внимательно изучали "облако", замеченное императором. Некоторые утверждали:
"Это колонны на бивуаке". Большинство говорило: "Это деревья". Несомненно
было лишь то, что облако не двигалось. Император отправил на разведку к
этому темному пятну дивизион легкой кавалерии Домона.
принять боя. Он принужден был дожидаться главных сил корпуса и получил
приказ сосредоточить войска, прежде чем выстроиться боевым порядком; но в
пять часов, при виде бедственного положения Веллингтона, Блюхер приказал
Бюлову наступать и произнес знаменитые слова: "Надо дать передышку
английской армии".
корпусом Лобо, кавалерия принца Вильгельма Прусского выступила из Парижского
леса, Плансенуа запылало, и прусские ядра посыпались градом, залетая даже в
ряды гвардии, стоявшей в резерве за Наполеоном.
Глава двенадцатая. ГВАРДИЯ
сражения, восемьдесят шесть внезапно загрохотавших пушечных жерл, появление
вместе с Бюловым Пирха 1-го, предводительствуемая самим Блюхером кавалерия
Цитена, оттесненные французы, сброшенный с оэнского плато Марконье, выбитый
из Папелота Дюрют, отступающие Донзело и Кио, окруженный Лобо, стремительно
разворачивающаяся к ночи новая битва, наши беззащитные полки, переходящая в
наступление и двинувшаяся вперед вся английская пехота, огромная брешь во
французской армии, дружные усилия английской и прусской картечи,
истребление, разгром фронта, разгром флангов, и среди этого ужасного развала
- вступающая в бой гвардия.
император!" История не знает ничего более волнующего, чем эта агония,
исторгающая приветственные клики.
восемь часов вечера, - тучи на горизонте разорвались и пропустили сквозь
ветви вязов, росших вдоль нивельской дороги, зловещий багровый отблеск
заходящего солнца. Под Аустерлицем оно всходило.
генерала. Фриан, Мишель, Роге, Гарле, Мале, Поре де Морван - все были тут!
Когда высокие шапки гренадеров с изображением орла на широких бляхах
показались во мгле этой сечи стройными, ровными, невозмутимыми,
величественно-гордыми рядами, неприятель почувствовал уважение к Франции.
Казалось, двадцать богинь победы с развернутыми крылами вступили на поле
боя, и те, что были победителями, считая себя побежденными, отступили, но
Веллингтон крикнул: "Ни с места, гвардейцы, целься вернее!" Полк красных
английских гвардейцев, залегших за плетнями, поднялся, туча картечи пробила
трехцветное знамя, реявшее над нашими орлами, солдаты сшиблись друг с
другом, и кровопролитная битва началась. В темноте императорская гвардия
почувствовала, как дрогнули вокруг нее войска, как всколыхнулась огромная
волна беспорядочного отступления, услышала крики: "Спасайся, кто может!" -
вместо прежнего: "Да здравствует император!" и, зная, что за ее спиной
бегут, все же продолжала наступать, осыпаемая все возраставшим градом
снарядов, с каждым шагом теряя все больше людей. Тут не было ни робких, ни
нерешительных, Всякий солдат в этом полку был героем, равно как и генерал.
Ни один человек не уклонился от самоубийства.
подставлял грудь всем ударам этого шквала. Под ним убили пятую лошадь. Весь
в поту, с пылающим взором, с пеной на губах, в расстегнутом мундире, с одной
эполетой, полуотсеченной сабельным ударом английского конногвардейца, со
сплющенным крестом Большого орла, окровавленный, забрызганный грязью,
великолепный, со сломанной шпагой в руке, он восклицал: "Смотрите, как
умирает маршал Франции на поле битвы!" Но тщетно: он не умер. Он был
растерян и возмущен. "А ты? Неужели ты не хочешь, чтобы тебя убили?" -
крикнул он Друэ д'Эрлону. Под сокрушительным артиллерийским огнем,
направленным против горсточки людей, он кричал: "Значит, на мою долю ничего?
О, я хоте т бы, чтобы меня пробили все эти английские ядра!" Несчастный, ты
уцелел, чтобы пасть от французских пуль!
Глава тринадцатая. КАТАСТРОФА
Ге-Сента. Папелота, Плансенуа. За криками: "Измена!" последовало:
"Спасайся!" Разбегающаяся армия подобна оттепели. Все оседает, дает трещины,
колеблется, ломается, катится, рушится, сталкивается, торопится, мчится. Это
неописуемый распад целого. Ней хватает у кого-то коня, вскакивает на него и,
без шляпы, без шейного платка, без шпаги, становится поперек брюссельского
шоссе, задерживая и англичан и французов. Он пытается остановить армию, он
призывает ее вернуться, он оскорбляет ее, он цепляется за убегающих, он рвет
и мечет. Солдаты, обегая его, кричат: "Да здравствует маршал Ней!" Два полка
Дюрюта мечутся в смятении, как мяч, перебрасываемый то туда, то сюда, между
саблями уланов и огнем бригад Кемпта, Беста, Пакка и Риландта. Опаснейшая из
схваток - бегство; друзья убивают друг друга ради собственного спасения,
эскадроны и батальоны разбиваются друг о друга и разбрызгиваются, словно
гигантская пена битвы. Лобо на одном конце, Рейль на другом втянуты в этот
людской поток. Тщетно Наполеон ставит ему преграды с помощью остатков своей
гвардии, напрасно в последнем усилии жертвует последними эскадронами личной
охраны. Кио отступает перед Вивианом, Келлерман - перед Ванделером, Лобо -
перед Бюловым, Морапперед Пирхом, Домон и Сюбервик - перед принцем
Вильгельмом Прусским, Гийо, который повел в атаку императорские эскадроны,
падает, затоптанный конями английских драгун. Наполеон галопом проносится
вдоль верениц беглецов, увещевает, настаивает, угрожает, умоляет. Все уста,
еще утром кричавшие: "Да здравствует император!", теперь безмолвствуют; его
почти не узнают. Только что прибывшая прусская кавалерия налетает, несется,
сечет, рубит, режет, убивает, истребляет. Упряжки сталкиваются, орудия
мчатся прочь, обозные выпрягают лошадей из артиллерийских повозок и бегут,
фургоны, опрокинутые вверх колесами, загромождают дорогу и служат причиной
новой бойни. Люди давят, теснят друг друга, ступают по живым и мертвым. Руки
разят наугад, что и как попало. Несметные толпы наводняют дороги, тропинки,
мосты, равнины, холмы, долины, леса - все запружено обращенной в бегство
сорокатысячной массой людей. Вопли, отчаяние, брошенные в рожь ружья и
ранцы, расчищенные ударами сабель проходы; нет уже ни товарищей, ни
офицеров, ни генералов, - царит один невообразимый ужас. Там - Цитен,
крошащий Францию в свое удовольствие. Там - львы, превращенные в ланей.
Таково было это бегство!
Лобо собрал триста человек. Построили баррикады при входе в селение, но при
первом же залпе прусской артиллерии все снова бросились бежать, и Лобо был
взят в плен. До сих пор видны следы этого залпа на коньке полуразвалившегося
кирпичного дома справа от дороги, в нескольких минутах езды от Женапа.
Пруссаки ринулись на Женап, разъяренные, по-видимому, такой бесславной
победой. Преследование французов приняло чудовищные формы. Блюхер отдал
приказ о поголовном истреблении. Мрачный пример подал этому Роге, грозивший
смертью всякому французскому гренадеру, который привел бы к нему прусского
пленного. Блюхер превзошел Роге. Дюгем, генерал молодой гвардии, прижатый к
двери женапской харчевни, отдал свою шпагу гусару смерти, тот взял оружие и
убил пленного. Победа закончилась истреблением побежденных. Вынесем же
приговор, коль скоро мы олицетворяем собою историю: старик Блюхер опозорил
себя. Эта жестокость довершила бедствие. Отчаявшиеся беглецы миновали Женап,
миновали Катр - Бра, миновали Госели, Фран и Шарлеруа, миновали Тюэн и
остановились лишь на границе. Увы! Но кто же это так позорно бежал? Великая
армия.
невиданного в истории мужества были беспричинны? Нет. Громадная тень десницы
божьей простирается над Ватерлоо. Это день свершения судьбы. Сила
нечеловеческая предопределила этот день. Оттого-то в ужасе склонились все
эти головы; оттого-то сложили оружие все эти великие души. Победители Европы
пали, повергнутые во прах, не зная, что сказать, что предпринять, ощущая во
мраке присутствие чего-то страшного. Hoc erat in fatis {Так было суждено
(лат.).}. В этот день перспективы всего рода человеческого изменились.
Ватерлоо - это стержень, на котором держится XIX век. Исчезновение великого
человека было необходимо для наступления великого столетия. И это взял на
себя тот, кому не прекословят. Паника героев объяснима. В сражении при
Ватерлоо появилось нечто более значительное, нежели облако: появился метеор.
Там побывал бог.
полу редингота и остановили угрюмого, погруженного в раздумье, мрачного
человека, который, будучи занесен до этого места потоком беглецов, только
что спешился и, сунув поводья под мышку, брел одиноко, с блуждающим взором,
назад к Ватерлоо. То был Наполеон, еще пытавшийся идти вперед - великий
лунатик, влекомый погибшей мечтой.
Глава четырнадцатая. ПОСЛЕДНЕЕ КАРЕ
Ильин Андрей
Шекли Роберт
Ильин Андрей
Круз Андрей
Пехов Алексей
Андреев Николай