задумчивый, рассеянный, словно прислушивающийся к чему-то.
собаку. Прошел рабочий с ведрами - посмотрели на рабочего и даже заглянули
зачем-то в ведра.
оставили, суки. В описи так и стоит: семьдесят. Менты валят на санитаров,
санитары на морг. Непостижимо! - сказал Полуян.
пользующийся теперь случаем немного пнуть лежачего.
взял и теперь хочет на опьянение вс„ списать, якобы по предположению
инспектора. На непредумышленное тянет. А жена с другой стороны меня долбит:
адвоката, адвоката!
встречались - совсем другая была.
Аккуратнее смотри! - с тем неестественно равнодушным заговорщицким и потому
сразу выдающим видом, с которым говорят или указывают на тех, кто стоит рядом,
сказал Шкаликов.
испытывавший острую потребность в обсуждении подробностей и обстоятельств
произошедшего.
жив, хотя ездил ничуть не меньше, а может даже и больше (как ему теперь
казалось) покойного Гриши Бубнова. Больше всего Леванчуку теперь хотелось
воскликнуть: "А ведь вместо Гришки меня могли послать, меня! Смотрите, а я-то
не разбился и даже не боюсь совсем. Вчера вон ездил и позавчера, уже после
этого. Разве я не молодец?" Но он понимал, что об этом нужно молчать и только
говорил постоянно о смятом лице Бубнова.
удержался и вступил в сплетню:
позавчера.
решил забыть об этом. Более того, посланный забирать разбитую машину с пункта
ДПС и выручать остаток товара, он лично видел залитое кровью сидение и
маленький, нелепый, непохожий совершенно ни на что кусочек трубчатой кости на
коврике. Этот нелепый случайный осколок удивил и испугал Леванчука куда
больше, чем сегодня все мертвое большое тело, лежащее в гробу. Этот трубчатый
кусочек и была сама смерть, а тело... тело было нечто другое и оно почему-то
не вызывало у Леванчука ни брезгливости, ни ужаса, а одно лишь острое желание
заглянуть под покрывало.
метро и видел, как мужик продавал из багажника "Волги" молочных поросят,
ужасающе синих, покрытых легкой пачкающей чернотой паленой щетины. Некоторые
поросята были разрублены пополам, от головы к хвосту, и видно было вс„, что
бывает внутри: кишки, легкие, сердце и тонкая, очень тонкая пленка,
выстилавшая изнутри желудок. Кроме того, у части поросят были крошечные
половые органы, скрытые в складках, с мешочком яичек, а во ртах синели первые,
почти прозрачные зубы.
представлялся теперь Леванчуку покойный, которому он остался должен около
тридцати долларов и не собирался теперь их отдавать.
гроба, начатое еще в храме при отпевании. Гроб был скромный, без ручек,
лакировки и двойной откидывающейся крышки, позволяющей открыть отдельно лицо
покойного. Но оббивающая его материя была плотной, и траурные цветы из тесьмы
нашиты крепко и добротно. Он вспомнил, что тесть в автобусе упоминал, что в
каталоге гроб значился как "ветеранский". Дескать, его, Лямина, смутило сперва
слово "ветеранский", но потом он все равно выбрал его, как самый приличный из
всех в эту цену.
нравится! Он на него с тучки любуется... - говорил он, значительно вытирая
глаза.
почему-то не улыбнулся. Напротив, все были тронуты.
воспользовался случаем и с уместно печальным выражением провел рукой по
крышке. Под траурными изгибами тесьмы он ощутил одну маленькую и одну довольно
большую щель. Доски были шероховатыми, не знавшими рубанка. "Сколотили кое-как
и тряпкой обтянули. Тут работы и на двести рублей нет", - прикинул он,
взвешивая преимущества похоронного бизнеса перед бизнесом обувным.
уточнить. Вдова, оглянувшись, нерешительно пошла. Заплаканная мать,
встрепенувшись, бросилась следом с видом, который бывает у людей, которым
нужно кого-то охранять или за кого-то вступиться. Она догнала невестку на
ступенях и проскочила в дверь прежде нее и отступившего поспешно Фридмана.
раздраженно и громко пробормотала сестра жены.
родственников со стороны усопшего больше не было.
себя купил две хризантемы, расплатился крупной купюрой и долго ждал сдачу.
"Она, кажется, отслюнявливает мне самые грязные деньги, противно же..." -
думал он.
металлическую табличку. За ним, придерживая под руку мать, семенил Фридман с
растерянно-жалким лицом. Замыкала шествие вдова, рядом с которой, дожевывая
что-то на ходу, бойко шагал маленький лысеватый служащий, имевший вид
человека, настолько замозоленного чужим горем, что ничего уже не может пробить
или потрясти его.
жевать.
напирая грудью.
-подхватывая Шкаликова под локоть, миролюбиво забормотал Фридман.
Но почему я так некстати вс„ делаю? Или люди не оговариваются, а
проговариваются?" - мучительно размышлял он, вспоминая, что на панихиде его
особенно ужасало то, что там, где у покойника должен был быть нос, покрывало
лежало совсем ровно, не топорщась, а на скуле его угол был скошен и резко
уходил вверх, ко лбу, на котором поверх покрывала лежала еще узкая полоска
бумаги с молитвой.
брезгливость, он неуклюже поцеловал бумажку поверх слова "упокой", ощутив
губами притягивающий, расползающийся холод лба...
клумб.
шло несколько асфальтовых дорожек, вдоль которых в канавке тянулась железная
труба подтекавшего водопровода.
готово. Заплатите - сколько скажут, но если насчет оградки начнут заикаться,
скажете: с Макаровым уже договорено, задаток дали. Ясно?
- показал, сказал и - всего хорошего, - с завистью подумал Фридман. - И вс„
уместно, вс„ кстати. Разве бы я так смог? Тащился бы вместе, и мне плохо, и
всем плохо".
время смотрел в землю, напуская на себя как можно более огорченный вид. Он
постоянно держался рядом с матерью и вдовой, оказывая им мелкие услуги:
подавал свечи, придерживал за локоть, обводил вокруг мелких лужиц и, когда они
смотрели на него, потупливался и вздыхал. И вс„ казалось ему, что его,
одногодка и друга детства, все винят и укоряют в смерти Гриши и вот-вот
кто-нибудь ляпнет: "А ты-то сам почему жив?" - "Но я не видел его три месяца!
Не я же вел машину!" - скажет Фридман. "Ну и что: а жив-то почему? Если из
двоих кто-то должен был погибнуть, то почему не ты?"
ручку, Шкаликов направлял. "Его же, наверное, трясет там", - с любопытством
думал Леванчук. Они шли быстро, и основная процессия немного даже приотстала.
не посторонился, хотя мог бы, а лишь прищурился, продолжая везти каталку прямо
ей навстречу. "Если зацепит - я-то отскочу, а он вывалится. Нет, ничего не
будет: слишком глупо... да, точно не будет", - не без разочарования подумал
Леванчук.
Контровский Владимир
Лукьяненко Сергей
Посняков Андрей
Шилова Юлия
Афанасьев Роман
Шилова Юлия