тысяцкой Василий был убийцею Алексея Хвоста, но тут были все свои,
родовичи, и честь была обчая, родовая, а потому, чуял, и ему придет пойти
противу Василь Василича на суде княжом.
на ухо:
ныне Иван Вельяминов ко князю Олегу за помочью поскакал? Ежели они и те
дела, посольские, вершить учнут, дак и мы с тобою тогды губками не
щелканем, так-то! Един Вельяминов господин на Москве али совет боярской?!
сугубую правоту Андреевых слов. Передавать власть, которая надлежит
великому князю, в единые руки тысяцкого, этого не мог допустить никоторый
из соревнующих меж собою великих бояринов московских.
Шепотком они перебрали всех великих бояр, соглашаясь, что тот-то пойдет, а
тот - станет за Вельяминовых, а иные порешат по владычному слову.
Воздохнули, помолчали, глядя, как разоряется и кричит Григорий Пушка, как
шумят, гневая, бояре, за столом.
совокупной боярскою думою! Так и Василья живо бы скинули, и князь в единой
нашей воле ходил!
хмельной от усталости, речей застольных, от совокупного решения пойти с
жалобою на тысяцкого к великому князю, отдал коня конюху, бросив короткое:
<Поводи!> Вступил в сени, скидывая на ходу на руки прислуге дорожный
грубошерстный вотол.
своей зрелости, чуть сутулая, с сухими трепетными руками в синих венах,
встретила сына в горнице, подставила щеку для поцелуя. Вопросила,
раздвинув в улыбке лишенный многих зубов рот, все еще молодым, хоть и не
сильным, чуть дребезжащим голосом:
копья, пойдете на Василья Вельяминова? И Андрей напереди? Али тебя пошлют?
и Афинеев. Это значит - уже заговор целый!
начавши сомневаться в принятом было решении.
любим князем Митрием, пото и призвали! - отмолвила мать с усмешкой, как
когда-то, когда журила за детские шалости и давала понять, что все
неуклюжие ребячьи увертки ей внятны и притворство отрока ни к чему.
твердым <господским> голосом. - Но Ивану Вельяминову жизнь испортите! Ну,
садись, ешь, нынче у нас щи и пироги с вязигою! - добавила она, разом
отодвигая посторонь все эти докучные мужеские заботы, не такие уж и важные
здесь, перед величием и долготою прожитых ею лет.
стал коренаст, широк в груди и плечах, тяжелорук. Крупное, точно топором
вырубленное лицо опушилось светлою бородкой, все еще по-юношески мягкою.
деревни, убитые бояре и ратники, кровь и толпы беженцев, переполнившие
Москву, и среди всего трудно появившийся на свет первенец - Данилка. Все
это заставило бы задуматься и более легкомысленного, чем он, володетеля.
Дмитрий к тому же имел пред собою всегдашний пример в лице своего
соправителя, старого митрополита. Уезжая вскоре в Орду, он сам распорядил
вписать в наказ боярам знаменательные слова: <Слушали бы отца нашего
духовного, владыку Олексея>, а непременные указания на митрополичье
благословение и печать присутствовали на всех грамотах великого князя
вплоть до самой кончины владыки.
уважительном отношении московского князя к боярам, никому из которых
великий князь не сотворил зла, никого не разграбил и не избесчествовал, но
всех любил и держал в чести: <вы бо нарекостася у меня не боляре, но князи
земли моей>.
летописной хвале являлось истиною, но, однако, не все так просто и не так
однозначно творилось с боярами у юного князя Дмитрия, которого враждующие
вельможи буквально разрывали пополам, особенно когда он не хотел слушаться
своего вечного наставника Алексия. И, ежели бы не всегдашняя воля
последнего, невесть, сотворилось бы или нет его, славное в памяти
потомков, княжение.
и служил, как всегда, превосходно. Густой глас возлюбленника своего до сих
пор стоял у него в ушах. Красота службы церковной - это было то, в чем
Дмитрий воспитался стараниями Алексия с детства; значения каждого
молитвословия и обрядового действа были прилежно затвержены им на всю
жизнь. Напевая под нос стихиру, князь поднялся к себе, ополоснул руки и
лицо, сменил выходной зипун на домашний. Девка поднесла серебряное
зеркало. Глянул, провел гребнем по густым светлым кудрям, прищурил глаза
<гордо> - остался доволен.
застольного. Ничто не предвещало беды. В делах государственных в канун
Пасхи наступило благодетельное затишье. Война полыхала на дальних рубежах
земли - на окраине Новогородской волости, где свея опять поставила град
Орешек на Устье (и новогородцы все не могли выбить их оттуда), во Пскове,
вновь подвергшемся набегам орденских немцев (и туда был услан с дружиною
двоюродный брат Дмитрия Владимир Андреевич, чему втайне великий князь
очень завидовал). Но Ольгерд опять утонул в борьбе с <божьими дворянами>,
захватившими у него город Ковно, отбивал рыцарей, позволяя Владимирской
земле залечивать раны недавнего разорения.
светлицы, прошел на женскую половину, к жене, уже чуя в молодом сильном
теле тоску по Дуниной близости.
великого князя, на которую он как-то никогда не обращал особого внимания -
была и была - до смерти матери, почитай, и видал редко. Лишь в последний
год, подросши и как-то сразу похорошев (Нюше шел двенадцатый год), она
зачастила в княжеские горницы, близко сойдясь с Дуней, и сейчас они обе
взапуски ласкали и щекотали маленького Данилку.
Дмитрий, чувствуя смущение и неудобь оттого, что при этом присутствует
кто-то третий, залился жарким румянцем. Нюша, смеясь, стрельнула глазами в
сторону своего важного брата, всунула младеня в руки Евдокии, выскочила,
вильнув подолом распашного саяна, - легко простучали новогородские узорные
выступки.
супруга, брошенный вослед сестре. Дмитрий присел на лавку, попросил
негромко:
прежняя застенчивость ушла, и теперь она часто, завидя его невольное
смущение, нарочно поддразнивала Дмитрия.)
только мял сосок беззубым ротиком, таращил глазки на узорные пуговицы
родителева зипуна. Нарочно подержала Данилку на руках, помедлила, пока
румянец на щеках Дмитрия не стал из алого темно-вишневым, тогда только,
вручив теплый живой сверток отцу, медленно любуя мужа взором, застегнула
косой сборчатый ворот сорочки костяною пуговицей, оправила саян на пышной
груди.
передавал Данилку прислужнице, а та переворачивала обмочившегося малыша,
молодые супруги перекидывались незначащими словами. Великий князь и
улыбался и хмурился, стараясь не уронить достоинства в этой обиходной
домашней суете, а Евдокия вспоминала, каков хорош был князь на минувших
Святках, когда сам правил изукрашенною, в серебряной сбруе, тройкой, стоя
в рост в ковровых расписных санях.
Любовь в этой семейной паре только что входила в полную силу, и на постные
дни, среды и пятницы, Дмитрий, дабы не стало греха, уходил спать в иную
горницу.
голубыми, огромными точно блюдца глазами на мужа, а у него от ее
прикосновений уже начинало пересыхать во рту, когда раздался спасительный
стук в дверь.
в неподобном виде, - потом проник Миша Бренко, сотоварищ и возлюбленник
князя, неразлучный спутник Дмитрия на княжеских выездах и охотах, его
однолеток, чем-то неведомо похожий на самого великого князя, только что
покруглее ликом. С ним вдвоем шатались они ряжеными по беседам, с ним же
стояли бок о бок на городовой стене, следя опасные полеты литовских стрел
и дымы дальних пожаров.