такой, древнее которой человечество никогда не создавало, да и не создаст.
губернатора, Ивнинг подсчитал, с какой стороны от Усть-Сысольска находится
Москва, и перекрестился на нее правильным двойным офенским крестом,
перенятым от помилованного офени, затем отвесил низкий поясной поклон. И
снова ошибся, как может ошибиться любой, оказавшись в незнакомом дотоле
помещении. Сам того не ведая, крестился и кланялся Ивнинг никак не в сторону
столицы, а прямо в сторону Киммерии.
30
ясно, что высоким суждением великого божества я давно уже призван и
предназначен к блаженному служению.
не один, а сразу два ветра. И понял, что стал взрослым. Впрочем,
по-киммерийски взрослым он был с того дня, как стукнула ему киммерийская
декада лет: с этого возраста с разрешения главы гильдии могут даже принять в
нее полноправным членом. Но пока что гильдии царевичей в Киммерионе не было.
гостями. Черногорский писатель Момчило Милорадович написал роман "Дочь
каховского раввина" - который стал мировым бестселлером и в первый же год
был переведен с черногорского на сто сорок языков. Роман повествовал о
неведомой стране Киммерии и жителях ее, киммерийцах, не оставивших после
себя на земле ничего, кроме имени. Кто-то из офеней прихватил эту книгу в
Киммерион, видать, от изумления: он-то знал, что Киммерия не только была, но
и есть, и ежели какое-то испытание "левиафантом да елефантом", согласно
легенде, благополучно вытерпит, то будет стоять еще до остервенения. В
Киммерионе книга никому не понадобилась, - Гаспар, должно быть, сидел в
типографии за корректурами, - и попала в графский замок. Узнал Павлик из
книги, что увидит Киммерию лишь тот, кто отведает хлеба, испеченного
кентаврами. Словом, занятная была книга, но Киммерия в ней была не родная, а
какая-то другая.
Палинского, на высоте двух верст по прямой от озера Мyрло, в которое граф,
впрочем, и сейчас прыгал не реже двух раз в общерусскую неделю. Время здесь,
похоже, шлотолько для Павлика, из маленького мальчика превратившегося в
юношу: курносого в отца, крепкокостного в мать. Ему шел тринадцатый год, он
бегло говорил на четырех языках не считая родного русского, знал выездку и
вообще был с лошадьми накоротке не хуже графа, а управлялся с ними почище
графского камердинера Прохора. Его слушались птицы и змеи, ему - и только
ему - принадлежала картинная галерея, где супруги Коварди понавесили великое
количество картин, изображающих его любимых зверей, мамонтов: идущих на
водопой, вступающих в битву друг с другом и с большими кошками, - притом из
пасти кошек торчали бивни лишь немногим меньше, чем у мамонтов; тут были
мамонты отдыхающие, мамонты, взбирающиеся на гору для поклонения его
сиятельству графу Сувору Палинскому и для встречи с его высочеством Павлом
Павловичем, - тут были мамонты в окружении мамонтят и мамонты в окружении
бобров, тут были все на свете мамонты, каких мог затребовать мальчик Павлик:
супруги Коварди держали слово и рисовали их в любом количестве, притом -
только для Павлика. А Павлик, соблюдая слово, данное самому себе, мог
подарить кому угодно и что угодно, но никогда не должен был отдать никому ни
единого мамонта. И крестная его матушка, Василиса Ябедова, очень была
довольна, что у мальчика такой твердый характер.
просьбу, Василиса посетила крестника на Палинском Камне. Ее совершенно не
испугал подъем по лестнице в две версты высотой, хотя за крепость самой
лестницы она и опасалась, зная свои немалые габариты: в офенской гостинице,
где она состояла шеф-поваром, уже давно расширили все двери, которые могли
ей понадобиться, - в обычную дверь Василиса не проходила даже боком. Но и
силушки в крестной матушке царевича было заложено не меньше: в каждый
двунадесятый праздник она, возвратясь от вечерни, завязывала бантиком
кочергу. Эта кочерга, напоминая обо всех делах, намеченных на ближайшие дни,
лежала под окном в кухне до следующего праздника, а потом Василиса
завязывала новую. Прежние кочерги раз в год забирала оружейная гильдия и
отвозила к себе на Самопальный остров в переплавку. На такую женщину
нержавеющих кочерег гильдии было не жалко. Не каждая женщина в Киммерии
способна вот уже почти пять декад лет вязать ежегодно по двунадесять
кочерег. Как-то раз подсунули ей кочергу из метеоритного железа. Забраковала
ее Василиса, изорвала на клочки и выбросила. Для памяти нержавеющая сталь
нужна! Самопальной выплавки! Гильдия гордилась, хотя никто ей за такую
гордость не доплачивал. Зато был повод языки почесать.
Василиса была в числе первых. Выдюжив переезд с Лисьего Хвоста к Триеду на
знаменитой лодке (рулевым - Астерий, впередсмотрящим - старый бобер-колошарь
Фи, а в лодке - Гаспар да Василиса), не очень запыхавшись при подъеме на
Палинский Камень, Василиса начала сплетничать еще у входа в замок,
только-только поздоровавшись с камердинером.
обычно, погруженному в зимнюю спячку под лестницей, ведущей к верхним
этажам. - Мышку хочешь? На тебе мышку! - и огромный скитал, приоткрыв
краешек губ, не просыпаясь, заглотал пирог с мышатиной, которыми Василиса,
едучи в змеиный край, обильно запаслась с разрешения батюшки Аполлоса,
который хоть и был в полном епископском облачении, а чуть не подавился со
смеху, такое разрешение давая. Однако же и богобоязненный народ киммерийцы:
пирога с мышом без позволения духовника не испекут! - Ас-се, вот и умница!
Назад буду идти - еще мышку дам! Ячменную! - Василиса важно вступила на
лестницу замка, - эта, в отличие от горных ступенек, была деревянная и под
весом поварихи гнулась. Однако же плохого ничего не случилось, и Василиса с
трудом протиснулась в комнату крестника, неся с собой запахи сдобы и
мышатины. Тут, на большой высоте, воздух был разрежен, и дышала повариха с
громкостью хорошего паровоза.
отдышавшись и крестника обцеловав, что выдержал он с солдатской стойкостью,
памятуя, что после родителей крестные мать с отцом человеку - самые близкие
родственники - Батюшка Кириакий тебе во первых строках кланяется и тебя
целует, чтобы рос ты большим и здоровым, и служил царю и отечеству верой и
правдой! Сам батюшка не совсем в полном здравии, в четверток на сырной
неделе штоф бокряниковой под сорок блинов откушал да полез на шест живого
петуха доставать. Ну, вверх-то он молодцом, и петуха достал, а вниз... Сидит
на шесте, петуха держит, кричит, что на кулачки сейчас пойдет биться, а
петух сильный оказался да и выпорхнул, а крестный-то твой за петухом... Ну,
лежит у Святого Пантелеймона, ничего, говорят, к Великдню уже своими
ноженьками ходить будет, костыли ему вовек больше не понадобятся.
детства и встревать с вопросами давно отучился: знал, что самое интересное
тогда матушка Василиса рассказать забудет. У Святого Пантелеймона батюшка
Кириакий, городской стражник на пенсии, лежал регулярно, различались лишь
церковные праздники, к которым он собирался быть совсем, ну совсем здоров. А
Василиса тем временем продолжала.
в этом году, Святая Лукерья да Николай Угодник только знают, какая клюква!
Сахарная и в кулак больше трех ягод не ухватишь! Ягодная гильдия даже цены
на нее отпустила, весь город клюквой объелся, но я уж тебе особой, почти что
у Миусов такую с левого берега ягодники берут, достала. Ну, брусничнички
тебе тут у меня, бокряничнички, кедровые орешки в мармеладном меду тоже
ничего, изюм у Рыла Кувшинного для тебя в подарок грецкий приняла, простила
его, пропойную морду, даром, что в офенях почти три декады, но кликуха такая
без серьезного повода к человеку не прилипла бы, это я точно знаю, не будь я
Василиса. Ну уж изюм! Со сливу, сам видишь, в кулак больше пяти штук не
ухватишь! Опять же и кателетки грешневые с финиковой подливой тут есть для
тебя, а особливо - с мушмулою, твои любимые. Грузди тоже вот с грушевой
подливкой. Но это только так, сверху, главный короб у меня ниже. Ты погляди
только, чего я тебе тут припасла!
обычно не мог и дом на Саксонской, а тут, у графа, потребителями основной
части обречены были оказаться змеи да птицы. Впрочем, не пропадало ничего, в
крайнем случае все можно было заложить в пасть Гармодию, - никогда и ничего
представитель вымершего змеиного рода не выплюнул. Изюм и орехи Павлик
заранее планировал отдать графу: орлан Измаил, любимый графский питомец,
нуждался в угощении не меньше прочих. Ястреб-змееяд Галл, конечно, ничего из
этого угощения не примет, ну, для него из Триеда свои гостинцы на лифте
прибудут, матушке Василисе про них знать не обязательно. Она, поди,
ящеричного хвоста и не ела никогда. А Павлик, угощая этими хвостами то птиц,
то лошадок, и сам как-то приохотился. Пирожок с мышатиной не съел бы, мыши
неизвестно чем питаются, - а ящерица тварь благородная и сахарная. Любимая
лошадь Павлика, длинногривая Артемисия, сама всегда хозяину последний
хвостик отставляла, как тут откажешься? Хотя она, ящерица, не постная, но...
Не обязательно все и всем рассказывать. Впрочем, в том, что сама матушка
Василиса могла бы сохранить какую бы то ни было тайну, Павлик сомневался.
наставят автопарат, и через минутку лезет из него фотография. Наделают таких
фотографий и несут евреям на обмен, мебий две дюжины. Как пойдет еврей за
покупкою на Елисеево поле, так всем эти карточки дарит. Ну, мне офени для
тебя и так карточек надавали - поразглядывай потом, а пока меня слушай, я же
тебе ничего еще и не рассказала.
Лукьяненко Сергей
Сертаков Виталий
Панов Вадим
Перумов Ник
Доценко Виктор
Громыко Ольга