грязное логово существа неопределенного пола, где его встречает обитатель,
бывший прежде евнухом у турок, безбородый и с крошечным ртом, чтоб
ухмыльнуться, ему надо двигать носом. Камора, где его гнездо, ужасна. Всюду
копоть от груды горящих в топке на медленном огне костей. В углу повешен за
ноги мертвец, из его рта в латунную чашку высачивается крапивного цвета
жижа.
алмаз, предает хозяев. Он ведет Ферранта в соседний закут, где у него
зельница, стоят глиняные жбаны, банки из стекла, олова, меди. Его снадобья
помогают изменять свой истинный облик и мегерам, в погоне за юным видом, и
плутам, стремящимся к неузнаваемости: у него есть косметики, смягчительные,
корневища асфоделей, кора драконова куста, мыший чай, рогатая трава, заячий
горох, петров крест и другие вещества, истончающие кожу, изготовленные из
костного мозга козлят и отвара каприфолия. У него есть месиво для
высветления волос из каменного дуба, ржи, шандры, селитры, квасцов и
тысячелистника. Чтобы менять оттенок кожи, он предлагает кал коровы,
медведя, кобылы, верблюда, ужа, кроля, кита, выпи, лани, кота и выдры;
притирания для лица - стораксовое, лимонное, кедровое, вязовое, люпиновое,
виковое, бобовое. Держит он и пузыри, переделывать блудниц на девственниц.
Кому надо любовный приман, заготовлены гадючьи языки, перепелочьи головы,
ятрофа, чилибуха и черная белена, барсучьи пазанки, камни с орлицына гнезда,
сердца из сала, нашпигованные поломанными иглами, и иные предметы, сделанные
из помета и свинца, отталкивающего внешнего вида.
которую евнух кивнул с заговорщическим видом. Феррант продолжал не понимать.
Тогда кастрат объяснил ему, что он попал как раз к тому, кого ищет. Именно
он в свое время изъязвил бок Бердовой собаке и теперь ежедневно в
условленный час мочит купоросным раствором напитанную кровью тряпку или
подставляет ее к огню, и на "Амариллиду" посылаются сигналы для Берда.
намерен был заходить. Феррант, который на самом деле почти ничего не ведал о
миссии определения долгот, не смог поверить, будто Мазарини заслал Роберта
на корабль только ради того, что ему, Ферранту, казалось настолько нехитрым;
он заподозрил, что Роберту было поручено выведать для кардинала
местоположение Соломоновых Островов.
верил в свое везенье, надеялся, что без труда нагонит Бердов корабль в одной
заветной бухте, а экипаж будет в это время на суше, и удастся перерезать
всех, включая Роберта, и попользоваться богатствами Острова, назвавшись
первооткрывателем.
раскромсать еще одну собаку, а уж он берется каждый день колдовать над
порцией ее крови, и собака на корабле будет вертеться как ошпаренная, и у
Ферранта будут в распоряжении такие же сигнальные оповещения, какие есть у
Берда.
собаку, "есть у меня одна уже на примете", ответил тот. Евнуха отвезли на
корабль; уверились, что один из команды знает брадобрейное дело,
кровопусканье и в этом роде. "Да я, капитан, - захлебывался тот, чудом
ушедший от сотни виселиц и тысячи футов веревки, - как корсарствовали,
больше понаотрезал ног и рук у ребят из команды, чем наделал царапин врагу!"
Спустившись в трюм, Феррант велел привязать Бискара к двум перекрещенным
балкам, потом собственной рукою глубоко взрезал ему бок. Бискара выл, а
кастрат собирал его кровь на тряпку, тряпку вложил в мешок. Потом цирюльнику
растолковали, как следовало поддерживать язву в разверстом виде всю
продолжительность плаванья, чтобы раненый не испускал дух, но и отнюдь не
лечился.
брать курс на Соломоновы.
изнеможение от гадостных описанных картин.
дабы она, подобно матери, укладывающей дитя, покрывающей его
благоснисходительным пологом и создающей малую ночь - распростерла бы ночь
над планетой. Он молил, чтобы ночь, удаляя все предметы от зренья, принудила
его взор к отуманению; чтоб с темнотою пришла тишина; и чтоб, точно так же
как по восхождении солнца львы, медведи и волки (им, как ворам и
разбойникам, свет ненавистен) бегут упрятываться в гроты, где имеют себе
убежище и укрому, так, чтоб, напротив, когда солнце убирается за кромку
заката, угомонились бы мельтешение и сумятица дум. Чтобы, как умрет свет,
обмерли бы внутри него и те духи, которые светом оживляются, и воцарились
молчание и покой.
блеском, проходившим извне. Мороком встал туман от желудка к мозгу, и осевши
на глазницах, закрыл веки, так что дух уже не смог выглядывать и
рассеиваться предметами. Уснули в Роберте не только очи и уши, а еще и руки
и ноги - только сердце не уснуло, не дремлющее никогда.
упрятывается за покрывало и смотрит спектакль. Веселые призраки заполоняют
сцену, разыгрывается пьеса, но как в спектакле были бы позорны пьяные и
шальные рожи, так же неуместны кажутся и дремные персонажи, странны наряды,
бессовестны их выходки, неуместны положения и невоздержанны речи.
концы, потому что ни один кусок, кроме головного, не может видеть; и каждая
часть, как целокупный таракан, идет себе на пяти-шести оставшихся лапах и
несет в себе тот кусок души, который ей выпал на долю - так же в снах
распускается на стебле цветка цапельная шея, венчаемая мордой бабуина, с
четырьмя улиточными рогами, мещущими пламя. Или на подбородке старца вместо
бороды курчавятся павлиньи перья. У другого конечности извиваются, как лозы,
глаза мерцают будто свечки, вставленные в створки моллюска, нос похож на
сопло.
снился он под видом сновиденья.
покончив с осмыслением нескончаемых миров, решил себе впредь заниматься не
сюжетом, разворачивающимся в Романной Державе, а только тем, что происходит
на самом деле и во всамделишной стране, в которой и он, Роберт, обитает, с
той оговоркой только-подобно тому как Остров обретается в совсем недавнем
прошлом-что новому сюжету предстояло расположиться в совсем недалеком
грядущем, где удовлетворялась бы тяга Роберта к пространствам не настолько
краткосрочным, как те, к которым кораблекрушение его приговорило.
маньеристской новеллистики - некий перепев того прообраза Яго, который
действует в "Ста сказаниях" Джиральди Чинцио-то впоследствии, не в силах
зреть злодея в объятьях Лилеи, Роберт стал замещать героя собою
и-осмеливаясь проницать в мрачных помыслах Ферранта - признавал без
экивоков, что Феррант и он - одно.
прежде он выдвигал себя на должность бесцеремонного наблюдателя за
приключениями Ферранта в Романной Державе, или где-то в минувшем,
совместимом с Робертовым минувшим (но до того неброско, что Роберт не
отдавал себе в том отчета), ныне он, Роберт, становился зреньем Ферранта. Он
хотел впивать вместе с противником те восторги, которые судьба должна была
бы уготовить ему.
покой любивших, команда ограничивалась обсуждением морских чудищ. Перед
американским берегом они увидели Тритона. Насколько можно было разглядеть
над глубью воды, тело его было мужское, хотя руки и были коротковаты,
несоразмерно туловищу. Кисти рук крупные, шевелюра густая, седая, борода до
пупа, глаза навыкате, кожа бородавчатая. С приближением корабля тритон не
обеспокоился, сам пошел в сеть. Но как только догадался, что его вытаскивают
на борт "Дафны", и еще прежде нежели разглядели, каков он ниже поясницы, и с
русалочьим ли хвостом, он порвал сетку единым брыком и скрылся. Попозже
увидели, что он загорает на соседнем утесе, но опять не оголяет круп. Глядя
на корабль, тритон рукоплескал в ладоши.
черной масти, куры покрыты мехом, на деревьях цветы распускались ночью, рыбы
имели крылья, птицы чешуи, камни умели плавать, древесина тонула, бабочки в
ночи сверкали, вода пьянила как водка.
уродливые цвета. Войдя, они увидели стены, оклеенные вороньим пером. На
стенах под стеклом вместо мраморных бюстов находились уродцы с печальными
личиками, по капризу судьбы от рожденья не имеющие ног.
концерту молотками по камню, долотами по каменным доскам, лобзиками по
фарфору. На шум явились шестеро изможденных - кожа да кости - и мерзовидных
из-за косоглазия.
они завеялись в пляске, выявлявшей все уродство их сложения. Затем
схватились с теми шестерыми ублюдками, что будто произошли от единой матери,
судя по громадным ртам и громадным носам, а сами были горбатые такие, что
казались недоразумением натуры.
острове употребляется наречие отличное от их языка, путешественники стали
доведываться жестами, которые - универсальный язык и им возможно сообщаться
даже с пребывающими в дикарстве. Но спрошенный ответствовал на утраченном
Птичьем Языке, сотканном из клекота и треска, и он был внятен как если бы
употреблялся их родной язык. Так их уведомили, что в то время как повсюду
почитается краса, в этом доме ценится только чудаковатость. Не следовало
Земляной Андрей
Ильин Андрей
Лукин Евгений
Соломатина Татьяна
Смоленский Вадим
Березин Федор