неведомого назначения, с ярлычком, на котором указана была цена - девять
пенсов. Но по сей день "Иерусалим" не купил ни одного из этих сокровищ.
Короче говоря, фирма Тетерби так усердно старалась тем или иным способом
извлечь из "Иерусалима" средства к существованию и, по-видимому, так мало в
этом преуспела, что в наилучшем положении явно оказалась "Компания":
"Компанию", существо бесплотное, ничуть не волновали столь низменные
неприятности, как голод и жажда, ей не приходилось платить налогов и у нее
не было потомства, о котором надо заботиться.
присутствии в маленькой комнатке слишком шумно, чтобы можно было не замечать
его и спокойно читать, отложил газету, несколько раз кряду рассеянно,
кругами, прошелся по комнате, точно почтовый голубь, еще не определивший, в
какую сторону ему направиться, безуспешно попытался поймать на лету одну из
проносившихся мимо фигурок в длинных ночных рубашках, - и вдруг, накинувшись
на единственного ни в чем не провинившегося члена семейства, надрал уши
няньке маленького Молоха.
капельки не сочувствуешь своему несчастному отцу, который с пяти часов утра
на ногах и так устал и измучился за долгий, трудный зимний день? Почему ты
непременно должен своими озорными выходками нарушать его покой и сводить его
с ума? Разве не довольно того, сэр, что в то время, как ваш брат Дольф в
такой холод и туман трудится, мается и выбивается из сил, вы здесь утопаете
в роскоши и у вас есть... у вас есть малютка и все, чего только можно
пожелать, - сказал мистер Тетерби, очевидно полагая, что большей благодати и
вообразить нельзя. - И при этом тебе непременно нужно обращать свой дом в
дикий хаос и родителей доводить до помешательства? Этого, что ли, ты
добиваешься? А, Джонни? - Задавая эти вопросы, мистер Тетерби всякий раз
делал вид, будто хочет снова приняться за сыновние уши, но в конце концов
передумал и не дал воли рукам.
старался убаюкать Салли! Ой, папа!
каясь в своей горячности, произнес мистер Тетерби. - Об одном мечтаю; хоть
бы моя маленькая женушка поскорей вернулась! Не умею я с ними. У меня от них
голова идет кругом, и всегда-то они меня перехитрят. Ох, Джонни! Неужели
мало того, что ваша дорогая мамочка подарила вам всем такую милую сестричку,
- и он указал на Молоха. - Прежде вас было семеро и ни одной девочки, и чего
только не претерпела ваша дорогая мамочка, ради того, чтобы у вас была
сестричка, так неужели же вам этого мало? Почему вы так озорничаете, что у
меня голова идет кругом?
чувства и чувства его незаслуженно оскорбленного сына, мистер Тетерби под
конец заключил Джонни в объятия и тотчас рванулся в сторону, чтобы поймать
одного из истинных нарушителей тишины и спокойствия. Он удачно взял старт,
после короткого, но стремительного броска совершил тяжелый бег с
препятствиями по местности, пересеченной несколькими кроватями, одолел
лабиринт из стульев и успешно захватил в плен дитя, которое тут же
подвергнуто было справедливому наказанию и уложено в постель. Пример этот
возымел могущественное и, по всей видимости, гипнотическое действие на
младенца, швырявшегося башмаками, ибо он тотчас погрузился в глубокий сон,
хотя лишь за минуту перед тем был весьма оживлен и бодр. Не оставили его без
внимания и два юных зодчих, которые скромно и с величайшей поспешностью
ретировались в смежную крохотную каморку, где и улеглись в постель.
Сотоварищ захваченного в плен тоже постарался так съежиться в своем
гнездышке, чтобы его и заметить нельзя было. И мистер Тетерби, остановись,
чтобы перевести дух, неожиданно обнаружил, что вокруг него царят мир и
тишина.
сказал мистер Тетерби, утирая раскрасневшееся лицо. - Хотел бы я, чтобы ей
самой пришлось сейчас их утихомиривать, очень бы хотел!
случаю и назидательно прочел детям вслух следующее:
замечательные матери, которых они впоследствии чтили как своих лучших
друзей". Подумайте о своей замечательной матери, дети мои, - продолжал
мистер Тетерби, - и учитесь ценить ее, пока она еще с вами!
газету.
и ласково произнес он, не обращаясь ни к кому в отдельности, - "и крайнее
изумление станет уделом этого нашего уважаемого современника!" - Последнее
выражение мистер Тетерби нашел среди вырезок на ширме. - Джонни, сын мой,
позаботься о твоей единственной сестре Салли; ибо никогда еще на твоем юном
челе не сверкала столь драгоценная жемчужина.
Молоха.
как ты должен быть благодарен! "Не всем известно", Джонни, - теперь он снова
обратил взгляд на ширму, - "но это факт, установленный при помощи точных
подсчетов, что огромный процент новорожденных младенцев не достигает
двухлетнего возраста, а именно..."
могу, как подумаю про Салли!
какое сокровище ему доверено, утер глаза и вновь принялся баюкать сестру.
помешивая кочергой в камине. - Он придет домой замерзший, как сосулька. Что
же это случилось с нашей бесценной мамочкой?
женушки.
маленькая, остается его секретом. Из нее без труда можно было выкроить двух
таких, как он. Даже увидев ее одну всякий подумал бы: "Какая рослая,
дородная, осанистая женщина!" - а уж рядом с мужем она казалась настоящей
великаншей. Не менее внушительны были ее размеры и по сравнению с ее
миниатюрными сыновьями. Однако в дочери миссис Тетерби наконец-то нашла свое
достойное отражение; и никто не знал этого лучше, чем жертвенный агнец
Джонни, который с утра до ночи испытывал на себе вес и размеры своего
требовательного идола.
сбросив шаль и чепец, она устало опустилась на стул и приказала Джонни
сейчас же принести ей малютку, которую она желала поцеловать. Джонни
повиновался, потом вернулся на скамеечку и опять скорчился на ней в три
погибели; но тут Адольф Тетерби-младший, который к этому времени размотал
нескончаемый пестрый шарф, обвивавший его чуть ли не до пояса, потребовал и
для себя такой же милости. Джонни снова подчинился, потом опять вернулся на
свою скамеечку и скорчился на ней; но тут мистер Тетерби, осененный
вдохновением, в свою очередь заявил о своих родительских правах. Когда это
третье пожелание было выполнено, несчастная жертва совсем выбилась из сил;
она еле добралась назад к своей скамеечке, снова скорчилась на ней и, едва
дыша, поглядывала на родителей и старшего брата.
или никогда больше не смей смотреть в глаза своей матери.
Молоху, убедился, что покуда сестра цела и невредима, умелой рукой похлопал
ее по спине (которая в эту минуту была обращена кверху) и стал покачивать на
коленях.
кресло и обсушись.
одежду. - Я вроде не очень мокрый. А что, лицо у меня здорово блестит?
мистер Тетерби.
куртки. - Когда такой дождь, и ветер, и снег, и туман, у меня лицо иной раз
даже сыпью покрывается. А уж блестит вовсю!
газетной части: нанявшись в фирму более преуспевающую, нежели отцовская, он
продавал газеты на вокзале, где сам он, маленький и круглолицый, точно
купидон в убогом наряде, и его пронзительный голосишко были всем так же
знакомы и привычны, как сиплое дыхание прибывающих и отходящих локомотивов.
Он был еще слишком юн для коммерции, и, быть может, ему не хватало бы
невинных развлечений, свойственных его возрасту, но, к счастью, он придумал
себе забаву, помогающую скоротать долгий день и внести в него разнообразие
без ущерба для дела. Это остроумное изобретение, как многие великие
открытия, замечательно было своей простотой: оно заключалось в том, что
Дольф в разное время дня заменял слово "листок" другими, созвучными. Так,
хмурым зимним утром, пока не рассвело, расхаживая по вокзалу в клеенчатом
плаще, в шапке и теплом шарфе, он пронизывал сырой, промозглый воздух
криком: "Утренний листок"! Примерно за час до полудня газета называлась уже
"Утренний блисток", затем, около двух часов пополудни она превращалась в
"Утренний кусток", еще через два часа в "Утренний свисток" и, наконец, на
заходе солнца - в "Вечерний хвосток", что очень помогало нашему молодому
джентльмену сохранять веселое расположение духа.
сидела, откинув на спину шаль и чепеу, и в задумчивости вертела на пальце
обручальное кольцо, теперь поднялась, сняла верхнюю одежду и начала
Лукьяненко Сергей
Панов Вадим
Прозоров Александр
Панов Вадим
Круз Андрей
Конан-Дойль Артур