Чтение 79–й страницы книги ~Черневог~

меня на куски. Мне снится вода, в которую я погружаюсь..."

Черневог перевернул страницу и задумался.

Драга...

Он оторвал глаза от книги и вгляделся в сашино лицо. Его все время не
покидало чувство раздражения от того, что этот малый смотрел на него с
такой искренностью, с какой только Ивешка когда-то смотрела на него, и он
никогда не доверял такому взгляду. Сейчас он был напуган тем, что вынужден
держать около себя этого парня в наказание за Петра. Того самого Петра,
который так мало знал обо всем, что находилось за границами мира
естественных вещей, так ничтожно мало, что верил, будто и впрямь мир
устроен так, каким он его видит. Петр был как раз тем самым, во что
Черневог мог поверить точно так же, как он верил в деревья, в дождь и в
солнце. Петр был именно таким, каким он выглядел, и если уж Черневог был
вынужден положиться на что-то, то он должен был положиться именно на
Петра.

Петр никогда не подводил его. Он верил в это, по крайней мере иногда,
гораздо чаще, чем верил во что-то еще. Но в то же время он думал и о том,
что его уверенность ненадежна: "Как я могу знать что-то наверняка? Драга
обманывала меня с самого начала, до самого последнего дня, я мог видеть ее
смерть и не знать, что она все еще жива".

Ведь видел же он смерть Ивешки? Видел ее погружение в темную воду и
смерть, точно такую же, какую он переживал в собственных снах в доме
Драги. Он постарался передать эту мысль Саше, не приукрашивая ее полного
уродства, чтобы остановить его назойливый взгляд.

На что Саша ответил ему: "Я знаю". И добавил: "Это знал и Ууламетс,
ведь он жил с ней рядом".

Он не пытался передать эти сны Петру, не желая причинять ему боль до
такой степени. Саша тоже знал об этом. Он сказал Черневогу, почти точно
так же, как однажды сказала Ивешка: "Я твой должник".

Черт побери, как он ненавидел и то, и это.

Черневог встал, отошел от костра прямо под мелкий моросящий дождь и
только тогда увидел, что Петр поднялся со своего места и теперь стоял, с
неприязнью глядя на него. Петр не мог причинить ему никакого вреда, и он,
сочтя свои страхи по меньшей мере абсурдными, взглянул прямо ему в лицо и
нисколько не удивился, почувствовав присутствие Саши за своей спиной.

Он слышал, как Саша предупреждал его в отношении Петра, готовый
сразиться с ним за его безопасность.

Черневог повернулся в очередной раз, предпочитая, чтобы за его спиной
оставался Петр, пусть даже и вооруженный мечом, и сказал: "Прекрати давить
на меня, малый, я тебе не приятель".

На что Саша сказал: "Я читал твою книгу, запомни это. И я читал книги
Ууламетса и Ивешки".

"Я же читал твою", - сказал Черневог. "Она на удивление короткая".

"В основном", - сказал Саша, "я учился, когда делал там записи. Мне
понравились твои ранние мысли, во всяком случае, некоторые из них".

"В те годы я был круглым дураком".

На что Саша возразил: "Тебя учила Драга, а у меня был Ууламетс. Но
Драга была уже не та, когда она пришла к Ууламетсу. Она была уже не той
молодой девчонкой, которую он запомнил в доме Маленки".

Черневог попытался было отбросить эту мысль, но она вновь овладела
им: если Драга была жива, то нечего было и говорить о том, чтобы вернуть
себе все былые знания.

А Саша продолжал: "Она оставалась у Маленки гораздо дольше, чем
Ууламетс. Многие годы... А что стало с ее книгой?"

"Она оставалась в моем доме. Разве вы не нашли ее?"

Саша покачал головой. "Нет, мы ее не нашли. Пожар был очень большой и
много чего сгорело. Все, что осталось, нам вернули лешие. Но ее книги там
не было".

Черневог на мгновенье задумался, пытаясь более отчетливо связать все
имеющиеся факты... постепенное увяданье леших, потеря ими этой книги, пока
они сосредоточили все внимание на нем...

"Драга?" - спросил Саша.

Черневог взглянул ему в лицо, и в его взгляде все меньше и меньше
оставалось уверенности, что каждому из них удастся сохранить свою жизнь,
что они хорошо представляли себе все это. "Сейчас я не уверен ни в чем", -
сказал он наконец.

Саша припомнил, что встретилось ему в лесу, то самое возмущение
стихии, напоминавшее вырвавшуюся на свободу силу, которая обращалась к
нему голосом Ивешки...

Он вспомнил об ивешкиной книге, где она записала свой недоуменный
вопрос: "Из чего же я все-таки создана? Неужели только из одних желаний
моего отца?"

Черневог сказал рассеянно: "Ее жизнь - это всего-навсего лишь жизнь
ее отца. Сердце и душа - ее. Остальное? Только Богу известно, что это. Не
говоря уже о ребенке..."

Итак, разговор, который вели колдуны продолжался, так и не
прерываемый ни единым словом, произнесенным вслух. Петр вычистил лошадей,
сел и начал точить свой меч, скорее на всякий случай, а затем вновь
занялся лошадьми, все это время стараясь не думать и ничему не удивляться,
пока Саша и Черневог, по-прежнему не склонные к сотрудничеству, тем не
менее пролистали несколько книг, то и дело покачивая головами и часто
хмурясь, что сопровождалось постоянными скачками находящегося в груди
Петра сердца Черневога, причиняя ему беспокойство, которого он не мог не
замечать.

Тем временем озабоченность Черневога все возрастала, и это можно было
видеть по нему.

Петр догадывался, что этим утром случилось что-то плохое, как раз в
то время когда он спал. Что-то изменилось в происходящем, о чем знают
только эти двое, а Саша ничего не говорит ему об этом.

В этот момент Саша взглянул в его сторону и сказал:

- Петр, ты ничем не обеспокоишь нас, если немного закусишь.

- А может быть, и вы хотите что-то? - спросил он, надеясь на
продолжение разговора. На что Саша ответил немного рассеянно:

- Да, это было бы неплохо.

Тогда он вновь разжег притухший было костер, порылся в многочисленных
мешках и приготовил ужин. Ивешка всегда говорила, что его кулинарные
попытки были в лучшем случае безнадежны. Но ведь нельзя же отправляться в
полную неизвестность, подкрепившись только остатками колбасы да черствым
хлебом, который Саша захватил с лодки, очевидно, вместе с ивешкиной
книгой, которую Петр узнал по знакомым каракулям.

А ведь Саша ни слова не сказал ему о том, что нашел ее. Всегда мог
быть соблазн поверить в то, что Саша проявлял заботу о нем в подобной
компании, но он лишь закусил губу и постарался отвлечься вообще от мыслей
об этом: он не хотел даже интересоваться причинами, по которым Саша
поступил именно так, и отказывался даже понимать, почему Саша вернулся
сюда и что значило для него предложение Черневога: ведь Змей был слишком
хитер, а вопросы, которые могли быть при этом заданы, он, разумеется,
слышать не мог.

Не знал он также еще и о том, чего именно из возможных последствий
боялись они. Петр слышал лишь одно слово: Драга. Саша назвал это
единственное имя, которое Петр связал с происходящим. Кроме этого, Саша
говорил что-то о том, что расстояние влияет на колдовство, а Черневог
говорил, что на самом краю этих лесов им было бы немного безопасней, чем
там, где они находились именно сейчас, но ему кажется, что
"что-бы-это-ни-было", оно может чертовски легко подняться вновь и заткнуть
эту брешь. Это самое "что-бы-это-ни-было" включало в себя... и Драгу, и
ивешкину книгу, и ее собственную жизнь, и какова ни была бы на самом деле
беда, в которой оказалась Ивешка, Петр был уверен, что эта беда была
связана именно с этим.

Ему нужны были ответы, черт побери. На западе уже вновь слышались
раскаты грома: он прислушивался к нему с возраставшей надеждой,
рассчитывая на то, что приближающаяся буря могла быть результатом их
действий и что в ней мог быть заключен какой-то смысл.

Но сумерки быстро приближались, а гроза все задерживалась, и, потеряв
терпенье, он встал, отыскал кувшин с водкой и вновь вернулся на прежнее
место, позади костра, поближе к лошадям. Там он уселся, сделал
глоток-другой и задумался...

Первая мысль была о Малыше.

Он пролил каплю, но она упала на землю: никто не поймал ее. Он
попытался проделать это еще раз, изо всех сил желая, чтобы на этот раз все
вышло по-другому. Неожиданно прогремел гром, и как ему показалось, совсем
близко. Ему ничего не оставалось, как пожелать, чтобы близившаяся буря
оказалась на их стороне. Он подумал и про надвигающуюся отвратительную
распроклятую ночь, которая напомнила ему о тех существах, которые не любят
свет, и о призраках, подобным тому, которого они собирались отыскать
здесь.

Это еще ничего не означает, что старик появлялся ненадолго.

Что-то холодное задело его по лицу и тут же унеслось прочь.

Черневог продолжал упорствовать. Он не был согласен с тем, чтобы
привлечь к этому Ууламетса. Нет и нет. Сашины доводы не имели для него
никакого смысла: старик не потерпит присутствия Черневога.

Саша подумал, что тот просто боится, а может быть и подслушивает его
мысли. Во всяком случае, тот бросил на Сашу обиженный взгляд. Но ведь это
было правдой, именно страх охватил Черневога при упоминании Ууламетса, так
же как страх охватывал Сашу от предложений Черневога:

"Освободись от своего сердца. Послушай меня, ведь позже ты сможешь