началах ничего подобного не было бы, то, как говорит Гераклит, прекраснейший
строй мира [представлял бы собою] как бы кучу сору, рассыпанную наудачу".
Аристотелику Феофрасту это непонятно. Ему непонятно, что если категории
диалектически переходят одна в другую, то среди прочих моментов этого
процесса наступает и такой, когда они все перестают быть самими собою и
погружаются в сплошное алогическое становление.
кучу сору. Это нужно хорошо помнить тем, кто видит у Гераклита только учение
о голой текучести бытия, только о чистом, вполне алогическом становлении.
Гераклит выдвигает в созерцаемой им гармонии мира именно момент
категориального совпадения противоречий, момент получения новой, более
сложной вещи, ибо этот момент там обязательно есть, несмотря ни на какие
схемы и числа и несмотря ни на какую возможную здесь голую форму. В более
полном анализе (какой мы найдем у более зрелых философов, у Платона и
Аристотеля) эти моменты стабильной оформленности и текучего бесформенного
становления найдут для себя совершенно ясно определенное равноправное место.
Но учение Гераклита - это еще не вполне зрелая философия и она способна
выдвигать подобные диалектические синтезы только в их простой и
непосредственной, интуитивной форме, полуфилософской, полумифологической.
доказывающие, что Гераклит принципиально не отрицает красоты в смысле
стабильного оформления. Более того, у него можно найти следы иерархической
лестницы красоты. А это необходимо предполагает, что, по Гераклиту,
существуют твердые и определенные, нетекучие формы красоты и что они
находятся между собою в определенном, отнюдь не текучем, взаимоотношении.
Таковы, по крайней мере, три дошедших до нас текста Гераклита: "У бога все
прекрасно, хорошо, справедливо; люди же считают одно справедливым, другое
несправедливым" (В 102). "Мудрейший из людей по сравнению с богом кажется
обезьяной и по мудрости, и по красоте, и во всем прочем" (В 83). "Самая
прекрасная обезьяна безобразна по сравнению с родом людей" (В 82). Таким
образом, красота богов, красота человека и красота животных являются, по
Гераклиту, твердо установленными ступенями красоты, не подверженными
переходу одна в другую. Ниже будет показано, что Гераклит нисколько не
отрицает законченной, статуарной и гармоничной картины мира. Он только
фиксирует в этой гармонии "совпадение", "сор", "войну", "игру в шашки",
"случай", "судьбу", выдвигает все это на первый план. 3. Стиль Гераклита
Гераклите считали нужным высказываться почти все философы, навязывая ему то,
что было в их собственном кругозоре. Его объявляли эмпириком и сенсуалистом,
рационалистом и почти картезианцем, метафизиком-дуалистом и строжайшим
монистом, он был и метафизиком, и кантианцем, и диалектиком, и мистиком, и
материалистом. При этом упускали из виду, что учение Гераклита является
глубоко своеобразным, совершенно непохожим на новоевропейскую философию; и
было бы бесцельным занятием присоединять к уже существующим бесчисленным
ярлыкам для Гераклита еще один новый57.
философствования. При этом под стилем мы, конечно, подразумеваем отнюдь не
только внешнеязыковые приемы (поэтические образы и украшения). Под стилем
Гераклита мы понимаем манеру самого его философствования, стиль самой его
мысли, физиономию его философского творчества.
существует между относящимся к Гераклиту доксографическим материалом и
дошедшими до нас фрагментами собственных выражений Гераклита. В то время как
доксографы передают учение Гераклита в установившихся школьных терминах
отвлеченной философии, выражения самого Гераклита удивляют своей
оригинальной образностью и силой, экспрессией поэтического мышления.
По-видимому, наихудшую службу сослужил Гераклиту Аристотель, который, как
известно, вообще всю прежнюю философию трактует в своих собственных терминах
и считает, что она была теми "элементами", которые привели к telos, к
конечной "цели", понимаемой им в виде его собственного учения о форме и
материи, об энтелехии и пр. С этой точки зрения Гераклит есть только плохой
и наивный аристотелик, не умеющий оперировать с отвлеченными понятиями и
дающий на серьезные вопросы пока только детские ответы. Против
аристотелевского понимания Гераклита уже не раз заговаривали в науке, - еще
со времен Шлейермахера. За Аристотелем же шли очень многие. Когда читаешь
изложение гераклитовской философии у Секста Эмпирика (Pyrrh. VII 126 - 134),
поражаешься, как это могли в VI - V вв. до н.э. в такой мере отвлеченно
рассуждать о критерии истины; и когда Э.Лев58 подверг этот текст (вместе с
приписыванием Гераклиту учения о Логосе) резкой критике, то в науке о
Гераклите, несомненно, повеяло свежим воздухом, хотя указанный исследователь
и здесь, как и в своих прежних трудах, несомненно, сильно увлекается.
Очевидно, подлинный Гераклит попросту погребен под тяжестью академической
терминологии Аристотеля, Секста Эмпирика, Диогена Лаэрция и всех
доксографов; и нам сейчас приходится пускаться в длинные и трудные поиски
настоящего Гераклита.
Гераклита, это полное отсутствие отвлеченной терминологии.
понятиями, то Гераклит совсем не философ.
изречение с переводом: "Все движется и ничто не стоит на месте". Но,
во-первых, это не есть выражение самого Гераклита, это - перевод Гераклита
на отвлеченный платоновский язык. Если иметь в виду философский языковый
стиль самого Гераклита, то употребляемые, здесь Платоном термины так и нужно
понимать по-гераклитовски, но не по-платоновски и не на манер поздних
доксографов. Развернем словари и посмотрим, какие наиболее конкретные
значения были в греческом языке для этой терминологии. Именно здесь и
окажется, что panta chzrei вовсе не обязательно значит "все движется".
Греческое chzrez значит "уходить", "идти", "отступать", "отправляться",
"уступать место другому", "распространяться", а menei означает не только
"стоит на месте", но и "ожидает". Спрашивается: почему из этих значений мы
должны брать здесь отвлеченно-философское, т.е. брать чистую категорию
пребывания, а не то конкретное значение, которое Гераклит только и мог
находить в своей терминологии? Ясно, что значение "ожидает" гораздо более
подходит к стилю Гераклита, чем "пребывает на месте", "покоится". Поэтому,
если даже допустить, что Платон привел тут буквальное выражение Гераклита,
то мы имеем изречение: "Все распространяется, или уступает место другому и
ничто не ждет". Да, наконец, как бы ни понимать течение реки у Гераклита и
невозможность дважды вступить в одну и ту же реку, все же во всех этих
интерпретациях реки есть река; и если она меняется в смысле вида отдельных
своих волн или течений, то она все же остается сама собой. Иначе о текучести
чего же именно мы стали бы говорить? Другими словами, даже у Платона,
отвлеченно критикующего в "Кратиле" отвлеченную доктрину, Гераклит звучит
уже не так отвлеченно, - гораздо конкретнее, чем это выходит у Секста и
доксографов. Нигде терминов "движения" (cinCsis) и "покоя" (Cremia, statis)
среди собственных выражений Гераклита не встречается и знаменитого "все
течет" невозможно найти ни у Диогена Лаэрция (IХ 7 - II), ни у названного
выше Секста Эмпирика, ни даже у кого-нибудь из доксографов. На самый лучший
случай - это выражение какого-нибудь более позднего гераклитовца; и до сих
пор мы не смогли установить, кто из греческих философов впервые употребил
это выражение. Не найдем мы у Гераклита также и терминов "становление" или
"совпадение противоположностей"59.
подобную терминологию можно было бы извлечь, например, из произведений
Пушкина, Лермонтова или Тютчева, у которых ведь сколько угодно можно найти
образов, связанных с текучестью жизни и с совмещением в ней противоречивых
определений.
содержащий сравнение человеческой жизни с падающей и вновь зеленеющей
листвой. Нет ничего легче, как подвести этот гомеровский образ под категорию
становления. Это ведь самое настоящее становление. И все-таки необходимо
отдавать себе отчет, что это только интерпретация, которая в сущности
является бессильной попыткой перевести на отвлеченный язык то, что исключает
отвлеченность.
большинства философов, которые, приступая к интерпретации и к переводу
Гераклита, забывают даже строгие правила своей филологии. Конечно,
невозможно отрицать, что Гераклит учит о всеобщем становлении. Но это
гераклитово становление, несомненно, раздуто до неестественных размеров,
поставлено на первое место.
комментаторов Гераклита может служить обычное понимание В 31. Маковельский
(как обычно и все, не исключая и знаменитого Дильса) переводит 31 фрагмент
так: "Превращения огня - во-первых, море; море же наполовину есть земля,
наполовину - престер". "Превращения" тут - tropai. Но trzpC отнюдь означает
не "превращение", а "поворот", "перемена", "мена". Историкам античной
философии, надо полагать, хорошо известно, что, например, у Левкиппа (А 6) и
Демокрита (А 38) tropC называется поворот одного и того же изображения на
прямой угол. Почему же тут, у атомистов, мы не говорим о "превращении"? В
приведенном фрагменте термин этот употреблен в связи с картиной движения
солнца по небу; это - не "превращения огня", а "повороты" (или "обороты",
точнее, "крайние пункты обращения") солнца. Говорится именно, что солнце
склоняется к морю, что оно на линии моря достигает крайнего пункта своего
Лукьяненко Сергей
Посняков Андрей
Маккэфри Энн
Шилова Юлия
Херберт Фрэнк
Суворов Виктор