Чтение 78–й страницы книги ~Слово и дело~

помалкивали; шпионы Волынского в Кабинете и по делам коллегии Иностранной,
они умели молчать и слушать... Из-за стола поднялся Волынский:

- Это ты верно сказал, Федор Иваныч, только слова твои опасные. Коли в на-
бат ударить, так народ и мне башку снесет. А я того, по слабости общечелове-
ческой, не желаю. Потому и говорю: перемены сверху надо делать, а низы до то-
пора не доводить...

Ванюшка Поганкин робок был, но тут не смолчал.

- А все едино, - брякнул, - случись заваруха, от топора никто не убежит.
Лес рубят - щепки летят... Тако!

Два архиерея, Стефан Псковский да Амвросий Вологодский, крестились при
этом, по сторонам поглядывая: не донесет ли кто, вражья сила? А садовник Сур-
мин, плетьми от царицы уже дранный, все на двери посматривал: не убежать ли,
пока не поздно?..

Белль д'Антермони выколотил пепел из погасшей трубки.

- Петрович, - спросил, - нет ли тут лишних?

- У меня все свои, - ответил Волынский.

Тогда врач показал глазами на Василия Кубанца.

- А раб твой? - спросил тихонько.

Но Волынский всех громогласно заверил:

- Раб и есть раб! Его дело - господину верно служить.

При этих словах маршалок взбил пальцами на груди своей жабо кружевное,
поклонился конфидентам хозяина. И когда кланялся Кубанец, черная щетка волос
заслонила ему глаза - всевидящие, торчали оттопыренные уши калмыка - всеслы-
шащие.

- Вы можете говорить при мне вольно, - сказал он. - Я все равно ничего не
слышу... Я все равно ничего не вижу! Раб...

Опять склока с императрицей случилась... Волынский в лето прошлое устраи-
вал облавы в лесах нижегородских, егеря живьем лосей и оленей излавливали.
Удалось поймать шестьдесят животных. С бережением везли их под Петербург,
чтобы в леса ижорские выпустить для украшения природы. Анна Иоанновна зверей
этих к себе потребовала. Перед ней лося выведут, она его прямо в сердце стре-
ляет. Ведут за рога следующего. И так в одночасье перебила все шестьдесят.
Данила Шумахер, описывая этот случай в "Ведомостях", назвал царицу "порфиро-
носной Дианой", а Волынский на Анну Иоанновну в гневе обрушился:

- Ваше величество, ведь Россия еще не кончается. Кому-то и после нас
жить придется. На што нещадно зверье губливать?

Анна Иоанновна надулась, зафыркала, обижена:

- О чем ты? Надо же и мне забаву охотную иметь. Или мне, императрице, с
ружьем по болотам за зверем ползать?

- Да ведь не охота сие, а - убийство...

Волынского смолоду преследовали идеалы несбыточные. Замыслы его трудно
прикладывались к жизни сумбурной. Но там, где касался он дел житейских, там
успевал много свершить полезного. Вот и сейчас он возрождал славянскую ло-
шадь, не ведая, что позже от его опытов родится хваленый орловский рысак... В
царствование Петра I поборы для нужд кавалерии уничтожили славную русскую ло-
шадь, которой неизменно восхищалась Европа. Русскую лошадь извели, а взамен
стали покупать коней "в Шлезии и в Пруссах". Теперь срамно было видеть, какой
сброд войскам поставляли. Про мужиков и говорить нечего - не лошади, а мухи
дохлые тащили сошки через ухабы... Волынского заботили луга в травах конских,
конюшни светлые, лазареты и аптеки лошадиные, генеалогия рысаков породистых.
Сколько он брани вытерпел, уму непостижимо. Мол, у нас люди нелечены помира-
ют, а ты, дурак такой, лошадей вздумал лечить.

- Я вот пусть и дурак, - мрачно огрызался Артемий Петрович, - а кобылам
своим на Москве аптеку устроил. Вы, смеющиеся надо мною, имейте же о людях
заботу такову же, какую я о животных проявил!

Мешал ему в начинаниях обер-шталмейстер князь Куракин, и Волынский злобно
ненавидел этого человека, вечно пьяного. Куракин считался патроном Тредиа-
ковского, отчего Волынский, за компанию с князем, и поэта невзлюбил. "Клео-
тур! - гневался на стихотворца. - Губы-то свои мокрые по книжкам итальянским
развесил... Доберусь до тебя, гляди! Изувечу..."

Немецкое племя он не терпел. Министра бесила даже поговорка немецкая:
Ьапезат, аЪег ипшег тогап (медленно, но все-таки вперед). Он не выносил их
прилежной усидчивости в труде, их поступков, всегда неторопливо-последова-
тельных. Волынский не таков - взрывчат в деяниях, как бомба в руках отважного
гренадера. По нему - или ничего не делать, на диванах валяясь, или делать
так, чтобы все трещало вокруг...

Посмотрел он однажды, как усердно клеят конверты фон Кишкели, и под глаза
им фонарей наставил:

- Брысь отсюда, курвята митавские!

А вместо этих головотяпов, пользы не приносивших, принял в службу конюшен-
ную двух мужиков. Мало того, министр мужиков этих, вчерашних крепостных, са-
мовластно возвел в чины. Ибо они "лошадиную породу" дотошно ведали. Фон Киш-
кели снова в передней царицы плакались, и Анна Иоанновна выговаривала Волынс-
кому, что он верных слуг ее обижает, второй раз челобитную на него несут...

Волынский ответил ей:

- Я не из тех, которые пожелают молчанием пользоваться, дабы жить спокой-
но, и на чужие плутни молчком глядеть не стану. Я ведь, матушка, не за себя,
а за государство страдаю...

Говорил так, предерзостно, ибо верил в благоволение Бирона, и царица веле-
ла ему объяснительную записку сочинить. Не знал Волынский, что от записки его
по делу Кишкелей пролегает прямая тропка - до погоста храма Сампсониястран-
ноприимца, где забыто похилился крест над Посошковым, доброжелателем народа
русского.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Дела русские в этом году плохо складывались. Очень плохо! Не к нашей выго-
де. Прошлогодний поход Миних загубил, Вена терпела в Сербии поражения от ту-
рок, требуя для себя присылки войск русских. Швеция грозила России войной,
королевский флот вот-вот мог появиться возле фортеций Кронштадта...

Получалось так, как писано у Тредиаковского:

С одной страны - гром,

С другой страны - гром,

Смутно в воздухе,

Ужасно в ухе!

Турция, укрепясь в успехе, вверила судьбу войны и мира французам. Диплома-
тия Версала была блестяща, и посол Людовика XV при султане отныне представлял
сразу три самые мощные империи - Францию, Австрию и беспредельную Россию.
Ключи от дверей, ведущих к замирению, громыхали в руках мудрого кардинала
Флери. Франция давно управляет политикой Турции, Францию же покорно слушается
и Швеция...

Кампания предстояла трудная. Русской армии необходимо победы добиться.
Воинский престиж России снова поднять и Австрию союзную из беды выручить. На-
до мир выгодный приобресть. И любой ценой следует разрушить союз шведскоту-
рецкий. Вена уже насытила Европу слухами, будто во всех австрийских неудачах
виновата Россия, союзник плохой и неверный, помощи Австрии не дающий.

Были званы в Кабинет фельдмаршалы.

- Ежели мы, - утверждал Остерман, - в помощь цесарцам не явимся с ружь-
ями, то цесарь венский, до крайности дойдя, может мировую с султаном заклю-
чить без нашего одобрения. Тогда нам худо станется, Посему и заключаю, что
Вене войсками надо услужить!

Держат речь Миних:

- Я бы дал Вене денег, сколько ни попросят, а солдат русских не давал бы
никогда - самим нужны! Главное - разорвать связь Царьграда со Стокгольмом, и
это я беру на себя: через Европу муха не пролетит отныне без моего ведома.

Миних настаивал, чтобы в этом году Ласси опять в Крым забрался, а на Куба-
ни пусть конница Дондукиомбу отважно действует. Ласси отказывался от похода
на Крым, говоря справедливо:

- Флота-то у нас теперь не стало! А флот, по разумению моему, всегда был и
будет первым и наиглавнейшим помощником армии...

Анна Иоанновна решила австрийцам уступить, для чего Миниху следовать с ар-
мией на Хотин, как о том песарцы ее просят. Миних озлобленно ворчал, что он
не мальчик на венских побегушках. Сообща договорились министры с фельдмарша-
лами: австрийцы корпус от России получат, но чтобы содержали его на своем
коште. С тем и отослали в Вену курьера, который быстро возвратился... Ответ
императора Карла VI был таков: уж коли Россия согласна на одно доброе дело,
так пусть она уступит Вене и во втором - русский корпус, за Австрию сражаясь,
остается на русском иждивении.

Остерман сказал:

- Претензии Вены основательны - в Трансильвании товары дешевы, особливо
мясо с крупами, так что все сыты будут...

Послали в Трансильванию кавелерию на конях добрых с отличной амуницией.
Австрийцы и стали уничтожать ее! Чуть русский воин отъедет от своих, как пан-
дуры и кроаты Карла VI тут же его убивали. Для того убивали, чтобы разжиться
уздечкой, лошадью, ружьем, сапогами. Русское снаряжение им нравилось...

В дипломатии русской дипломатам русским было уже не повернуться: отпихива-
ли их Корфы, Кейзерлинги, Браккели. Кантемиры, Гроссы и Каниони... Мало русс-
ких послов сберегли свои посты при дворах иностранных. Но зато прочно, словно
гвозди в стенке, засели в политику Европы братья Бестужевы-Рюмины-Алексей
Петрович, посол в Дании, и Михаил Петрович, посол в Швеции. Первый изобрел
бестужевские капли для успокоения души и прославил себя продажностью; второй
брат ничего не изобрел, но продажностью не страдал. Анна Иоанновна обоих
братьев хорошо знала, когда они в Митаве при ней камер-юнкерами служили, а
отец их, старый вор и развратник, долго был ее любовником...

Михаил Бестужев-Рюмин сидел в Стокгольме, как сидят на бочке с порохом са-
моубийцы, высекая искру из камня, чтобы раскурить последнюю трубку в жизни.