затем прелестная, но сильно растрепанная Мерри вырвалась и убежала вслед за
сестрой.
представляется немыслимым, или действовал по наитию, что для человека столь
проницательного гораздо вероятнее, или так уж вышло по счастливой
случайности, что он оказался на месте в самое нужное время, - и это тоже
вполне возможно, если вспомнить, что он пользовался особым покровительством
провидения, - достоверно только одно, что как раз в ту минуту, когда сестры
встретились в своей комнате, мистер Пексниф появился на пороге их спальни. И
какой это был поразительный контраст! Они обе такие разгоряченные, шумные,
неистовые; он такой спокойный, сдержанный, невозмутимый и полный мира, что
ни один волосок на его голове не сдвинулся с места.
однако не прежде чем закрыл дверь и прислонился к ней спиной. - Девочки!
Дочери мои! Что это такое?
самым носом сделал предложение Мерси! - был ответ его старшей дочери.
да, да! Вот как!
меня свести хотите, папа! Он сделал предложение Мерси, а не мне.
тоном. - Как тебе не стыдно! Неужели торжество сестры могло довести тебя до
такой сцены, дитя мое? Нет, право, это слишком грустно! Мне очень жаль это
видеть; ты меня удивила и огорчила. Мерси, дорогая моя девочка, господь с
тобой! Пригляди за нею. Ах, зависть, зависть, какое это ужасное чувство!
вышел из комнаты (не позабыв плотно закрыть за собою дверь) и спустился вниз
в гостиную. Там он застал своего будущего зятя и схватил его за обе руки.
желание моего сердца!
что! Раз эта не та, которую вы так любите, придется вам выложить еще одну
тысячу, Пексниф. Пускай уж будет ровно пять. Оно того стоит, знаете ли,
потому что ваше сокровище остается при вас. И то вы еще дешево отделались,
да и жертву не придется приносить.
осветила привлекательные черты Джонаса, что даже мистер Пексниф на мгновение
утратил присутствие духа и посмотрел на молодого человека так, как будто
совершенно потерялся от изумления и восторга. Но он быстро пришел в себя и
уже собрался переменить предмет разговора, когда за дверью послышались
торопливые шаги и Том Пинч в сильнейшем волнении ворвался в комнату.
мистером Пекснифом, Том очень смутился, хотя все же смотрел так, будто хочет
сообщить нечто настолько важное, что этим достаточно оправдывается его
вторжение.
извините, но я должен сказать вам, что ваше поведение вряд ли может
считаться приличным, мистер Пинч.
Пексниф. - Я вас знаю, а он не знает. Мой помощник, мистер Джонас.
свысока, потому что был в хорошем настроении.
довольно спешное.
поведение, мистер Пинч, - возразил его патрон. - Извините меня на минутку,
дорогой мой друг. Ну-с, какова причина вашего неделикатного вторжения?
своим патроном, со шляпою в руках, - я знаю, что это должно было показаться
очень невежливым...
увидев их, и подумал, что вы тоже изумитесь, и побежал домой без оглядки, и
до того растерялся, что едва ли понимал как следует, что делаю. Я сейчас был
в церкви, сэр, немножко играл на органе для собственного развлечения, и
вдруг, нечаянно обернувшись, заметил, что в приделе стоят джентльмен с дамой
и слушают. Мне показалось, что это приезжие, сэр, насколько я мог
рассмотреть в темноте, и я подумал, что не знаю их; тогда я перестал играть
и спросил, не хотят ли они пройти на хоры или посидеть на скамье? Они
сказали, что нет, не хотят, и поблагодарили меня за игру на органе. Право,
они даже сказали, - заметил Том, краснея: "Прекрасная музыка"; то есть она
сказала, и конечно же, это мне доставило гораздо больше удовольствия и
чести, чем какие угодно комплименты. Я... я прошу извинения, сэр, - он весь
дрожал и уже раза два уронил шляпу, - я что-то запыхался, сэр, и боюсь, что
несколько уклоняюсь в сторону.
сопровождая свои слова ледяным взглядом, - я буду вам весьма обязан.
почтовой карете, сэр, и остановились перед церковью послушать орган. А потом
они спросили, то есть это она спросила: "Вы, кажется, живете у мистера
Пекснифа, сэр?" Я ответил, что имею эту честь, и взял на себя смелость
сказать, сэр, - прибавил Том, поднимая глаза на своего благодетеля, - как и
всегда буду говорить, и должен говорить, с вашего разрешения, - - что я вам
весьма многим обязан и никогда не буду в силах выразить все мои чувства по
этому поводу.
торопитесь, мистер Пинч.
ли пешеходной тропинки к дому мистера Пекснифа..."
и что я буду очень рад проводить их, они отослали карету вперед и пошли со
мной лугом. Я оставил их у калитки, а сам побежал вперед - предупредить вас,
что они идут и будут здесь... я бы сказал через... через какую-нибудь
минуту, сэр, - прибавил мистер Пинч, с трудом переводя дух.
быть эти люди?
начала и даже думал, что сказал. Я сразу же узнал их, то есть ее, я хочу
сказать. Тот джентльмен, что прошлую зиму лежал больной в "Драконе", сэр, и
молодая леди, что ухаживала за ним.
того, какое действие произвели на мистера Пекснифа эти простые слова. Страх
потерять благосклонность старика чуть ли не в ту самую минуту, как они
примирились, из-за того только, что Джонас гостит у него в доме; сознание,
что он не может выгнать Джонаса, запереть его или связать по рукам и по
ногам и спрятать в погреб для угля, не разобидев его непоправимо; ужасный
раздор, воцарившийся в его доме, и невозможность привести свое семейство к
благопристойному согласию, поскольку Чарити находилась в сильнейшей
истерике, Мерси - в полном расстройстве чувств, Джонас в гостиной, а Мартин
Чезлвит со своей молоденькой воспитанницей у самого порога; отсутствие
всякой надежды как-нибудь скрыть или правдоподобно объяснить такую суматоху;
внезапное нагромождение неразрешимых трудностей и неминуемых бед над его
обреченной гибели головой - ибо он рассчитывал выпутаться, полагаясь на
время, удачу, случай и собственные происки, - до такой степени привели в
ужас застигнутого врасплох архитектора, что если бы Том был Горгоной *,
взиравшей на мистера Пекснифа, а мистер Пексниф Горгоной, взиравшей на Тома,
они едва ли могли бы испугать друг друга более.
это будет для вас приятный сюрприз. Думал, вы обрадуетесь.
ГЛАВА XXI
Эдеме, каким он представляется на бумаге. А также о британском льве. А также
о том, какого рода чувства высказывала и питала Объединенная Ассоциация
Уотертостских Сочувствующих
был похож на шум американского поезда на полном ходу. Может быть, лучше
прямо начать главу с этого откровенного признания, чтобы читатель не
вообразил, будто оглушительный шум, который сейчас ворвался в наш рассказ,
имеет какое-либо отношение к дверному молотку мистера Пекснифа или к тому
сильному волнению, в которое бесцеремонность этого молотка повергла в равной
мере и мистера Пинча и его достойного патрона.
высокими спутниками нашего счастливого повествования снова становятся
Свобода и Нравственность. Снова мы дышим благодатным воздухом независимости,
снова созерцаем с благоговейным трепетом ту высокую нравственность, которая
отнюдь не намерена воздавать кесарю кесарево; снова вдыхаем священную
атмосферу, воспитавшую того благородного патриота - о, сколько нашлось у
него подражателей! - который мечтал о свободе в объятиях рабыни, а наутро
продавал с публичного торга ее и своих детей *.