Чтение 79–й страницы книги ~Сын Америки~

забывшим страх. Но покуда только картина смерти была реальной; только
неослабная ненависть ясно читалась на белых лицах; только мрак тюремной
камеры, долгие часы одиночества, холодные стальные прутья оставались и не
исчезали.

Неужели в своем стремлении поверить в новый образ мира он свалял дурака
и безрассудно нагромоздил ужас на ужас? Разве старое чувство ненависти не
защищало его лучше, чем эта мучительная неуверенность? Может быть,
призрачная надежда обманула его? На скольких же фронтах может одновременно
биться человек? Может ли он вести борьбу не только вне, но и внутри себя?
Он чувствовал, что нельзя бороться за свою жизнь, не победив прежде в
другой, внутренней борьбе.

Приходили к нему мать, Вера и Бэдди, и он опять лгал им, говорил, что
молился, что примирился с миром и с людьми. Но эта ложь только усилила в
нем стыд за себя и ненависть к ним, ему было больно, потому что он и в
самом деле жаждал той уверенности, которой проникнуты были речи и молитвы
матери, но не мог обрести ее на условиях, казавшихся ему единственными и
непременными. После их ухода он просил Макса больше не допускать их к
нему.

За несколько минут до начала суда в его камеру вошел сторож и дал ему
газету.

- Твой адвокат прислал, - сказал сторож выходя.

Он развернул "Трибюн", и сразу ему в глаза бросился заголовок: ПРОЦЕСС
НЕГРА-УБИЙЦЫ ПОД ОХРАНОЙ ВОЙСК. Войск? Он наклонился вперед и прочитал:
НАСИЛЬНИКА ЗАЩИЩАЮТ ОТ СТИХИЙНОЙ РАСПРАВЫ. Он пробежал весь столбец:

"Как передавали сегодня утром из Спрингфилда, столицы штата, губернатор
Х.М.О'Дорси, опасаясь стихийных проявлений чувств толпы, распорядился
вызвать два полка Национальной гвардии Иллинойса для поддержания
общественного порядка во время процесса негра Биггера Томаса, насильника и
убийцы".

Перед его глазами мелькали фразы: "всеобщее негодование растет",
"общественное мнение требует смертной казни", "опасаются беспорядков в
негритянских кварталах", "напряженная атмосфера в городе".

Биггер вздохнул и устремил глаза в пространство. Гот его слегка
открылся, и он медленно покачал головой. Как глупо было прислушиваться к
словам Макса о спасении его жизни! Обманчивая надежда только усугубила
весь ужас близкого конца. Разве он не знал, что голос ненависти звучал еще
задолго до того, как он родился, и будет звучать, когда он давно уже будет
мертв?

Он снова стал читать, выхватывая отдельные фразы: "чернокожий убийца
отлично понимает, что ему грозит электрический стул", "большую часть
времени проводит за чтением газетных отчетов о своем преступлении и за
роскошными трапезами, которые обеспечивает ему щедрость его
коммунистических друзей", "убийца замкнут и неразговорчив", "мэр
превозносит отвагу полицейских", "против убийцы собрано огромное
количество неопровержимых улик".

Дальше говорилось:

"По поводу умственных способностей негра д-р Кальвин Г.Робинсон,
штатный эксперт-психиатр департамента полиции, заявил следующее: "Томас,
несомненно, гораздо более хитер и сообразителен, чем кажется. Его попытка
переложить ответственность за убийство и шантажное письмо на коммунистов,
а также упорство, с которым он отрицает факт изнасилования белой девушки,
заставляют предполагать другие, еще не раскрытые преступления".

Университетские авторитеты по вопросам психологии указывают, что
мужчинам-неграм свойственно повышенное половое влечение к женщинам с белой
кожей. "Для них, - сказал нам сегодня один профессор, не пожелавший, чтобы
его имя упоминалось в связи с процессом, - белые женщины привлекательнее,
чем женщины их расы. Зачастую они просто не в силах совладать с собой".

Говорят, что Борис А.Макс, коммунист-адвокат, защищающий негра, будет
отрицать виновность своего клиента и настаивать на длительном процессе с
участием присяжных, надеясь таким путем легче добиться смягчения
приговора".

Биггер бросил газету, вытянулся на койке и закрыл глаза. Все то же,
опять все то же. Не стоит и читать.

- Биггер!

У решетки стоял Макс. Сторож отомкнул дверь, и Макс вошел.

- Ну, Биггер, как вы себя чувствуете?

- Да ничего, мистер Макс, - пробормотал он.

- Суд сейчас начинается.

Биггер встал и безучастно огляделся по сторонам.

- Вы готовы?

- Да, - Биггер вздохнул. - Да, я готов.

- Биггер, голубчик. Не надо нервничать. Возьмите себя в руки.

- Я буду сидеть близко от вас?

- Ну конечно. За одним столом. Я буду там все время, с начала до конца.
Вам нечего бояться.

Сторож вывел его из камеры. По всей длине коридора шпалерами
выстроились полисмены. Было тихо. Его поставили между двумя полисменами и
приковали его руки к их рукам. Из-за стальных решеток смотрели на него
белые и черные лица. Почти не сгибая колен, он зашагал между двумя
полисменами; шесть полисменов шли впереди, а сзади слышен был топот еще
многих ног. Они вошли в лифт, который спустил их в подвальный этаж. Потом
они долго шли длинным и узким подземным туннелем, их шаги гулко отдавались
в тишине. Они вошли в другой лифт, поднялись наверх и вступили в широкий
коридор, битком набитый полицией и возбужденными зрителями. Они прошли
мимо окна, и перед Биггером мелькнуло море голов, черневшее за сомкнутыми
рядами одетых в хаки солдат. Вот они, войска и толпа, о которых говорилось
в газете.

Его привели в небольшую комнату. Макс стоял у стола. Наручники сняли, и
Биггер опустился на стул; по бокам встали полисмены. Макс ласково положил
правую руку на колено Биггеру.

- Осталось несколько минут, - сказал Макс.

- Да, - сказал Биггер. Его глаза были полузакрыты, голова слегка
наклонена набок, и взгляд устремлен в какую-то точку позади Макса.

- Ну так, - сказал Макс. - Поправьте галстук, Биггер.

Биггер рассеянно подтянул узел галстука.

- Вот что, вам, может быть, придется сказать два-три слова...

- Там? На суде?

- Да, но я...

Глаза Биггера стали круглыми от страха.

- Нет!

- Голубчик мой, так надо...

- Не буду ничего говорить!

- Я хочу спасти вам жизнь, Биггер...

Нервы Биггера сдали, он заговорил прерывающимся, почти истерическим
голосом:

- Меня _убьют_! Вы сами знаете, все равно меня убьют...

- Биггер, вы _должны_ будете сказать. Погодите, выслушайте меня...

- А нельзя так устроить, чтоб мне не надо было говорить?

- Всего два слова. Когда судья спросит вас, признаете ли вы себя
виновным, вы скажете: да, признаю.

- Мне придется встать?

- Да.

- Я не хочу!

- Неужели вы не понимаете, что я стараюсь спасти вам жизнь? Помогите же
мне хоть немножко...

- Мне все равно. И вы ничего не спасете.

- Вы не должны так думать...

- А я не могу иначе.

- Еще одно. Зал будет полон публики. Идите прямо на свое место и
садитесь. Я буду рядом. И пусть судья видит, что вы отдаете себе отчет во
всем, что происходит.

- Только бы мать не пришла.

- Я просил ее прийти. Я хочу, чтобы судья видел ее, - сказал Макс.

- Тяжело ей будет.

- Это все делается ради вас, Биггер.

- Да, только я, верно, не стою этого.

- Тут дело уже не только в вас самих, Биггер. Все негры Америки в
известном смысле стоят сегодня перед судом.

- И все равно меня убьют.

- Не убьют, если мы будем бороться. Если я расскажу им про вашу жизнь.

К Максу подошел полисмен, легонько тронул его за плечо и сказал:

- Судья ждет.

- Сейчас, - сказал Макс. - Вставайте, Биггер. Идем. И выше голову.

Они встали, и полисмены окружили их. Шагая рядом с Максом, Биггер
миновал коридор и вошел в открытую дверь. Он увидел огромную комнату,
полную народа. Потом он увидел, небольшую кучку черных лиц в углу, за
перегородкой. Гул голосов наполнил его уши. Двое полисменов расталкивали
толпу, освобождая проход для Макса и Биггера. Биггер подвигался вперед
медленно, чувствуя руку Макса, придерживающего его за рукав. Они прошли в
глубину.

- Садитесь, - шепнул Макс.

Биггер сел, и тотчас же вспыхнули слепящим светом серебряные лампочки,
его опять снимали. Напряжение в его душе и теле было так велико, что у
него дрожали губы. Он не знал, куда девать руки; он хотел засунуть их в
карманы пиджака, но это требовало усилий и привлекло бы к нему внимание.
Он положил руки на колени, ладонями вверх. Началось долгое, томительное