Представилась возможность хоть отчасти смыть свои позорные ошибки. Мы не
умели стрелять с дальней дистанции, как это неоднократно подтверждалось
практическими опытами. Передние суда противника находились от нас в тридцати
двух кабельтовых, что было для нас тоже слишком далеко. Но японская эскадра
описывала петлю в течение пятнадцати минут. За это время наши четыре лучших
броненосца первого отряда и "Ослябя" из второго отряда, если бы со всей
стремительностью ринулись строем фронта на голову противника, успели бы
приблизиться к нему почти вплотную, как говорится, на пистолетный выстрел. В
каком чрезвычайно скверном положении оказался бы адмирал Того!
конца. В противном случае, его эскадра сбилась бы в кучу. При этом его
кораблям, находившимся на задней линии петли, нельзя было бы стрелять через
переднюю. На наших же четырех лучших броненосцах башенная артиллерия была
расположена так, что давала возможность развить сильный носовой огонь.
Тут-то бы и сказалась вся разрушительная сила наших бронебойных снарядов.
Короче говоря, если уж мы пустились в авантюру, идя с негодными средствами
завоевывать Японское море, то нужно было бы применить в отношении противника
и соответствующую тактику и, нарушая всякие правила, устроить бой в виде
свалки.
действия. Он продолжал пассивно вести свою эскадру дальше +6.
75-миллиметровые пушки. От выстрелов содрогался весь корпус броненосца,
выбрасывавший левым бортом снаряды в неприятеля. По-видимому, бой разгорался
во всю мощь, решая участь одной из воюющих сторон.
лампочки. Нарядившиеся в белые халаты, торжественно, словно на смотру,
стояли врачи, фельдшера, санитары, ожидая жертв войны. Около выходной двери,
в сторонке от нее, сидел на табуретке инженер Васильев, вытянув недолеченную
ногу с прибинтованным к ней лубком и держал в руках костыли.
епитрахилью,
дарохранительницей, повешенной на груди,
окаймлявшей рыхлое и бледное лицо. В беспечной позе, заложив руки назад,
привалился к переборке обер-аудитор Добровольский. Младший врач Авроров,
небольшого роста полнеющий блондин, скрестив руки на груди и склонив голову,
о чем-то задумался. Быть может, в мыслях, далеких от этого помещения, он
где-то беседует с дорогими для него лицами. Рядом с ним, пощипывая рукой
каштановую бородку, стоял старший врач Макаров, высокий, худой, с удлиненным
матовым лицом. И хотя давно все было приготовлено для приема раненых, он
привычным взором окидывал своё владение: шкафы со стеклянными полками,
большие и малые банки, бутылки и пузыречки с разными лекарствами и
растворами, раскрытые никелированные коробки со стерилизованным перевязочным
материалом, набор хирургических инструментов.
мазь от ожогов, раствор соды, йодоформ, хлороформ, иглы с шелком, положенные
в раствор карболовой кислоты, волосяные кисточки, горячая вода, тазы с мылом
и щеткой для мытья рук, эмалированные сточные ведра, - как будто все эти
предметы выставлены для продажи и вот-вот нахлынут покупатели. Люди молчали,
но у всех, несмотря на разницу в выражении лиц, в глубине души было одно и
то же - напряженное ожидание чего-то страшного.
эмалевой белизной стены и потолок помещения. Слева, если взглянуть от двери,
стоял операционный стол, накрытый чистой простыней. Я смотрел на него и
думал, кто будет корчиться на нем в болезненных судорогах? В чье тело будут
вонзаться эти сверкающие хирургические инструменты?
настойчиво и монотонно, словно шмели.
переглянулись. Но раненые не появлялись. Что же это значило? Я заметил и у
себя и у других постепенное исчезновение страха. Люди начали обмениваться
незначительными фразами и улыбаться друг другу. Не верилось, что наверху шло
настоящее сражение. Казалось, что мы участвуем лишь в маневрах со стрельбой,
которые через час благополучно закончатся, - так неоднократно бывало раньше.
И все почему-то обрадовались, когда первым пришел на перевязку кок Воронин.
По расписанию он находился у трапа запасного адмиральского помещения и
должен был помогать раненым спускаться вниз.
заорал в ответ:
снаряд, и я полетел от одного борта к другому. Думал - аминь мне, а вот
живой оказался.
один палец с небольшой царапиной.
поражение как-то не вязалось с громовыми выстрелами тяжелой артиллерии. И в
операционном пункте, не зная о ходе сражения, люди повеселели еще больше.
Японцы уже не казались такими грозными, как мы о них думали раньше, а наш
корабль достаточно был защищен броней, чтобы сохранить свою живучесть и
сберечь от гибели девятьсот человек.
доставляли на носилках, другие приходили или приползали сами. В большинстве
своем это были строевые офицеры, квартирмейстеры, комендоры, орудийная
прислуга, дальномерщики, сигнальщики, барабанщики - все те, кто находился на
верхних частях корабля. Передо мною прошел ряд знакомых лиц.
кровавой раной в предплечье и ступне. Из офицеров первым принесли на
носилках мичмана Туманова, который командовал
батареей. Его ранило осколком в спину. Он торопливо сообщил:
батареей я передал мичману Сакеллари. Он тоже ранен, но остался в строю.
- у него была прошиблена переносица. Матрос Карнизов, показывая врачу
разорванный пах, оскалил зубы и странно задергал головой, на которой
виднелась борозда, словно проведенная медвежьим когтем. У барабанщика,
квартирмейстера Волкова, одно плечо с раздробленной ключицей опустилось ниже
другого и беспомощно повисла рука. Дальномерщик Захваткин, согнувшись,
закрыл руками лицо, - у него один глаз был поврежден, а другой вытек.
Нетерпеливо шаркал ногой комендор Толбенников. Ему ожгло голову, плечи и
руки. Носильщики то и дело доставляли раненых с распоротыми животами, с
переломанными костями, с пробитыми черепами. Некоторые настолько обгорели,
что нельзя было их узнать, и все они, облизанные огненными языками, теперь
жаловались, дрожа, как в лихорадке:
палубе, на разложенные матрацы.
снова уйти наверх, чтобы занять свое место в бою. Врачи удерживали их
насильно. Другие, с маленькими царапинами, старались застрять в операционном
пункте или скрыться в глубине судна.
раненым на корабле имеет свои особенности. Прежде всего, об эвакуации
пострадавших не может быть и речи. Им придется оставаться здесь до прибытия
судна в свой или чужой порт. Броненосец, пока не потерял способности
управляться, не может выйти из боевой колонны для передачи раненых. Этим
самым он только нарушил бы общий строй эскадры и ослабил бы на некоторое
время ее силу. К нему во время боя не может приблизиться и госпитальное
судно для снятия людей, выбывших из строя, потому что оно рискует от одного
снаряда пойти ко дну со всем своим населением. Значит, здесь, в этом
помещении, и раненые, и медицинский персонал, и все остальные люди одинаково
разделяют судьбу корабля. Была разница и в самом характере нанесенных ран. У
нас, в отличие от сухопутного боя, не дырявили людей винтовочными пулями, не
рубили шашками, не прокалывали штыками, не мяли лошадиными копытами. Если на
суше страдали лишь частично от артиллерийского огня, то на
подвергались увечью исключительно от разрывающихся снарядов. Поэтому к нам
обращались люди за медицинской помощью с ожогами или с такими ранами,
которые причинялись осколками с острыми, режущими краями, нарушающими
целость тканей на большом пространстве. Затем, в сухопутном сражении, даже
на передовых перевязочных пунктах, медицинский персонал, занимаясь своим
делом, не испытывает тех неудобств, какие достаются на долю судовых врачей.
Там - надежная земля, здесь - качаются стены, уходит из-под ног палуба, а
при крутом повороте судна появляется такой угрожающий крен, что холодеет на
душе, и все это происходит с
предусмотреть.
энергией выполняли свои обязанности. Легко раненных перевязывали фельдшера,
а в иных случаях и санитары. Сильно изувеченные обязательно проходили через
руки Макарова и Авророва.
может скверно повлиять на успех операции. Поэтому серьезные операции, как и
настоящее лечение, откладывались до более благоприятного времени, когда
перестанут грохотать пушки и противники разойдутся в разные стороны. Кроме
Сертаков Виталий
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Андреев Николай
Пехов Алексей
Самойлова Елена