когда?
то есь. Воевал со князем Михайлой вместях.
Онька. Когда и в каких ратях воевал дедо, он и сам не знал.
извиняй, парень, - перебил он сам себя, - кто у вас тута старшой?
Почивать-то в избы, дак... соломы, што ль?
подъехал к воротам, тотчас встал и, позвав двоих мужиков, пошел вслед за
Онькой во двор за соломою, туда, где под навесом из корья стояла
прошлогодняя скирда уже обмолоченных снопов.
сена. Все делалось споро, по знаку старика, лишь парень продолжал сидеть
за столом, разглядывая жило, потом вышел во двор, узрев секиру, легко
развалил несколько чураков, сложил поленья костерком, засунул нос в стаю,
оглядел коня, огладил (сердце у Оньки разом упало и забилось сильней),
проверил копыта, похвалил конскую стать - видно, что понимал дело, -
оглядел двор. Солнце уже садилось, и земля утонула в сумерках, только по
верхам дерев еще сияло багряное золото вечерней зари.
последний раз ему вослед. Вроде и слова сказано не было никоторого... -
Невеста есь! - раздумчиво протянул он, следя, как последние капли золота
стекают с вершин и лес окутывает тьмой, а небо, бледнея, яснеет и уже
первые робкие звезды там и сям начинают мерцать в темнеющей вышине.
потрогал носком зеленого сапога сосновые бревна, склонив голову, оглядел.
- А где?
бати, у деда мово, тута терем стоял!
себя, поднял голову:
срубим тебе терем-от!
так? Да и решат за старшого! Да неуж быват такое на свети?! Он вставал,
ощупью нашаривая дверь, выходил под звезды, к коням. Трогал гнедого за
морду. Наговорят, накудесят, а опосле и сведут коня со двора... Косился на
сторожевого, что дремал, опершись о копье. Уже перед утром не выдержал,
спросил:
Тимофеич! - окончательно сбив Оньку с толку.
боле ничего не прошал.
отчетисто разобрал, что кричал старшой, Тимофеич, в чем-то не соглашаясь с
Михайлой.
дорогу измучился совсем. Княжич цеплялся за все на свете, заезжал в рядки,
прыгал в проходящие лодьи и насады, совал любопытный нос в лавки купцов. В
первом же тверском селе он заворотил Костянтиновых данщиков, едва до
оружия не дошло! В другом взялся судить местного боярина за самоуправство
со смердами. Наконец, его понесло зачем-то в Кашин, к дяде Василию, об
отъезде коего в Орду они узнали только за дневной переход от города, и
повернули вспять, мысля пройти лесами, и вот - сидят теперь в этой избе,
где полно вшей, и боярин уже не чает, когда довезет княжича до Твери и
сдаст с рук на руки матери.
боярин. - Мне о тебе, княже, перед княгиней Настасьей отчет держать! Не
могу! Не могу и не могу! Дай серебра, коли...
Людей здесь нету! Еговый батя с дедушкой на ратях бывал, я, ежели хошь, за
него в ответе!
по-взрослому, звонко и с гневом отмолвил отрок.
держу не хуже любого мастера, вот! - звонко кричал отрок. - В Нове Городи
всему научитись мочно!
за столом. Онька в задумчивости постоял у коня, разобрал гриву гнедому,
отдумав наконец угонять его в лес. Все в божьей воле! Може, и не сведут!
И по тому, как один из них шевельнул верхнее дерево, остро глянув вдоль
ствола, проверяя глазом прямизну, Онька понял, что кметь - опытный
древоделя.
Михаил глядел строго, без улыбки. Стоял, распрямив плечи, руки сунув за
цветной шелковый кушак.
сожидая, что тот прикажет или попросит.
есть?
что-то разом как сдвинулось с места. Мужики поскидывали дорогие зипуны,
засучивая рукава. Тот, что оглядывал дерева, уже мерял шагами и шестом
землю, уже двое поволокли указанное им бревно, а четверо взялись за
тупицы, уже кто-то запрягал коня в волокушу - как понял Онька, таскать
камни под углы будущей хоромины, - и закипела работа. К вечеру первый,
складный венец стоял на подрубах, уложенных на камни, и вокруг стало бело
от щепы.
и следа. Из утра дружно взялись за топоры и к пабедью успели поставить на
мох и обтесать начисто три венца.
кололи клиньями бревна, тесали мостовины для пола, один на волокуше возил
камни и глину на печь. Михаил сам работал секирой, и работал на удивление
чисто, даром что княжеского роду отрок!
и взойти в ограду, завидя едакое столпление нарочитых мужей. Онька вынес
ей хлеба и молока (от матери несло пивным перегаром), велел уйти в стаю и
отсыпаться там в сене.
поклонилась гостям и торопливо принялась за стряпню.
проходили ствол, и терем рос, словно в волшебной сказке. Да и терем какой!
С тесаными изнутри стенами, с отсыпкой и лавками по стенам, с двумя
волоковыми и одним косящатым окошками.
жонке твоей!
надежно покрыли дерном, выше потолка, на самцах, настелили жердевый остов
соломенной кровли. И наконец княжич, оглядев почти готовое жило (кмети
крыли соломой, прирубали крыльцо, ладили задвижки к окнам, лепили печь),
властно приказал:
ужасаясь себе самому, рядом с княжичем Михайлой, а боярин Тимофеич и двое
кметей поспешали следом. Матка, тверезая и прибранная, отказалась от