влиянием свирепствовали настолько, что даже лакеи высокопоставленных лиц
могли бросить в темницу кого угодно. Итак, наши жертвы лишь один день
провели в Бастилии, и уже на следующий их перевезли в мое загородное
поместье, куда накануне были доставлены молодые дамы. Мы с Клервиль
встретили гостей и заперли их, но в отдельные комнаты, и хотя находились под
одной крышей, они даже не догадывались, что их возлюбленные томятся тут же.
После роскошного грандиозного обеда мы перешли в гостиную, где все уже
было приготовлено для предстоящих развлечений. Облаченные в одежды римских
матрон, поигрывая связками розог, две свирепого вида шестидесятилетние
женщины ожидали наших указаний. Сен-Фон, очарованный великолепным задом
Клервиль, пожелал оказать ему почести, прежде чем перейти к делу.
Раскинувшись на софе, великая распутница обнажила свои прелести самым
бесстыдным и живописным образом, и пока я сосала ей клитор, Сен-Фон
наслаждался, глубоко засунув свой язык в ее заднее отверстие.
Вскоре он возбудился и принялся содомировать Клервиль, теперь уже целуя
мои ягодицы в следующую минуту он овладел мною и стал лобзать
обольстительный зад моей подруги.
- А теперь за дело, - произнес министр, поднимаясь, - любое промедление
будет стоить мне оргазма: я не могу устоять перед такими задницами.
- Послушайте, Сен-Фон, - сказала Клервиль, - у меня к вам две
убедительные просьбы. Всем известны ваши способности к жестокости, и я прошу
вас использовать их в полной мере, дорогой это мое первое желание. Второе
заключается в том, чтобы вы дали Мне возможность употребить мои способности
в этой области: доверьте мне истязать этих молодых людей. Моя главная
слабость - пытать мужчин вы получаете удовольствие, мучая представительниц
моего пола, а я обожаю приносить страдания вашим собратьям, и мне кажется,
терзая этих прелестных мальчиков, я получу не меньшее наслаждение, а быть
может и большее, нежели вы, когда будете медленно убивать их любовниц.
- Вы настоящее чудовище, Клервиль.
- Я знаю, дорогой мой, и меня удручает лишь тот факт, что вы
превосходите меня в злодействе.
Сен-Фон объявил о своем желании хорошенько разглядеть каждого из
четверых обреченных по очереди, и одна из его престарелых помощниц подвела к
нему Дормона, влюбленного в фаустину.
- Милый юноша, - начала Клервиль, - ты стоишь перед своим повелителем и
господином, поэтому должен проявить максимальную покорность и предельное
чистосердечие в своих ответах твоя жизнь находится в руках его светлости.
- Увы, - отвечал несчастный, - клянусь, мне нечего сказать, сударыня. Я
не имею ни малейшего понятия, чем заслужил арест, и не понимаю, тючему
судьба столь жестока ко мне.
- Разве ты не собирался жениться на Фаустине?
- Я желал для себя только одного счастья: сделать ее своей женой.
- Так ты ничего не знал о той ужасной истории, в которую попала ее
семья?
- Клянусь, сударыня, мне ничего об этом не известно, но я знал ее семью
как приличную и порядочную, да разве может существовать порок в доме, где
родилась Фаустина?
- Глядите-ка, - рассмеялась я, - он рассуждает как герой
сентиментальных романов.
- Я всегда превыше всего ценил добродетель, сударыня.
- Юношеский задор, - продолжала Клервиль, - приводил к гибели немалое
число таких молодых людей как ты. Впрочем, нас интересует не это: цель нашей
беседы - сообщить тебе, что Фаустина находится сейчас здесь, в этом доме.
Министр благоволит к ней и надеется, что ты уступишь ему свои права, за это
она будет прощена, а вместе с ней и ты.
- Я не нуждаюсь в прощении, потому что не сделал ничего дурного, -
таков был ответ юноши. - Однако хочу вам сказать, что даже перед лицом
тысячи смертельных опасностей, я не стал бы спасать свою жизнь ценой такой
гадости, само упоминание которой я считаю оскорблением.
- Пусть будет так. А теперь зад, сударыня, подайте мне его зад! -
вскричал министр, приходя в крайнее возбуждение. - Совершенно очевидно, что
мы не найдем общего языка с этим упрямым ослом, если только не прибегнем к
насилию.
При этих словах Клервиль и обе ведьмы навалились на юношу, в мгновение
ока связали его и раздели донага. Затем его подвели к Сен-Фону, который
добрых пятнадцать минут сосредоточенно осматривал и ощупывал мужской зад,
прекраснее которого трудно было найти на свете, а, как вам известно, мужчины
- большие знатоки в таких тонких областях анатомии и частенько превосходят в
этом нас, женщин.
Дормон оглядел присутствующих отчаянным взглядом и понял, какого сорта
оскорбления его ожидают.
- Ах, меня обманули! Я оказался среди злодеев.
- Твоя догадка, сударь, совершенно верна, - заметила Клервиль
язвительно, - и скоро ты в этом убедишься.
После некоторых предварительных и весьма мерзких упражнений мне было
велено привести Фаустину. Красота, изящество, девственная нежность - все это
ласкало взор, и всем этим она обладала в редкой мере, а когда она увидела,
что происходит в комнате, ее оскорбленное целомудрие расцвело новыми
красками. Не спуская глаз со своего возлюбленного, которого с обеих сторон
усердно обхаживали Клервиль и Сен-Фон, девушка едва сдерживалась, чтобы не
упасть в обморок.
- Не волнуйся, мой ангел, - сказала я, взявши ее за руку, - и будь как
дома мы здесь трахаемся, мы купаемся в грязи, непотребной мерзости и прочих
наслаждениях, голубка моя сейчас ты, по нашему примеру, оголишь свою
божественную попку, и поверь мне, это будет совсем не противно.
- Но... но что здесь происходит? О, Боже милосердный, где я? И кто вы
такие?
- Твой хозяин - его светлость, министр, твой дядя и друг. От него
зависит решение твоего дела. А дело это не простое, совсем не простое
однако будь терпелива, будь послушна, и все обойдется.
- А ты, - произнесла она прерывающимся голосом, глядя на Дормона, - как
ты мог..?
- Меня привели сюда силой, так же, как и тебя... - И он потупил взор.
Потом поднял голову и продолжал: - Сегодня - день нашего бесчестья, но
придет другой, и мы будем отомщены.
- Довольно молоть чепуху из комической оперы, юноша, - прервал его
министр и с силой ударил ногой в обнаженные чресла, - лучше употреби свое
изящное красноречие на то, чтобы убедить эту девку покориться моим капризам,
а потребую я не так уж мало. Ей предстоят нелегкие испытания.
Из прекрасных глаз Фаустины полились слезы, и она разрыдалась
жестокосердный Сен-Фон, взяв в руку свой член, приблизился к ней.
- Черт меня побери! - заорал он. - Она плачет? Как я люблю, когда
женщины плачут, а они всегда делают это в моем присутствии. Плачь, плачь,
моя прелесть, выплачь все свои глаза, и пусть слезы твои оросят мой член.
Впрочем, оставь немного в себе: скоро у тебя будет серьезная причина
проливать их.
Однако я воздержусь и не стану рассказывать, насколько далеко зашла в
тот час безграничная жестокость человека, который, кажется, ничего так
сильно не любил на свете, как осквернять невинность и топтать красоту, когда
они находятся в безысходном положении. Слабый проблеск надежды, мелькнувший
было в залитых слезами глазах девушки, тотчас обратился в глубочайшее горе,
и Сен-Фон своим членом вытер новый поток слез.
Как я уже говорила, главная страсть Клервиль заключалась не в том,
чтобы мучить женщин - на мужчинах предпочитала она изливать всю свою
жестокость, которой не обделила ее Природа. Правда, она могла обходиться без
зверств, но вот отказать себе в удовольствии наблюдать, как зверствуют
другие, было выше ее сил, и теперь, стоя возле Дормона и продолжая
возбуждать его, она с извращенным любопытством смотрела на мучения бедной
Фаустины и время от времени подсказывала новые способы.
- Вот так, - сказал, наконец, Сен-Фон, переводя дыхание, - теперь надо
поспешить и соединить этих счастливчиков, которым вскоре предстоит слиться в
последнем супружеском объятии. Кстати, - добавил он, - я не претендую на
законное право этого юного рыцаря на одно из двух дивных сокровищ
непорочности его прелестной невесты. Приготовь мальчишку, Жюльетта, а я
займусь самочкой.
Признаться, я никак не думала, что подобное предприятие удастся. Ужас,
отчаяние, тревога, слезы - словом, наши возлюбленные были в ужасном
состоянии, и разве этого было недостаточно, чтобы сделать акт любви между
ними невозможным? По-моему, так считали и остальные присутствующие. Однако
несколько минут спустя мы стали свидетелями настоящего чуда, одного из тех
невероятных явлений, на которые способна только щедрая Природа, ее мощь
восторжествовала над всеми препятствиями, и нашим глазам предстала
удивительная картина: неожиданно разъярившийся Дормон совокуплялся со своей
возлюбленной. Из них двоих приходилось держать только ее - она стонала от
боли и унижения, и эта боль и это унижение преграждали путь к удовольствию
мы испробовали все возможные варианты, мы подступали к ней и так и эдак:
возбуждали, бранили, ласкали ее - ничего не помогало, душа ее оставалась нам
недоступна и пребывала в скорби, и мы ничего от нее не добились, кроме
глухих стонов и рыданий.
- А знаете, в таком виде она мне больше нравится, - заметил Сен-Фон, -
меня не особенно трогают знаки удовольствия на лице женщины. Они как-то
двусмысленны и неопределенны... Я предпочитаю признаки боли, которые намного
выразительнее - и красноречивее.
Между тем появилась кровь: дефлорация завершилась. Клервиль опрокинула
Дормона на спину, сверху на него положили Фаустину, подогнув ей колени и
нагнув голову так, чтобы лоб ее упирался в его плечо таким образом
прекрасный зад красивой девушки оказался в удобном и живописном положении.
- Очень хорошо, смотрите, чтобы она не вырвалась, - предупредил Сен-Фон
одну из своих подручных. - Теперь можно совершить дефлорацию одновременно в
обоих местах, и я, разумеется, предпочитаю попку.