяту руками.
так вот беззаветно отдавалась тебе юная незнакомая красавица!), но он, уже
теряя волю, поднял глаза, и что-то, может быть глубокая тишина или лик
луны, которая глядела прямо в отверстие шатра, оцепенив розовый сад
смутным, тревожным сиянием своим, отрезвило его, приведя в чувство. И
показалось тотчас, что там, за шатром, еще кто-то есть и этот кто-то ждет
и жаждет его падения. Он крепко ухватил девушку за косы, отогнул назад ее
голову, увидел полузакрытые кошачьи глаза и хищный маленький оскал и
опомнился окончательно.
вполголоса. Она рванулась было, но Станька держал крепко и за волосы, и за
два сжатых вместе запястья. Тогда она заплакала, зябко вздрагивая узкими
плечами:
миг чуть слышное шевеление.
отравят! И меня убьют тоже! - примолвила девушка, заметивши, что Станьку
не очень испугала угроза.
ибо иначе его и в сам деле не сегодня завтра убьют, и Алексию он тогда
ничем уже не поможет.
Никакой особой мази нет у нашего попа, только святая вода да молитвы, и
еще вот только... Можжевельник знаешь? Такие черные ягоды на нем? - Она
отрицательно покачала головой. - Ну, запомни, словом, можжевельник, потом
болиголов... - Станята врал вдохновенно, стараясь называть новые и новые
растения, коих не достать было в степи. За палаткою внимательно слушали,
запоминая. - Все это растереть, высушить сперва, и с барсучьим салом
перемешать. Барсук, барсук, зверь такой, знаешь ли?
ослиною, а мочой от стельной коровы, и ту мочу квасят двадцать дней,
мешают с растопленным коровьим маслом и пропускают через мох, после два
месяца кряду подержат, так вот ентим ищо. И боле ничем не пользуют у нас!
Поняла? Запомнила? Ну и беги! Грех мне с тобою принять нельзя! Узнают -
убьют! Беги!
подгоняемая Станятой. А тот, только вытолкав ее вместе с халатом и шапкою
из шатра, почуял до конца, сколь лакомой должна быть эта сговорчивая
девушка, и даже крякнул от сожаления, впрочем, и порадовал себе. Те, за
шатром, ему явно бы не дали отведать сласти.
вскочить при первом шорохе, и так просидел всю ночь, глядя, как медленно
переходит по окоему лунный диск, как движутся тени сада, как сменяется
стража у ворот и как выходят, удаляясь в кусты, и возвращаются вновь в
ханский шатер рабыни, и только на самом восходе солнца заснул, уронивши
голову на грудь, но и тогда не разжал руки, сведенной судорогою на рукояти
ножа.
по-видимому, впрочем, помогли молитва и сон, а не мази, которыми он
пользовал царицу вчера. Алексий, пока расставляли божницу и приготовляли
все потребное ему, задумался. Следовало перепробовать сперва все обычные
средствия, коими неплохо лечили в русских монастырях, но болезнь Тайдулы
была слишком запущена, а разговоры и шум в Сарае по поводу его лечения все
возбуждались и росли с каждым часом. И Алексий, мысленно воззвав к
Господу, решился. После молебна он достал мазь, добытую ему боровским
монашком, понимая, что, ежели не поможет и она, его посольство закончится
полным крушением.
крепко. В эту ночь, вторую ночь, проведенную Станятою в полудремоте в
ханском саду, Алексий тоже не ложился в постель, простояв на молитве перед
аналоем всю ночь.
Ключнику на базаре продали огромного снулого осетра, мясо которого
оказалось отравленным (повар, разделывая рыбу, по черным жабрам догадал,
что дело нечисто, не то бы створилась беда). Какие-то непонятные личности
бродили вокруг, пытались перелезть невысокую ограду сада. Ночью кусками
ядовитого мяса отравили двух сторожевых псов.
митрополита. Сказал наконец, отводя глаза, чтобы русичи не ходили нынче
поодинке по базару, а самого Алексия ко дворцу Тайдулы сопровождала
стража. Алексий понял, не стал возмущаться, ни расспрашивать. Товлубий,
или по-татарски Товлубег, был одновременно и врагом, и другом. Тень
Калиты, русское нескудное серебро продолжали действовать на этого старого
кровожадного барса, убийцу тверских князей Александра с Федором, серебро
Калиты и подношения Симеона Гордого. Товлубий явно что-то замысливал и
приезжал поглядеть, нужны ли ему еще для его замыслов эти русичи.
намеком (внимающий да разумеет!):
Данилович, а такожде и сын его, князь Семен Иваныч. И наша рука не
оскудеет к друзьям дома московских государей!
же с пониманием склонил голову.
принесет Орде сей Товлубий, но ты поддержи его там, в Орде! Серебра не
жалей, кровь дороже!> Алексий не ведал этих слов, но что такое Товлубий,
знал слишком хорошо, и что дружбою или хотя бы отсутствием вражды этого
человека пренебрегать нельзя никак, знал тоже.
Алексий снял наложенные было повязки, долго смотрел и вдруг понял, что
произошли изменения к лучшему: гной выходил, тугая опухоль сморщилась и
начала опадать. Он опять твердой рукою намазал глаза тою же мазью, наложил
повязку, примолвив:
на Господа!
непреложною твердостью отвечал, что, покуда не окончит лечения царицы,
говорить не будет ни с кем.
Пришлось и их лечить, запретив всем прочим без дела шататься по городу. По