Чтение 78–й страницы книги ~Бессмертная трилогия~

- Пожалуй. Но много ли русских умирает этой русской смертью?

Вдруг четыре звонка.

- К нам, Нюша.

- Да нет. Кто-то обсчитался, нажимая кнопку.

И опять четыре взонка.

Я иду отпирать.

- Саррушка...

Лебедева будто не замечает моего удивления.

- Я, ребята, пришла к вам встречать Новый год, - говорит она совсем
просто и слегка в нос. - А где Нюшка?

- Там.

- Здорова?

- Да.

- Очень хорошо.

И легонько, неторопливо шагает по коридору, носками врозь и чуть
по-спортивному переваливаясь с боку на бок.

Через пятнадцать лет в поэме военного времени я уже писал иначе:

"Ну, по домам!.."

И Сарра встала.

Идет походкою Второй Екатерины.

И совсем по Ийому пришлось бы писать об этом в 1960 году, когда эта
"царь-баба", эта "погибель мужского рода" передвигается по ровным московским
тротуарам, опираясь на крепкую палку с резиновым наконечником.

Бабушка у Лебедевой казацкого донского рода. Она не знала грамоты и была
ярой антисемиткой. А отец был тонким интеллигентом. В назидание своей мамаше
он и назвал дочку Саррой. В православных святцах имеется это имя. В переводе
на русский - "знатная".

- Здравствуй, Нюшенька.

- Здравствуй, Саррушка.

Поцеловавшись, Лебедева ставит на стол новогоднюю бутылку шампанского, не
оскорбительного для нас, потому что Саррушка - наш друг. Она по-хорошему
любит поэзию, любит стихи Есенина. Его смерть для нее не просто смерть
знакомого человека, которого читающая Россия знает как знаменитого поэта, а
Европа и Америка - как молодого мужа Айседоры Дункан.

Ровно в двенадцать мы чокнулись, но не сказали друг другу: "С новым
счастьем"...

А потом часов до пяти:

- Вы помните, Нюша...

- Вы помните, Саррушка...

- Вы помните, Толя...

- Вы помните...

Покойный Сергей Есенин этот Новый год встречал с нами в своем
Богословском переулке, где и в самом деле - каждая собака знала его легкую
походку.

Сотни людей спрашивали меня: "Почему он сделал это?" В конце концов я
сказал себе: "По-видимому, я должен ответить. Во всяком случае, попытаться
ответить".

И вот пытаюсь.

Есенин мог потерять и терял все. Последнего друга, и любимую женщину, и
шапку с головы, и голову в винном угаре - только не стихи!

Стихи были биением его сердца, его дыханием.

Вспомните, сколько считанных минут он жил после того, как написал кровью
свои последние строчки:

До свиданья, друг мой, до свиданья.

Милый мой, ты у меня в груди.

Предназначенное расставанье

Обещает встречу впереди.

До свиданья, друг мой, без руки, без слова.

Не грусти и не печаль бровей.

В этой жизни умирать не ново,

Но и жить, конечно, не новей.

Он написал это стихотворение неторопливо, своим обычным округлым
почерком, заставляя жить отдельно, словно похолостяцки, каждую букву.

Ему пришлось обмакнуть ржавое гостиничное перо в собственную кровь. В
этом не было ни дурной позы, ни дешевой мелодрамы. Просто-напросто горькая
необходимость: в многочисленных карманах пиджака, как на грех, не оказалось
карандаша, а в стеклянной чернильнице высохли чернила, как это обычно бывает
в перворазрядных отелях.

Где-то, когда-то мне довелось прочесть биографию шотландской принцессы XV
века. Если память не изменяет, ее звали Маргаритой.

Умирая, принцесса сказала:

- Плевать на жизнь!

Ей было девятнадцать лет.

Никто не слышал последних слов Есенина. Да и вряд ли в унылом номере
петербургской гостиницы "Англетер" в последнюю минуту он разговаривал сам с
собой. Этой дурной театральной привычки я никогда не замечал за ним. Но с
1923 года, то есть после возвращения из свадебного заграничного путешествия,
весь смысл его существования был тот же, что и у шотландской принцессы:

- Плевать на жизнь!

В начале 20-х годов как-то в "Стойло Пегаса" пришли три девушки. Совсем
юные.

У хорошенькой, глазастой Гали Бениславской тогда еще были косы -
галочьего цвета. Длинные, пушистые, с небольшими бантиками. Крепенькие ноги
в черных хромовых башмаках с пуговицами.

Мы говорили: "Пришла Галя в мальчиковых башмаках". Или: "Пришла Галя в
бабушкиных чулочках!"

Они были в крупную вязку, теплые, толстые и тоже черные.

Двух других девушек мы ласково называли "мордоворотиками".

После возвращения Есенина из Америки Галя стала для него самым близким
человеком: возлюбленной, другом, нянькой. Нянькой в самом высоком,
благородном и красивом смысле этого слова, почти для каждого из нас дорогого
по далекому детству, а в войну взрослые, измученные люди переделали няню в
"нянечку".

Я, пожалуй, не встречал в жизни большего, чем у Гали, самопожертвования,
большей преданности, небрезгливости и, конечно, любви.

Она отдала Есенину всю себя, ничего для себя не требуя. И уж если
говорить правду - не получая.

Хочется привести несколько кусочков из писем Есенина:

Галя, милая.

Простите за все неуклюжества.

8/IX - 23

Галя, милая!

Простите, что обманул.

Дня я еще не видел. Какой он есть.

Думаю, что не смогу поехать с вами.

Немного разбит настроением физически.

(Без даты)

Галя, милая! Я очень люблю Вас и очень дорожу Вами. Дорожу Вами очень,
поэтому не поймите отъезд мой как что-нибудь направленное в сторону друзей
от безразличия. Галя, милая! Повторяю Вам, что Вы очень и очень мне дороги.
Да и сами Вы знаете, что без Вашего участия в моей судьбе было бы очень
много плачевного...

Привет Вам и любовь моя!

Правда, это гораздо лучше и больше, чем чувствую к женщинам.

15 апреля 1924

О печатании собрания:

...издайте по берлинскому тому... нервных вздрагиваний. Вдруг помрешь

Этого собрания я желаю до - сделают все не так, как надо.

29 октября 1924

Галя, голубушка!.. может быть, в мире все мираж, и мы только кажемся друг
другу.

Ради Бога, не будьте миражем Вы. Это моя последняя ставка и самая
глубокая.

20 декабря 1924

Милая Галя! Вы мне близки как друг, но я вас нисколько не люблю как
женщину.

21/III- 25

После очередного консилиума:

Мне запрещено пить. С легкими действительно что-то неладно... После
выправки жизнь меняю.

11 - 12 мая 1925

Записка мне:

Дорогой Анатолий!.. Галя - моя жена.

Сергей

В это время его женой была Софья Андреевна Толстая, внучка Льва
Николаевича, до немыслимости похожая на своего деда. Только лысины да седой
бороды и не хватало.

Впервые я с ней встретился в вестибюле гостиницы "Москва". Взглянул и
решил:

- Да ведь это Софья Андреевна! Жена Сережи.

Узнал ее по портретам Льва Николаевича.

А когда-то Есенин хотел жениться на дочери Шаляпина, рыженькой,
веснушчатой дурнушке.

Потом - Айседора Дункан.

И все для биографии.

Есенин - Шаляпина!

Есенин - Дункан!

Есенин - Толстая!

Кого же любил Есенин?