с вашей или наоборот. Этого несомненно можно достичь и обе
стороны только выиграют. Но почему бы не пойти дальше? Почему
не соединить в один сплав наши цивилизации?
обманываюсь! Наш вклад в благоденствие рода людского и вклад
Америки -- разве они не являются несовместимыми? В чем состоит
ваш? В комфорте, в приспособлениях, позволяющих сберегать время
и силы, в изобилии, словом, во всем, что, объединяясь, образует
понятие полезности. Наш, если позволено будет так выразиться,
-- в красоте. Несомненно, мы можем к взаимной выгоде внушить
друг другу наши идеалы. Но сплава все равно не получится, место
соединения так и останется заметным. То будет скорее успешное
сращивание, чем слияние элементов. Нет, я не вижу, как можно
синкретизировать красоту и полезность, получив однородную
концепцию. Они слишком антагонистичны, чтобы соединиться в
одно.
много прекрасного и величественного -- помимо ее природы, хотел
я сказать. Замечательные паровозы, к примеру -- я называю их
прекрасными, в совершенстве приспособленными для выполнения
своего назначения. Так ли уж их красота антагонистична тому, в
чем усматривает красоту ваша цивилизация?
последнее время о красоте стремительно летящего автомобиля и
тому подобных вещах. В определенном смысле этого слова они
правы. Ибо существует красота механической целесообразности,
которую никаким искусством не усовершенствуешь. Но это не та
красота, о которой я говорил.
для нее новое слово.
придумать новое слово. Все существующие ценности постоянно
пересматриваются и испытываются заново. Разве не так? Последние
полвека мы заново формулируем моральные ценности, то же самое
происходит и с художественными. То и дело возникают новые
каноны вкуса, новые мерки, происходит общее расширение и
умножение понятий. Полагаю, это должно заставить нас с большей
осторожностью относиться к словам, которыми мы пользуемся, и
быть готовыми к созданию новых слов в тех случаях, когда
предстоит выразить новую идею. Если наши представления
обогащаются, нужно соответственно обогащать словарь. Когда я
говорю о красоте, я использую это слово в его узком
классическом значении, значении быть может и вышедшем из моды,
но очень удобном хотя бы тем, что оно неоспоримо закреплено и
определено для нас всем, что мы унаследовали от древних по
части искусства и художественной критики. И вот эта-то красота,
утверждаю я, несовместима с той, другой красотой, о которой вы
говорите.
качество -- как бы нам его назвать? Назовем его фактором
необычайности, тайны! Такие произведения искусства излучают
нечто неясное, сообщая нам чувство их универсальной
приемлемости для нас, какие бы настроения и страсти нами не
владели. Полагаю, потому мы и называем их вечно юными. Они
притягивают нас, будучи словно бы и знакомыми, но тем не менее
принадлежащими как бы к неисследованному нами миру. Когда бы мы
ни обратились к ним, они беседуют с нами на каком-то любовном и
все-таки загадочном языке, на том языке, слова которого мы
порою читаем в глазах просыпающегося ребенка. Между тем, самый
быстрый и красивый паровоз в мире не является вечно юным, он
устаревает и, прожив краткую жизнь, попадает на свалку. Иначе
говоря, дух тайны, вечной юности улетучивается оттуда, куда
вторгается полезность. Существует и еще один элемент
классической красоты, столь же несовместимый с вашей
современной ее концепцией: элемент авторитета. Увидев
Праксителева "Эрота" даже совершенно неотесанный человек
проникается уважением и к самому изваянию, и к его творцу. "Что
за человек его сделал?" -- интересуется он, ибо сознает, что
эта скульптура как-то воздействует на его неразвитый ум.
Возьмем теперь некоего мсье Кадиллака, который строит
прекрасные автомобили. Что за человек их делает? Нас это и на
йоту не интересует. Он, может быть, и не человек вовсе, а
еврейский синдикат. Ничего не попишешь, я не могу принудить
себя чтить мсье Кадиллака с его машинами. Они комфортабельны,
но фактор авторитета, вынуждающий нас склониться перед
"Эротом", в них отсутствует полностью. Тем не менее и то, и
другое называют прекрасным. Что же доказывает применение нами
одного и того же слова к произведениям столь различным, столь
безнадежно антагонистичным одно другому, как произведения
Праксителя и мсье Кадиллака? Лишь недостаточность нашей
изобретательности. А о чем оно свидетельствует? О том, что в
головах у нас царит неразбериха.
наверняка изменила прежние ваши воззрения.
какие-либо иные из наших современников, к какой бы расе они ни
принадлежали, не способны отделаться от представлений, согласно
которым все люди равны: в глазах Господа, добавляют они,
подразумевая свои собственные. И опять-таки насколько я
понимаю, ни древние греки, ни какие-либо иные древние, к какой
бы расе они ни принадлежали, не могли бы впасть в столь нелепое
заблуждение. Демократия не изменила моих воззрений, она их
уничтожила. Она заменила цивилизацию прогрессом. Для восприятия
обладающих красотою творений, на что способны и американцы,
человеку нужен разум. Разум совместим с прогрессом. Для
создания их, на что были способны греки, необходим разум и
кое-что еще -- время. Демократия, покончив с рабством,
устранила и элемент времени -- элемент, для цивилизации
обязательный.
современное рабство другого рода. Ему присущи все недочеты и
лишь очень немногие положительные стороны классической
разновидности. Оно снабжает досугом не тех, кого следует --
людей, воспевающих достоинство труда. Тем, кто рассуждает о
Достоинстве Труда, лучше избегать разговоров о цивилизации --
из опасения перепутать ее с Северным полюсом.
слияния, о котором мы только что говорили.
той сфере деятельности, где я подвизаюсь, эти два слова
используют так часто, что я начал подумывать, а имеют ли они
хоть какое-то значение, кроме следующего: все постепенно
меняется к лучшему. Предполагается, будто они указывают на
восходящее движение, на некоторый шаг в сторону улучшений,
которых я, честно говоря, углядеть не способен. Что толку в
цивилизации, если она делает людей несчастными и больными?
Нецивилизованный африканский туземец наслаждается здоровьем и
счастьем. Жалкие создания, среди которых я работал в лондонских
трущобах, не имеют ни того, ни другого, зато они цивилизованы.
Я окидываю взглядом столетия и не вижу ничего, кроме
незначительных перемен! Да и в этом я не уверен. Пожалуй, одни
лишь различия в мнениях относительно ценности того или этого в
разные времена и в разных краях.
смысле. Под прогрессом я подразумевал сплочение общества, не
важно ради какой цели. Прогресс это центростремительное
движение, растворяющее человека в массе. Цивилизация
центробежна, она допускает и даже утверждает обособленность
личности. Потому эти два термина и не синонимичны. Они
обозначают враждебные, разнонаправленные движения. Прогресс
подчиняет. Цивилизация координирует. Личность возникает в
рамках цивилизации. И поглощается прогрессом.
американец, -- а прогресс -- рекой или потоком.
другой динамичен. И кто же из них по-вашему, граф, более
благодетелен для человечества?
рассуждениях. Вникая в эволюцию общества, мы можем заключить,
что прогресс представляет собой движение более юное, ибо
сплачивающее людей Государство появилось позднее обособленной
Самойлова Елена
Свержин Владимир
Березин Федор
Мороз Александра
Никитин Юрий
Фазиль Искандер