пожалею ради ребенка!
повредить Джонни, - дай, мол, я сама попытаюсь его выходить, и никто ничего
не проведает.
животное, уползти с глаз долой, забиться подальше и умереть, так чтобы никто
тебя не видел, - вот что подсказывал этой женщине инстинкт. Прижать к груди
милого ее сердцу больного ребенка, скрыть его, точно преступника, лишить
всего, кроме своей ласки и терпения, - вот как понимала эта невежественная
женщина идею материнской любви, преданности и долга. Милорды, почтенные
господа и члены попечительных советов! Позорные факты, о которых нам
приходится читать в газетах круглый год, из недели в неделю, постыдные
проявления чиновничьего бездушия народу забыть труднее, чем нам. И вот где
корень слепых, бессмысленных, застарелых предрассудков, составляющих столь
разительный контраст с нашим великолепием и имеющих столь же мало поводов
для возникновения - боже, спаси королеву и посрами неблагодарных! - сколь их
имеет дым, прежде чем подняться над костром.
Роксмит, голубчик, посоветуйте, как нам быть!
подготовит за полчаса, и тогда можно будет ехать в Брентфорд. "Возьмите,
пожалуйста, и меня", - попросила Белла, почему и было приказано подать
карету, чтобы поместились все. Хлюп же тем временем пировал один в комнате
секретаря, получив полную возможность убедиться в существовании наяву таких
волшебных вещей, как мясо, овощи, пиво и пудинг, рисовавшихся ему до сих пор
лишь в мечтах. К концу пиршества пуговицы его стали с еще большей
назойливостью напрашиваться на всеобщее внимание, кроме двух-трех вблизи
пояса, которые скромно спрятались в образовавшиеся там складочки.
украсил собой багажник. И вот их экипаж снова остановился у "Трех Сорок";
миссис Боффин и мисс Белле помогли выйти, и они вчетвером пошли к домику
миссис Бетти Хигден.
благородного скакуна, описание статей и сбруи которого в свое время
примирило с гостями сироту, тогда еще полного мирских интересов, - купить
Ноев ковчег и еще желтую птичку-пищалку и еще солдатика, так отлично
обмундированного, что, будь он в натуральную величину, его товарищи
гвардейцы никогда бы не распознали в нем куклу. Нагруженные этими дарами,
они подняли щеколду на двери домика миссис Хигден и увидели хозяйку, которая
сидела в самом дальнем и самом темном углу комнаты, держа на коленях бедного
Джонни.
ней.
маленькому ни моим, ни вашим. Ведь один он остался, все родные ушли к
всевышнему, вот и его с собой зовут, уводят отсюда.
палец, которого мои глаза не видят? Да посмотрите сами! - Бетти раскутала
горевшего, как в огне, ребенка и показала на его правую ручку, прижатую к
груди. - Вот все время так, а меня будто и нет тут.
дело. Приподняв отяжелевшие веки, он медленно улыбнулся при виде этого
ослепительного существа и захотел взять его в руки. Лошадка была слишком
большая, пришлось поставить ее на стул, чтобы он мог хоть полюбоваться ею и
потрогать гриву. Но и на это его сил не хватило.
его, Бетти, нагнувшись, переспросила и стала внимательно вслушиваться. Он
повторил свои слова раз... другой... и лишь после третьего раза они поняли,
что Джонни увидел тогда не только лошадку, а гораздо больше, чем можно было
предположить, так как он спрашивал: "Кто эта "касивая леди"?" "Касивой", или
красивой, леди оказалась Белла; такая похвала умилила бы мисс Беллу при всех
обстоятельствах, но после обеда "обворожительной женщины" с отцом, после
того, как сердце "обворожительной женщины" дрогнуло при виде его, такого
жалкого, старенького, эти слова растрогали ее еще больше. Все движения Беллы
были полны естественности и теплоты, когда она присела на каменный пол и
обняла Джонни, который с детским восхищением перед всем юным и прекрасным
протянул руки к "касивой" леди.
теперь она уступит. - Мы приехали за Джонни. Его надо увезти отсюда и
поместить туда, где за ним будет хороший уход.
со стула и метнулась к двери, прижимая больного ребенка к груди.
задумали. Оставьте меня! Я лучше руки наложу на себя и на него, на мое
сокровище!
поняли.
раз я спасаюсь от них! Нет! Не бывать там ни мне, ни ребенку, пока в Англии
есть где утопиться!
старухи, и смотреть на него было бы страшно, если бы все эти чувства пылали
лишь в ней одной. Но в том-то и дело, милорды, почтенные господа и члены
попечительных советов, что такое безумие "поражает", как у нас принято
говорить, и других наших ближних, и довольно часто!
не отдам! - не унималась Бетти. - Не о чем нам больше говорить! Кабы знать,
зачем вы придете, не пустила бы вас, заперла бы окна и двери и лучше бы с
голоду здесь умерла!
пол у порога, припала головой к ребенку, баюкая его, и смиренно проговорила:
простит мне господь. Много ли надо, чтобы меня напугать, голова кругом
идет... которую ночь глаз не смыкаю, около него сидя.
будем больше об этом говорить. Ну, ошиблась, что же тут такого? На твоем
месте каждый испугался бы, каждый мог бы совершить такую ошибку.
свои, - слушай, что мне на самом-то деле хотелось сказать и с чего надо было
начать сразу, будь я немного несообразительней. Мы хотим поместить Джонни в
такое место, где будут одни дети. Где выхаживают больных детей, где добрые
доктора и сиделки проводят всю свою жизнь с детьми, только о детях и
пекутся, только их и лечат.
себе, но там ему будет лучше, гораздо лучше, чем у меня дома.
целуя благотворящую руку. - У меня сердце не каменное. Я гляжу на ваше лицо,
вслушиваюсь в ваш голос, и верю вам. Всегда буду верить, пока глаза мои
видят, а уши слышат.
безжалостно было потрачено время. Он послал Хлюпа за каретой, чтобы ее
подали к дверям домика, велел Бетти укутать ребенка потеплее, одеться самой,
собрал игрушки и показал малышу, что его сокровища поедут вместе с ним. В
один миг все было готово; когда карета появилась у дверей, они вышли и сразу
же тронулись в путь, а Хлюпу, оставшемуся дома, была дана полная возможность
облегчить свое наболевшее сердце бурной деятельностью у катка.
приняли в детской больнице не менее радушно, чем их маленького хозяина. Но
Роксмиту врач сказал вполголоса:
комнату, и там Джонни очнулся не то ото сна, не то от забытья, на мягкой
кроватке с положенной поперек доской, а на этой доске - чтобы развеселить и
подбодрить его - уже были расставлены: Ноев ковчег, благородный скакун,
желтая птичка и гвардейский солдатик, который так лихо взял на караул,
словно он принимал участие в параде на глазах у всей страны. Над изголовьем
кроватки висела красивая цветная картинка, и на ней был нарисован мальчик -
вылитый Джонни! - сидевший на коленях у ангела, который, должно быть, очень
любил маленьких детей. И как это чудесно! - лежать и видеть: сколько здесь
таких, как Джонни, - целая семья! - и они тоже лежат на мягких кроватках
(только двое играют в домино, сидя в маленьких креслицах у камина), и на
всех кроватках положены поперек доски, а на досках стоят кукольные домики, и
лохматые собачки, лай которых мало чем отличается от писка, исходящего из
нутра желтой певуньи, и целые армии оловянных солдатиков, восточные
акробаты, крохотные чайные приборы и множество всяких земных благ.
изголовья кровати, не расслышав, переспросила его. Выяснилось, что он хотел
знать, кто эти дети - его братья и сестры? Ему ответили - да. Кто же их
собрал здесь - бог? И ему снова ответили - да. Потом он спросил, перестанут
ли они болеть? И на этот вопрос ему ответили утвердительно, дав понять, что
он тоже скоро перестанет болеть.