подложив руки под голову; запер дверь, зажег свечу о фонарь харчевни,
задвинул засовы, повернул ключ в замке, машинально принимая все
предосторожности человека, поздно возвращающегося домой, затем поднялся по
лесенке "Зеленого ящика", прокрался в старый возок, служивший ему теперь
спальней, посмотрел на спящего Урсуса, задул свечу, но не лег.
одно и то же, он, не раздеваясь, положил голову на подушку и, уступая
темноте, закрыл глаза; но буря чувств, волновавших его, не унималась ни на
минуту. Бессонница - это насилие ночи над человеком. Гуинплен очень
страдал. В первый раз за всю свою жизнь он был недоволен собой. К его
удовлетворенному тщеславию примешивалась тайная боль. Что делать?
Наступило утро. Он так и не нашел покоя. Он слышал, как поднялся Урсус, но
глаз не открывал. Он думал. Слова письма снова возникали перед ним в
хаотическом беспорядке. При сильном душевном смятении наша мысль
становится похожей на волну. Она бурлит, куда-то рвется, порождая звуки,
напоминающие глухой рокот моря. Прилив, отлив, толчки, водовороты,
временами задержка у подножия утеса, град и дождь, тучи, в просветы
которых прорывается луч, жалкие брызги никому не нужной пены, безумные
взлеты, за которыми следует немедленное падение, огромные, попусту
затраченные усилия, угроза кораблекрушения, со всех сторон мрак и гибель -
все, что мы видим в морской пучине, можно наблюдать и в душе человека.
Такую бурю переживал Гуинплен.
лежавший с закрытыми глазами, услыхал близ себя сладостный голос:
приотворена, и на пороге стояла Дея. Ее глаза и губы улыбались неизъяснимо
прелестной улыбкой. Она возникла очаровательным видением, окруженная
лучезарным ореолом, о котором сама и не догадывалась. Это было
божественное мгновение. Гуинплен пристально всматривался в нее и,
ослепленный ею, затрепетал и очнулся. Очнулся от чего? От сна? Нет, от
бессонницы. Это была она, это была Дея! И вдруг он почувствовал в глубине
своего существа не выразимое никакими словами внезапное успокоение бури и
дивное торжество добра над злом; взгляд, устремленный на него с неба,
совершил чудо; кроткая носительница света, слепая одним только своим
присутствием рассеяла мрак, царивший в его душе; туманная завеса,
застилавшая его духовный взор, упала, точно сорванная невидимой рукой, и -
о, священный восторг! - Гуинплен почувствовал, как возвращаются к нему
утраченные ясность и спокойствие. Благодаря этому ангелу он снова стал
сильным, добрым, невинным Гуинпленом. В человеческой душе, как и во всем
мироздании, бывают такие таинственные столкновения противоположностей. Оба
молчали: она - свет, он - бездна; она - благая тишина, он - умиротворение;
и над бурным сердцем Гуинплена, словно звезда морей, неизъяснимым блеском
сияла Дея.
2. ОТ СЛАДОСТНОГО К СУРОВОМУ
завтрака, и Дея просто пришла узнать, почему Гуинплен не идет к столу.
кроме неба, где была Дея.
может представить себе картину такого умиротворения. Ничто не
успокаивается быстрее, чем пучина. Это объясняется легкостью, с какою она
все поглощает. Таково и человеческое сердце. Впрочем, не всегда.
устремилось к ней, и все призраки бежали прочь от ослепленного Гуинплена.
Какая великая сила любовь!
ними, Гомо - у их ног. Чайник, над которым горела лампочка, стоял на
столе. Фиби и Винос были чем-то заняты во дворе.
стол был расположен таким образом, что Дея сидела спиною к окну,
служившему также и входной дверью "Зеленого ящика". Гуинплен наливал Дее
чай. Колени их соприкасались.
как раз в то мгновение, когда над лампой рассеивался дымок и что-то вроде
листка бумаги рассыпалось пеплом. От этого-то дымка и чихнула вдруг Дея.
свою честность, как орел ощущает мощь своих крыльев.
клочком бумаги обратилась в пепел и сама герцогиня.
Лепет влюбленных - чириканье воробышков. Ребячество, достойное
Матушки-Гусыни и Гомера. Беседа двух влюбленных сердец - вершина поэзии,
звук поцелуев - вершина музыки.
накопляется нежность, прорывающаяся потом сладостными излияниями.
до твоего лба... - о, у тебя благородное чело, Гуинплен! - в ту минуту,
когда я чувствую под своими пальцами твои волосы, меня охватывает трепет,
я испытываю неизъяснимую радость, я говорю себе: в этом мире вечной ночи,
окружающей меня, в этой вселенной, где я обречена на одиночество, в
необъятном, мрачном хаосе, в котором я нахожусь и где все так
обманчиво-зыбко во мне и вне меня, существует только одна точка опоры. Это
он, - это ты.
никого, кроме тебя. Ты для меня все. Потребуй от меня чего угодно, Дея, и
я сделаю. Чего бы ты желала? Что мне надо сделать для тебя?
вас. Вы счастливы? Тогда старайтесь, чтобы вас никто не видел. Занимайте
как можно меньше места. Счастье должно забиваться в самый тесный угол.
Съежьтесь еще больше, станьте еще незаметнее. Чем незначительнее человек,
тем больше счастья перепадет ему от бога. Счастливые люди должны
прятаться, как воры. Ах, вы сияете, жалкие светляки, - ладно, вот наступят
на вас ногой, и отлично сделают! Что это за дурацкие нежности? Я не
дуэнья, которой по должности положено смотреть, как целуются влюбленные
голубки. Вы мне надоели в конце концов. Убирайтесь к черту!
нежным, он, скрывая свое волнение, заворчал еще громче.
счастливы.
волка.
твоей волчьей башке! Ты не любишь любовного сюсюканья. Это потому, что ты
умен. Но все равно молчи. Ты поговорил, ты высказал свое мнение. Теперь -
ни гу-гу.
собственные мысли, наслаждалась звуком голоса Гуинплена и молчала в том
свойственном одним лишь слепым состоянии экстаза, порою дающего им
возможность слышать пение, которое звучит у них в душе и заменяет им
Русанов Владислав
Шилова Юлия
Андреев Николай
Шилова Юлия
Березин Федор
Флинт Эрик