сын и тут: <Ейный-то Иван тоже един, а идет на рать!>
<ширть>, <ширть> доносило и сюда, в клеть, хоть уши затыкай! Стоптанные
шептуны сбрасывали тут же, закидывая куда в кусты, обочь дороги,
подвязывали новые, и снова бесконечное <ширть>, <ширть>, <ширть>...
лбом к тесовой, янтарно-желтой, ниже уровня дома, стене. - Убегом уйду!>
имени. Парень оборотил лобастое, рассерженное лицо.
насажу!
поджимая рот:
собрались отец с сыном, и баба поняла, охнула, сдерживая слезы, полезла в
подпол за дорожною снедью...
молодой, спустились с крыльца с холщовыми торбами за плечами, с топорами
за поясом, пересаженными на долгие рукояти, неся на плечах широкие
рогатины. На одном был хлопчатый стеганый тегилей, на другом старый,
помятый и кое-как отчищенный шелом. Вышли и влились в несколько поредевшую
череду бредущих дорогою теперь уже сплошь пеших ратников. Перемолвя с
тем-другим, вскоре отец с сыном присоединились к небольшой ватаге ратных,
ведомой каким-то пешим, но в броне кольчатой весело-балагуристым ратником.
И пошли, скоро уже неразличимые и неотличимые от прочих в поднятой
дорожной пыли. Две капли в бесконечной человечьей реке, текущей откуда-то
из веков и уходящей в вечность.
Парень то и дело вертел головой. Непривычное многолюдство (как на
ярмарке!) занимало его сейчас больше грядущего ратного испытания.
Наставляя ухо, вслушивался в то, что урывисто произносилось тем или
другим, а на привале, когда разожгли костер и сварили кашу в котле, что
нес заросший до глаз пшеничною буйною бородою великан (он нес на плече
устрашающего вида рогатину чуть не с целое дерево величиной и вдобавок
котел за спиною), парень и вовсе погиб, слушая соленые разговоры и шутки
бывалых ратников. Ночь осенняя, темная уже плясала комариным писком над
тысячами костров, там и тут раздавались говор и смех, кони, незримые в
темноте, хрупали овсом. Огонь высвечивал то бок шатра, то телегу с
поднятыми оглоблями. Великан, развалясь на расстеленном армяке близ костра
(один умял полкотла каши!), сейчас, сытый, лениво отбивался от наскоков
ратника, который наконец-то снял свою броню и, присев на корточки к
костру, кидал туда то сучок, то щепку, поправляя огонь.
Глаха! - отвечал тот, добродушно щурясь. Только что сказывал: когда мечет
стога, то копну тройнею подымает всегда зараз, и женке много дела наверху
- успевать топтать сено. Парень завистливо оглядывал великана - целую
копну зараз! Редкий мужик и подымет, а уж на верех забросить!
ратник.
николи не сваливаю, ни дровы, ни сено - так-то плечом, и - пошел! Другие
коней лупят по чем попадя. А я коня николи кнутом не трону. Конь - тот же
человек! Коли не сдюжил, так и знай, что помочь надобна...
ратный. - Тебе ведь лечь, дак и задавишь бабу враз, и дух из ей вон! Поди,
тоже здымашь?! - ратник показал рукою, как это происходит. - Как ту копну?
- Мужики дружно захохотали. Великан добродушно улыбнулся, сощуря глаз.
Шутки ратного отлетали от него как горох от стены. Потянулся, зевнул, под
хохот и назойливые каверзные вопросы балагура. Сотоварищам, что тоже
начали подзуживать великана, что, мол, ответишь на ето, дернув плечом,
изрек с ленивою снисходительною усмешкою:
выше пупа и не подымывал!
ним: что, мол, и створилось у мужиков?
дорожное содружество, и едкий разговор, и шутки с салом, с намеками на то,
чего он еще не пробовал ни разу в жизни. И теплая ночь, и огни, и звезды в
вышине над головою...
его срежет, - дабы потушить смех мужиков, пошел за хворостом. Утихали
шутки и молвь. Иные уже задремывали. В темноте тихим журчанием лилась речь
старого ратника, что сидел в стороне и не участвовал в озорных байках. И
сейчас парень, перевалясь поближе, стал тоже вслушиваться в неторопливый
говорок:
Не-е-ет! Так не бы-ва-а-ат! Сергий, он, конешно, и люди бают! Дак што,
коли ты не видал? Люди видели! ¦н ведь не в злате, не в серебре, °н -
по-простому, в рясе холстинной, залатанной, в лапоточках, и не у
княжеского крыльца, не-е-ет! Там-то свои попы да архимандриты
благословляли, ето конешно! А °н - так-то при дороге стоял да нас,
мужиков, благословлял - значит, весь народ московский! Не бояр там, не
князя, а народ! И стоит, значит, седенький такой, невеликий росточком, и
руку поднял, и таково-то смотрит на всех: из глаз ево ровно свет струит!
Ну и... на травке стоит, а которые пониже кланялись, значит, иные в пояс,
а кто и в ноги ему падал, дак те вот и видели! Стоит, бают, а травы-то и
не примяты вовсе, как словно иголками торчат, и он-то на самых, можно
сказать, вершинках трав стоит: не стоит, а парит в воздухе словно! Такая,
значит, святость ему дадена! Вота как! А ты баешь - татары! Да коли Сергий
призовет, дак и небесное воинство за нас выстанет в бой!
бы отворотил беду?
значит, и так! Должно человеку во всем труд свой прилагать, как уж ветхому
Адаму сказано было: <В поте лица!> Господь, он строго блюдет! Ты поле
пашешь с молитвою? Дак все одно пашешь! А стоит залениться, проспишь в°дро
- и дождь падет, и хлеб замокнет у тя... А коли все силы прилагать, без
обману, дак и от Господа тебе помочь грядет! Ну и на рати такожде! Станем
дружно, и Господь защитит. Побежим - тогда и от Вышнего не станет
помоги... Спите, мужики! - окоротил он сам себя и начал укладываться, а
парень, привалясь к спине родителя (оба укрылись одним армяком), долго не
мог уснуть, смотрел, как роятся звезды над головою, представляя то
великана с его женой, наверно, веселой красивой бабой в пестром набойчатом
сарафане, то Сергия, который стоит на вершинках трав и благословляет
проходящих мимо пеших ратников, потом заснул. А звезды, спелые
августовские звезды, тихо мерцая, поворачивались у него над головой, и
кто-то великий и несказанный под неслышные переговоры звезд благословлял
от выси спящую московскую рать.
начинало кружить голову, когда он вспоминал разноцветье расставленных
шатров, густой запах паленого рога (в походных кузнях укрепляли сбитые в
дороге подковы, заново ковали коней), и купанье в реке, запруженной
тысячами голых белых тел, и то, как он, неосмотрительно заплыв на коне к
самой стечке рек, возвращался через весь стан нагишом, в чем мать родила,
под хохот и озорные выкрики ратных.
встречали великого князя, только-только прискакавшего от Троицы. Ратники
кричали, иные, татарским побытом, кидали в воздух и ловили легкие копья. И
было тревожно (и удивило сперва), что то, чему научился доселе, то и
пребудет с ним, и уже ничего иного не можно постичь вплоть до того
близкого бранного часа, когда вся эта громада ратных столкнется с
татарами. С тем чувством рысил и теперь берегом Оки. (Переправлять рать
намерили выше по течению, у Лопасни, дабы упредить возможную встречу
татар, идущих древним Муравским шляхом, с литовскою ратью. Так, во всяком
случае, толковали бывалые кмети.)
моста. Череда заякоренных лодок уже тянулась на долгом ужище к
противоположному берегу, и Иван, близко проезжая, узрел раскинутый
княжеский шатер, в коем теперь совещались московские воеводы. И вид шатра,
и оседланные кони воевод, все было пронзительно своим, близким в этот час
предвестия битвы. И воеводы, что выходили на глядень, вдыхая грудью свежий
речной дух и устремляя взоры туда, в заокскую сторону, тоже были свои, до
боли, до томительного обожания: защитники и хранители, от днешнего совета
коих зависела ихняя, каждого воина, грядущая жизнь и судьба!
ждут воеводы и сам князь, и что важна не победа даже, а новое дружество
русичей, и кровь, что прольется вскоре, ляжет в основание великой страны,
в основание ее грядущей в веках громозвучной славы? Понимал это ясно, быть
может, один преподобный Сергий. Но чуяли необычайность происходящего -
все.
учнем переправлять полки! Повели, княже, - досказал он, строго сводя
Махров Алексей
Шилова Юлия
Каменистый Артем
Эриксон Стивен
Куликов Роман
Шилова Юлия