Чтение 78–й страницы книги ~Умножающий печаль~

- Что ты несешь, Серега? - взъярился окончательно Сашка. - Собака
повешена, ты не видишь - она висит на дереве!..

- Вижу. Я осмотрел ее - на ней нет колющих, режущих или огнестрельных
ранений. Давайте спустим ее, на что хочешь спорю - у нее разбита вся носяра!
А подвесил он ее уже потом - из хулиганского куража! От злости, что пес
сорвал его аттракцион! Перепрыгнул с шестом обратно на двор к покойному
Кантору - ему на эти три метра подпрыгнуть, как мне два пальца обоссать, и
ушел спокойно...

На мгновение повисла злая, растерянная тишина, а потом Серебровский
заорал.

- Все, все!.. Все вон отсюда! К черту! - вопил Сашка. - Безголовое бычье
тупое!.. Идиоты! Животные! Какого пса погубили!..

Фейерверк в густой ночной синеве трещал, шипел, раскручивался в огненные
спирали, вспухал золотистыми шарами, он жил над нами своей короткой
яркопламенной жизнью.

Лена дожидалась меня у входа в дом с огромным букетом в руках.

- Это тебе! - протянула мне охапку лилий-стрелиций.

- От тебя?

- Ага! Как же! От меня ты можешь получать цветы только в рабочее время, -
засмеялась Лена. - Это от хозяйки заведения Марины Сергеевны, почтенной
госпожи Серебровской...

- Чего это вдруг? - Цветы еще были мокрые.

- Не знаю, вам виднее, офицер. Она уже совсем бусая, пьяная-складная.
Достала букет из вазы и велела почему-то передать тебе. Сказала, что во всей
этой ораве с песьими мордами у тебя одного человеческое лицо.

- Спасибо за высокую оценку этого незамысловатого сооружения!

- Это не мне! Спасибо ей скажи. Только, умоляю, завтра! Сейчас хорошо бы
податься в коечку. А-а? Солдатик? Бери цветы, иди домой...

Я обнял ее за плечи, повел к вахте:

- Поехали с орехами... Нам бы теперь только машину сообразить
какую-нибудь! Наша в офисе осталась..

Она остановилась, достала из сумки ключи с брелоком.

- А что это? Хороша бы я была, личный секретарь, не подумавши, как
пьяного босса домой на себе тащить...

Она защелкнула сумочку, но я успел рассмотреть в раскрытом кожаном зеве
никелированный ствол небольшого пистолета.

- Слушай, я думал, что ты мне наврала ради красного словца.

- Это когда было, ненаглядный мой с человеческим лицом?

- При нашем знакомстве. Когда сказала, что носишь дамский браунинг...

- Смотри, запомнил! - усмехнулась Лена. - Тогда запомни еще - я тебе
никогда ничего не вру. Есть множество вещей, которые я не хочу и не скажу
тебе. Никогда! Но это совсем другая песня...

... Когда мы с Леной уже подошли к воротам, нам попался на пути Палей,
мучительно пьяный, выключенный из реальности.

Он держал меня за руки, он прорывался ко мне через роскошный букет
стрелиций и, дыша перекисшей выпивкой, сбивчиво и страстно говорил:

- И уйдя из земли своей... иудеи унесли священный Ковчег, в котором
хранили орудия мудрости - тесло и гранило...

Гром небесный! В башке полыхнуло наконец мучившее меня так долго
воспоминание - тесло, тесло, тесло!

Тесло!

Фамилия, похожая на сорт яблок!

Давно. Давно... Три года? Четыре?

Пьяный веселый Кот за рулем обнимает женщину с портрета-фоторобота.

Мы, умирая от усталости, посреди ночи едем в гости. Или из гостей?

В Теплый Стан.

- Становище для утепления отморозков! - кричит Кот и ласково трясет ее. -
Яблочко мое, Теслимовка, не спи, не спи, замерзнешь в сугробе.

Теслимовка!

АЛЕКСАНДР СЕРЕБРОВСКИЙ:

БЕЗДНА

Ночная тьма, окутывая землю, снимает с глаз завесу света. И предстает
пред нами звездный небосвод.

Бархатно-черный с серебряной искрой колпак укрывает мир, пока я бегу по
разноцветным досочкам волшебного моста-радуги, подаренного мне давным-давно
Паном. Из света в тьму.

... Я, царь Фригии Мидас Великолепный, вернулся к своему народу. И дал
людям достаток, смысл в их трудах, надежду в буднях, веселье в праздники.

Я выполнил наказ Пана. Золото Пактола принесло им. знание, ощущение силы,
уважение к себе.

Но сердце мое отворотилось от народа моего. Я не верил им и не любил их,
бросивших меня на расправу богам,

А они боялись меня. Ибо знали - себе не прощаю и их не пощажу. Они помнят
- не пожалел я самых любимых.

Сгинул Пан, покинул меня мой мудрый и добрый друг. Кто-то видел его
далеко отсюда, в долинах Анатолии, но ко мне он больше не приходит никогда.

Не с кем слова сказать, не с кем поделиться заботами, не с кем учинить
пир души и утишить скорбь сердца. Одни лишь псы мои верные сидят вокруг
меня, грустно смотрят умными глазами, понимают, сочувствуют, молчат.

Над царями - только боги.

Под царями - бездна.

Дака, любимая моя, предала.

Пан, мой друг, ославил на весь мир. Может быть, он этого не хотел.

... Нежная и прекрасная Дака - единственное утешение мое, хранительница
моей постыдной тайны, одна на всей земле допущенная - вершила церемонию
царского туалета. Быстрыми, ловкими руками она снимала необычный для царской
головы убор - связанный из каппадокийской шерсти длинный белоснежный колпак,
оставлявший открытым только лицо.

Из-под волос безобразными кожаными рогами торчали мои уши - страшные,
мускулистые, в белых рубцах и буграх хрящей, длиной в локоть, как у пожилого
мула.

Царь с ослиными ушами.

Царь Мидас, вид которого вызывает сначала испуг, а потом смех. Злорадный
смех - утешение для завистливых и ничтожных людей.

А Дака мыла мне голову розовой водой, расчесывала драгоценным гребнем
волосы, умащивала ласково мои жуткие уши мазями и благовониями, щебетала
весело и звонко:

- Государь, ты поведал мне, что миром управляют три чувства - стыд, страх
и зависть. Мудрость твоя безмерна, но бездумная щедрость женского сердца
больше твоего знания. Я верю, что любовь сильнее зависти. Победи своим
разумом стыд! И тогда мы вместе сокрушим страх. А тот, кто преодолел страх,
смеется над завистниками и познает счастье любви...

Мое сердце было отдано ей, больше я никого в жизни не любил. Но женщины -
странные существа, ненадежные и непонятные.

Дака томилась своей огромной тайной, своей допущенностью в мир моих
страстей и страданий, в мое холодное, высокое одиночество. Может быть, ей
хотелось похвастаться? Или рассказать, что цари - не боги, что цари - люди и
могут испытывать стыд, страх и боль? Она ведь любила меня, она клялась, что
мы состаримся вместе и тайна умрет раньше нас.

Она побежала ночью на берег Пактола, выкопала в песке ямку, посеяла зерно
и рассказала ему все обо мне - о мечтах и муках, о возмездии богов, о моем
стыде и страхе. Через две луны выросла высокая гибкая тростинка, полная
звука - немой, мычащей, шелестящей песни о чужих страстях.

Пан проезжал мимо на своем осле, как всегда пьяный, как обычно чуткий.
Остановился, срезал тростник и сделал свирель. Подул своими толстенными
губами в тонкую дудочку - разлетелась по миру весть, полная внятной муки.
Люди услышали, они пересказывали с азартом и судачили с удовольствием про
мою мечту и мое горе, они ничего не захотели понять, они хохотали и
показывали у меня за спиной ослиные уши. Они радовались и смеялись над
царским горем, которое приключилось из-за того, что я хотел дать им всем
благо.

Я казнил Даку.

Ее удушили ременной петлей.

Еще теплую нежную плоть ее бросили на расклев кровоядным птицам, на
разжев бродячему зверью.

Я проклял Пана.

Сердце мое окаменело.

И я никогда не снимаю на людях свой колпак.

А далеко за морем богатые и ученые люди стали носить такой колпак и
называют его теперь фригийским. Это стало модой, и поговаривают, что она
продержится века. Фригийский колпачок скрывает ослиные уши, лысины,
уродливые шишки и черные мысли.

Когда мне совсем нехорошо, я закрываю глаза и бегу по мостику-радуге,
подаренному мне когда-то Паном. Из яви в спасительный сон.

КОТ БОЙКО:

ОСТОРОЖНО, ДВЕРИ ЗАКРЫВАЮТСЯ

Пронырнув из камеры мусоросборника в лифт крайнего подъезда, я поехал
наверх, на чердак, к чертям на кулички, злобно раздумывая о том, что мы
как-то слишком буквально разыграли с Хитрым Псом старый анекдот - он везде,
а я нигде.

Вообще жизнь городского партизана меня маленько утомила. Борьба с
Сашкиной охраной и гоночными псами "Бетимпекса", этими ледащими наемниками
капитала, загнала меня на чердаки и в подвалы, на крыши и заборы, превратив
мой вызов в трудовые будни техника-смотрителя ЖЭКа. Страшная участь,
позорная карьера - из блатного Смотрящего территории стать загнанным пыльным
Смотрителем!

Плюс сегодняшний ужасный прокол с этим омерзительным псом. Я даже
испугаться не успел, когда услышал ватный топот и хриплый рык этой милой
собачки. Извините великодушно, сэр Александр Баскервиль, не корысти ради, а
одного лишь спасения для - пришлось отвалдохать вашего людоеда по всем