Чтение 79–й страницы книги ~Сердце дракона~

Хьердисборга.

-- Скальг. -- Ингвольд подошла к нему и обняла. -- Для
меня ты всегда останешься Скальгом, таким же дорогим другом,
каким был моему отцу. Ты столько вынес ради нас. Отец всегда
говорил, что лучше тебя нет никого среди льесальвов.

-- Как жаль, что я не сумел бежать вовремя, чтобы помочь
ему. -- Голос Дирстигга дрогнул. -- Но Тьодмар гордился бы
своей дочерью. Гордился бы безумно.

Неподалеку хрипло протрубил рожок, и со всех сторон
отозвались ему грозные трели. Дирстигг выжидательно глянул на
Брана.

-- Они ждут только тебя. На сей раз ты на правой стороне и
знаешь к тому же все о доккальвах -- вплоть до того, что было
на ужин у последнего пехотинца. Ты преподашь им урок, который
они забудут не скоро.

Бран не мог сказать ничего, что не показалось бы
совершенной бессмыслицей.

Он торжественно пожал руки всем, нарочно не заметив, что
Пер подтянул для него подпругу. Взяв в свои руки ладонь
Ингвольд, он долго не мог себя заставить выпустить ее и
успокоился лишь тогда, когда, прокашлявшись, взял с Пера клятву
беречь Ингвольд хотя бы ценой собственной жизни, пока Бран не
вернется за ней.

Когда Бран садился в седло, появился Кольссинир и,
затормозив, на бегу, обратился к Брану, назвав его Дирстиггом.
Осознав свою ошибку, он медленно переводил взгляд с Брана на
Скальга и обратно -- главным образом на знакомое до мелочей
снаряжение. Дирстигг шагнул вперед и пожал руку вконец
растерянного Кольссинира.

-- Я отдам тебе полсотни марок, как только вернусь в
Снегохолм. -- Ты уж пойми, я был в весьма стесненных
обстоятельствах.

-- Забудь об этом, -- отвечал Кольссинир, обретя наконец,
хотя бы частично, свое прежнее самообладание. -- Скальг! Но
почему ты не доверил нам свою тайну... Дирстигг?

-- Да потому что тогда бы у меня и вполовину так хорошо не
вышло, -- удовлетворенно пояснил Дирстигг.

Глава 24.

Когда Бран и Кольссинир вернулись в Микльборг, солнце
возвратилось уже из своего зимнего изгнания, и суровые горы и
стены Микльборга снова зазеленели. Упорство осажденных
защитников Хьердисборга таяло вместе со льдом и снегом, и
наконец они сдались Брану и его льесальвам. Среди пленных был и
Тюркелль, испуганный и раболепный. Когда Бран поведал о его
преступлениях, Тюркелля заковали в цепи и увели, а затем вместе
с прочими, наиболее воинственными вождями выслали к самым
северным берегам Скарисея, где царили вечная тьма и тролли.
Изгоев высадили на сушу, дав им достаточный запас провизии и
вещей, чтобы они могли продержаться прежде, чем их отыщут
северные сородичи, и строго-настрого запретили возвращаться на
юг.

После разрушения Хьердисборга и наказания главных
подстрекателей, все прочие доккальвийские форты и форпосты
прислали гонцов с просьбой о замирении. Самые ближние поселения
перебрались на жительство посевернее, а оставшиеся вожди
доккальвов изо всех сил старались вести себя смиренно.

Самой радостной вестью для Брана стало известие о смерти
Миркъяртана. После нескольких, едва не удавшихся попыток побега
чародей наконец сбежал раз и навсегда от затянувшегося суда --
удавился в собственной темнице, к большому ужасу его
тюремщиков. Драуг самоубийцы -- худшая разновидность упыря, ибо
с удвоенной жаждой стремится отомстить. Чтобы избежать такой
беды, маги Микльборга затоптали пробитого колом мертвеца в
одним им известную трясину и сотворили немало заклинаний, чтобы
драуг Миркъяртана никогда не поднялся на поверхность и не
исполнил своего мщения.

Победу праздновали весело и долго. Веселее всех был,
пожалуй, Дирстигг, который все откладывал долгожданное
возвращение в Снегохолм, дабы насладиться прежде церемониями
представлений и назвать Брана своим наследником перед всеми
вождями, эрлами и прочими, не столь важными, но безусловно
заинтересованными персонами -- всеми, кто принимал их у себя в
эти дни обильных пиров, возлияний и песнопений.

В день, когда они вернулись в Микльборг, чтобы снова
обратиться к повседневному размеренному образу жизни, светлый
мелкий дождик сеялся над стенами и полями Микльборга, и
одинокий пахарь трудился на зеленом прямоугольнике поля,
сопровождаемый стаями громко галдящих чаек. Путники
остановились, чтобы бросить взгляд на безыскусные очертания
торфяных домов, смягченные дымкой дождя и тонкими завитками
дыма, что струился над крышами. Новорожденные ягнята блеяли
вослед маткам, и в кузне трудился молот, выковывая подкову.

Они молча разглядывали поселение, которое быстро потеряло
свой воинственный облик и вернулось к пахоте и севу, к заботам
о скоте -- ко всем, важным для жизни делам; и вдруг Пер покачал
головой и сказал:

-- Бран, пора возвращаться домой.

-- Домой? -- резко переспросила Ингвольд. -- Пока не будет
отстроен Гледмалборг, наш дом -- здесь, и об этом мы говорили
уже сотню раз. Неужели ты собираешься покинуть меня? -- Она
обращалась главным образом к Брану, который с испугом глядел на
Пера.

-- Да, уже пора сева, -- продолжал Пер, -- и ты знаешь,
как много всегда хлопот у отца с весенней стрижкой и скотом.
Потом не успеешь оглянуться, как уже сенокос, жатва, а там и
осень не за горами.

-- Никто не станет насильно удерживать вас здесь, если
мыслями вы в совсем другом месте, -- отозвался Кольссинир.

Дирстигг переводил огорченный взгляд с Пера на Брана.

-- Но ведь здесь, у нас, все так прекрасно, и вы --
знаменитые герои. Когда отстроят Гледмалборг, у вас будет
настоящее королевство, не говоря уже о том, как удобно жить
неподалеку от меня и Кольссинира. Если бы вы решили остаться
здесь, вы бы жили в богатстве и знатности.

Бран ничего не ответил, только, хмурясь, перевел взгляд на
запад, а Пер сказал:

-- Не то чтобы мне здесь не нравилось, да и говоришь ты
соблазнительные вещи, но мне отчего-то страшно недостает
Торстенова подворья. Есть что-то притягивающее в земле, на
которой ты родился, и потом, когда-нибудь отец умрет, и я
унаследую подворье. Может, это место и покажется кому-то
маленьким и непривлекательным, чтобы его тянуло туда вернуться,
но за эти месяцы я научился многому, что может мне пригодиться
в заботах о Торстеновом подворье, хотя там, конечно, куда
скучнее, чем здесь. -- Он глянул на Брана. -- Но не для нас, не
для тех, кто знает и любит эту землю. Ведь правда, Бран?

-- Правда, -- сухо подтвердил Бран.

Ингвольд опустила взгляд на сырую траву, увлажнившую подол
ее платья и плаща, затем перевела глаза вверх, почемуто вдруг
заинтересовавшись облаками.

-- Ну что ж, не могу сказать, чтобы для меня это было
неожиданностью, ведь я сама всем сердцем жажду вернуться
поскорее в Гледмалборг. Надеюсь, вы сумеете объяснить Торстену,
где вы так долго пропадали и почему вернулись на совсем других
конях и с грудой даров и альвийского золота. И, Бран... -- Она
подождала, покуда пахарь пройдет мимо них, взрезая острым
плугом крутые черные завитки благоуханной свежей земли, затем
протянула руку к Брану, который все еще смотрел на пахаря --
тот шагал по пахоте в огромных, заляпанных грязью сапогах, и
дождевая вода стекала с полей его старой бесформенной шляпы. --
Я могу сказать только одно: прощай... и спасибо тебе. -- Все же
голос ее сорвался.

Бран взял ее руку, поверх опущенной головы Ингвольд глядя
на пахаря, который остановил коней, чтобы дать им отдохнуть и
заодно с удобного расстояния поглядеть на вернувшихся героев.
Сорвав с головы старую шляпу, он вежливо помахал ею, с
почтением приветствуя их, затем бодро, с признательностью
кивнул и снова нахлобучил шляпу на самые уши.

-- Пер всегда был моим вождем и хозяином, -- начал Бран,
-- и хотя он отпустил меня и объявил свободным, а значит,
теперь я сам себе господин -- я никогда не откажусь от
побратимских уз, которые связывают нас. Я всегда был верен
долгу, но теперь у меня появились и другие долги. -- Он указал
на Микльборг, а затем его рука опустилась на плечо Ингвольд. --
Я нашел свою родину, Пер, нашел землю, где я всегда буду
полноправным человеком, и я также прочно связан с ней, как ты с
Торстеновым подворьем.

Пер растерянно воззрился на него.

-- Но ведь Торстеново подворье тоже твой дом, Бран, и