Чтение 78–й страницы книги ~Марфа-посадница~

слепящим взглядом Марфы. - Был я уже... Словно бы оговорил их кто!

Слушок есть такой... - хищное лицо Иева покривилось, он глянул жестко в
глаза госпоже:

- Они, как Богдана взяли, оробели враз, скорее князя послушают, чем тебя!
Да и городищенские шастают тамо...

- Подкуплены?

- Может, и московски посулы, кто знает!

Иев был недалек от истины. Служилым людям Богдана наместник велел
намекнуть отай, что великий князь Московский берет в службу военных слуг
опальных бояр, если, конечно, они верны государю Московскому. Богдан был для
своих молодцов каменной горой, и уж коли эта гора обрушилась так легко и
просто, навряд кто другой возможет противустать Москве! Так они все, ежели и
не рассуждали, то думали, и класть головы уже не захотел никто.

Борецкая отрядила пятьдесят своих оружных и в тот же день скрытно послала
к Липне, стеречь дорогу через Ям и Бронничи и попытаться перенять, ежели
повезут тем путем. А ежели не повезут? Или силы не хватит?

Марфа ходила по терему, как зверь в клетке, - все отреклись!

Богдановы люди как опоены, Онаньин, Иван Офонасов - кто мог бы помочь,
сами взяты. Тучин, Матфей Селезнев, Никифоров - сидят. Савелков! Он один,
больше и некому!

Иван был готов и понял Марфу с полуслова. Он поднял и вооружил всех, кого
мог собрать. Но куда скакать, ежели садиться в засаду? На Мсту или к Русе?

"Боже мой, - думала Марфа, бегая по горнице, - боже мой! Знала, чуяла!
Одна во всем Новом Городе!"

Во вторник архиепископ с избранными гражданами отправился на Городец.

Офонасу и Коробу с Феофилатом удалось за день собрать выборных от всего
Новгорода.

Иван принял посольство в той же столовой палате, в которой творился суд.
В ответ на мольбы старейших посадников и архиепископа возразил, глядя в лицо
Феофила:

- Говорите, никогда издревле не бывало того, чтобы новгородца судили не
своим судом? А как же писано в летописании новгородском, что Ярослав, чьи
грамоты вольность мужей новгородских утверждают, заточил посадника
Констянтина Добрынича? И паки Владимир Мономах призывал в Киев бояр
новгородских, и иных оправил, иных же оковал и поточил в Киеве? И святой
великий пращур наш, Александр Невский, такоже вершил, призывая к себе бояр
Нового Города и по иным градам расточая? И то все при древлих великих
князьях благоверных деялось, и тебе, богомолец наш, и тебе, Яков, и тебе,
Феофилат, то ведомо! И то еще ведомо тебе, богомольцу нашему, и всему Нову
Городу, отчине нашей, - с нажимом произнес Иван, - колико от тех бояр и
наперед сего лиха чинилося, а и нынеча что ни есть лиха в отчине нашей, он
опять подчеркнул слово "нашей", - то все от них же чинится! Ино како мне за
то лихо их жаловати?

Взятых бояр в тот же день в оковах, с сильною охраной послали на Москву.

- Теми же часами в Москву умчали! - донес Марфе прискакавший с Городца
гонец.

***

Феврония билась в рыданиях в материном дому. Олена сидела рядом, бледная,
отхаживала сестру. Марфа стояла посреди столовой горницы, коротко и резко
приказывая подбегавшим слугам. Савелков, одетый, сгорбившись сидел у стола.

- Стало так! - говорила Марфа. - Скачите сейчас на Липну, там мои ратники
ждут. Отсюда через Ковалево.

- Заставы тамо!

- А прямо, круг Юрьева?

- У Перыня не перейти, лед не держит. Надо кругом.

- Через Русу! - вмешалась вошедшая Олена.

- Через Русу вовсе не пробиться, а и пробиться, тех не догнать будет!

- Поскачете в объезд! - бросила Марфа, как о решенном. - На Вишере не
задержат, оттоль к Бронничам, напрямик. К своим гонца шлю, догонят, поводных
коней у меня возьмешь. Всем наказано. Волхов перейдете за Онтоном святым.
Иван, на тебя надежда!

Савелков встал, сжал на миг Марфины руки, поклонился Олене, сбежал с
крыльца.

Вечерело. Шел снег. Кони, готовые загодя, рвались из-под седел.

Лучших скакунов достала Марфа Борецкая. Кони храпели, били копытами в
снег. Дружина ждала верхами, пряча оружие под шубами.

- Берегом! - приказал Иван, пуская рысью. Московская сторожа окликнула на
выезде из города.

- В Хутынь! - крикнул Савелков, не оставливаясь. Кони перешли в скок.

Только бы переправиться через Волхово! Ниже Зверинца мужики перешли лед.
Савелков окликнул. Люди были Марфины. Борецкая и тут сумела все подготовить.
Всхрапывая, кони ступали на хрупкий настил, обмакивая копыта в ледяную воду.
Двое искупались-таки с конями вместе, но выбрались все.

Опять тронули в скок - не застудить бы коней!

Овраги, ручьи, речки сводили с ума. У Успенья на Волотове опять путь
загородили москвичи.

- Свои! - бросил Савелков.

- Каки таки свои, стой!

Ничего не отвечая, Иван пришпорил жеребца. Несколько стрел просвистело в
воздухе. Пришлось взять левее. Под Ситкой вновь напоролись на московскую
заставу. Иван чуть было не приказал в клинки - опомнился.

Дальше держались лесом. Мсту перешли по льду, накидав ельнику. Пока
рубили, мостили - опять задержка. Уже пересаживались на поводных коней.

Начинали попадаться обозы. От встречного мужика вызнали, что москвичи
проезжали уже не раз, и все в одну сторону, на Яжелбицы, а один их отряд
стоит в ближнем селе. Не рискуя напасть - потом не развяжешься, - Савелков
послал двух холопов в догляд. Те едва выбрались из села. Узнали все же, что
отряд сторожевой и прибыл еще вчера. Поскакали дальше, наверстывая
потерянное время.

Второй раз ошиблись хуже. Опять, чая обоз, налетели на сторожу. В бешеной
сшибке трое полетели с седел. Москвичи, к счастью, вспятились, и
савелковские, пользуясь темнотою, сумели уйти, бросив трупье и запаленных
поводных коней на произвол судьбы.

Марфин гонец догнал отряд Савелкова с вестью, что Липенская застава
разбита под Ямом и вся разбежалась по лесу. Иван только молча закусил губу.

Утрело. Конский скок становился короче и короче. Пришлось сделать привал.
Поводив, напоили коней, покормились. Люди качались в седлах, слезая, падали
в снег. Иван с трудом поднял отряд. Снова скакали. От встречных узнали, что
впереди москвичи, и едут из Новагорода. Кинулись вдогоню. Обоз был уже
верстах в пяти, только бы не попалась сторожа! Они нагоняли. Савелков ожог
коня, вырвал саблю:

- Стой!

Хватая за повод, остановил возок. Оскакивая москвичей, торопливо
хватавших оружие, ратники окружили обоз.

- Что везешь?

Сила была на стороне савелковских. Москвичи побросали копья и опустили
клинки. Попоны и вервие полетело с возов. В крытом возке высадили двери -
никого.

- Великого князя добро! - отвечал холуй.

Ошиблись. Вдали запоказывались конные княжеские ратники. Рубанув
постромки - доле будут возиться! - савелковские умчались от греха.

Кони были измотаны вконец, храпели заполошно, поводя боками, качались под
седоками. Третий раз неудача, третий раз Иван наталкивался на силу,
продуманную, готовую и устроенную исподволь, не разом, не взмахом, силу, где
все было заранее учтено и взвешено. Теперь ему стало ясно, что и суд и
разбор жадоб - одно скоморошество, что все было решено заранее, кого и как
взять, и дороги перекрыты, и сторожа собрана, и давишний обоз не с умыслом
ли, не для отвода ли глаз?

Надо было во что бы то ни стало переменить коней. Марфины волостки все
остались в стороне, свои тоже. Разве?.. Савелков вспомнил, что неподалеку
большое владычное село. Феофил, конечно, привяжется, а, все равно теперь!
Конный двор у них там - загляденье!

Налетели с ходу, разведывать было некогда. Сторожа кинулись впереймы.

- Рубить!

Один остался на земле, прочие разбежались. Стойла были пусты.

- Где кони?! - Савелков в бешенстве тряс служку.

- Угнаны великим... великим... великим князем, - повторил тот, мотаясь в
руках у Ивана.

- По слову...

Иван отбросил холуя. Вскочил в седло. Это был конец. Крестьянских лошадей
не соберешь враз, да и что то за кони, разве на них догонишь!

Повернули. Миновали лесок. Выскакав на угор, Иванов конь качнулся.

Оглядясь, Савелков увидел, что растерял уже половину слуг. Пьяный от
усталости, он слез с седла, повалился на землю, на снег, на обдутый ветром
до зени угор, грыз мох, рвал руками мерзлую бруснику и верес, стонал от
ярости. Опомнился, встал. Тяжело поднялся в седло.

- В Новгород!

Тронули шагом.

Глава 25

Захваченные новгородские бояре, шесть бояринов великих, были привезены на
Москву десятого декабря. Прочих, взятых на поруки Горошкова, Тучина,
Пенкова, Селезневых и всех житьих, - Иван отпустил уже через два дня,
первого декабря, после нового общегородского настойчивого посольства, в
составе всей новгородской господы, старост, представителей от купечества и
черных людей. Убытки, нанесенные набегом на Славкову, Никитину и бояр
Полинарьиных, были вычтены из городской казны - что пошло городу - и из