череду скачущих русских дружинников. С холма открылось, как вдали на
уходивших боковым ударом налетели Ногаевы, свои, татары. Окинф, с
вытаращенными глазами, рот кругло открыт, крича что-то, с шестопером в
руке скакал к ним по полю и, махая шестопером, указывал в сторону.
Подскакивали отставшие. Кони заполошно поводили боками. Снова тронулись.
Окинф, почти не поворотясь, мчался впереди. Проскакав кустарник, узрели
вспятившийся полк Андрея Городецкого. И опять клинки, как зыбкие колосья,
покачивались, сверкая, над головами скачущих ратников, и опять не дошло до
прямой сечи. Андреевы начинали поворачивать, строй распадался на глазах,
кое-где сшибались, но уже уходили, а из-за холмов выкатывалась новая рать.
Дмитриев стяг выплыл и стал на вершине холма. Федор понесся вперед. Справа
и слева скакали, рассыпаясь по полю. Он нагонял, подскакивая, ратника в
бумажном кояре, из простых. Тот оглянулся на Федора потерянными,
побелевшими от ярости и страха глазами. И Федор, сплеча, вкось, рубанул.
Тот охнул, скривясь, и начал заваливаться, а Федор уже проскакал и, не
оглядываясь, гнал дальше, боясь обернуться, увидеть глаза этого
зарубленного им русского ратника. Впереди, в кучке дерущихся, мелькали
клинки, кони плясали, крик, перекатываясь по полю, густел, ржали кони, там
и тут звенело железо. В толпе посверкивал шелом знатного боярина. Когда
Федор подскакал, под боярином грянулся конь, а второй боярин, молодой,
отступал, отбиваясь. Конь мотал головой, хромал. Федор пробился вперед,
клинки скрестились, и он увидел близко гневные, с сумасшедшинкой, глаза и
почуял нешуточную силу удара, и вновь, и вновь... Но боярин в чем-то
оплошал. Вспятя коня, запнулся, конь повалился, сронив седока, и Федор,
спрыгнув с седла, выбил саблю из рук боярина и приставил свое оружие к его
горлу. Кто-то из ратников начал вязать арканом руки пленному, и Федор
вдруг узнал своего ратника и удивился - думал, что растерял всех. Бой
затихал. По полю, скликая своих, рысили воеводы. Серело. День кончался.
Федор, озирая изузоренный, с драгим камением воеводский топорик, что снял
с боярина, ехал шагом, ведя пленного в поводу перед собой.
бы еще взять, - добыча по праву принадлежала победителю, - отстегнул
калиту от пояса, несколько серебряных колец дал ратным, остальное сунул
себе за пазуху. Доспехи снять он сообразил поздно и не успел. Подъехал сам
Гаврило Олексич. Вперяясь глазом, долго разглядывал пленника. Тут только
Федор узнал, что полонил самого сына Олферова, Ивана Жеребца, а старый
боярин, сбитый с коня, и был Олфер. Иван, с ненавистью глядя в лицо
Гавриле Олексичу, спросил:
шелом, Гаврило, внимательно поглядев, кивнул, протянул руку, и Федор,
закусив губу, отдал дорогой топорик.
боярина. Оружие, добытое в бою, принадлежит воину, и конь, обещанный
Гаврилой, тому не замена. На такой топорик четырех коней купить можно.
Вспоминая рукоять, усаженную красными каменьями, большой изумруд в
навершии, золотое и серебряное письмо на гнутом лезвии топора, он чуть не
плакал с досады. Ратники поглядывали на Федора сочувственно.
развязали руки. Он был ранен и терял силы. Переглядывались молча. Вдруг
Федор увидел, что по лицу боярина бегут слезы.
Олфером и подумал, что теперь Олферу, и верно, наверняка не жить...
заводного коня из захваченных. Конь был слегка ранен, и Федор ругнулся про
себя, принимая повод. За великого боярина было до обидного мало! Впрочем,
Гаврило Олексич обещал его не позабыть, на что только и оставалось
надеяться.
рати. Прочих полоненных Андреевых бояр пока посадили в железа. Андрею,
прошавшему о судьбе своего воеводы, отмолвили то же: на рати убит. Конец
Олфера знал и видел только один человек, Гаврило Олексич, старый Олферов
местник.
Олфер тяжело мотал головой. Гаврило зажег свечи, сел на походный
раскладной столец. Олфер утвердил глаза, разглядел Гаврилу, криво
усмехнулся.
уронил руку, влага пролилась на землю.
глазом проводил пролитую на землю чару, потянулся - сыромятные ремни
впились в руки. Хрипло молвил:
простит!
в огонь.
перевел глаза на Жеребца, сильное тело которого вздрагивало, дергаясь.
твой Иван! На бою убит. Некому мстить за тебя, Олфер!
Олфер затих и, отдышавшись, повторил:
шатра. Слушая стоны Олфера Жеребца, со злым торжеством, не оборачиваясь,
повторил:
почуял, что лишнее. Олфер затих, только дышал хрипло.
забыл о нем, слушая глухие топоты. Вдруг испугался, что сейчас прискачут
от Дмитрия и придется отдавать пленника. <Сам же он посылал убить Семена!
- возразил себе Гаврило. - Ну, а он мог, и я тоже могу>,
стоило.
стклянице и - спиной к пленнику - наливая в чашу с медом. Олфер, все так
же трудно дыша, следил за Гаврилой. Оскалясь, потряс головой. Гаврило
пожал плечами, налил из кувшина в другую чару:
по лицу Гаврилы.
ему чашу. Олфер замычал, потом стал пить, крупно глотая. По мере того, как
опоражнивалась чаша, запрокидывал голову, наконец отвалился.
Господа, как ты мне - сейчас... А сын жив. Жив!!! - выкрикнул он в голос и
вновь забился в веревках. Затих. Гаврило сидел сгорбясь, глядел на огонь
свечи.
Олфер. Гаврило поднял глаза, твердо упершись в очи Жеребцу, пожевал
губами.
глядя на клинок.
Гаврило все так же молча глядел мимо него. Олфер затих и вновь забился,
ослабевая. Гаврило встал, наклонился над ним. Олфер бормотал:
дрожь с перерывами била его, глаза закатывались, но вот судороги пошли
реже, реже, наконец тело ослабло, обмякло и начало холодеть.
еще.
схватив порожнюю чашу, изо всех сил ударил ею о землю. Чаша отлетела со
звоном, ударившись о столб шатра. Вбежали слуги.
умер... Путы разрежь...
села, посадив своих кормлеников, бояр воротил не сразу и за большой выкуп,
обязав клятвою не подымать руки на себя.
Каргалов Вадим
Перумов Ник
Шилова Юлия
Лондон Джек
Трубников Александр
Вронский Константин