лось только ощущение занудности и соцреалистической лакированности. Ни-
какого особенного чувства справедливости и никакой любви к детям он там
не видел. Более того, этот "глашатай справедливости и счастливого
детства" не остановился перед тем, чтобы жениться на женщине, которая
бросила единственного ребенка. Но это было не важно. Важным было то, что
он понял Жанну Петровну Дорошенко, почувствовал ее, проникся ее мышлени-
ем и теперь точно знал, какими словами с ней надо разговаривать, чтобы
добиться того, чего он хотел.
вас, а у нас в России опасно обнародовать собственное благосостояние.
Если станет известно, что я пожертвовал такие большие деньги на благот-
ворительность, мне не дадут покоя всякие сволочи и вымогатели, полагая,
что я отдал на детский дом лишь малую толику, а остальное припрятал. Я
никому не смогу доказать, что отдал все подчистую, мне просто не пове-
рят.
ние...
объяснимой подозрительности к благодетелю. Дальше дело пойдет быстрее и
проще.
толстые тетради с переводом книги Дюруа. Это был удар ниже пояса. Неуже-
ли опять провал? У них снова ничего не вышло, книгу нашли и привезли сю-
да, а милиция проморгала посланника.
живает слезы. Тоже, видно, поняла, что вся их хитроумная комбинация ни к
чему не привела.
- сказал он громко и как можно веселее, хотя у самого ком в горле стоял.
- Это очень хорошо. Ты уже начинала читать?
минут десять назад.
тебе все было понятно. Если чувствуешь, что не понимаешь, сразу спраши-
вай меня, ни в коем случае нельзя двигаться к следующей теореме, если не
усвоила предыдущую. Давай, начинай, а я пока кое-какие задачки порешаю
на компьютере.
понимаю, а ты говоришь, что все неправильно.
неправильно. Я только обратил внимание на то, что многие теоремы ты
просто выучила, но душой в них не проникла. Это школярский подход, и ес-
ли бы ты должна была сдавать экзамен по математике на уровне третьего
курса института, это было бы вполне нормально. Но мы с тобой занимаемся
не вузовской математикой, не школярством, а настоящей наукой, большой
наукой, понимаешь? Твои способности вполне позволяют это делать. А в
большой науке школярство недопустимо. Прочитав доказательство теоремы,
ты должна удивиться и сказать себе: "Ну правильно, а как же может быть
иначе". А до тех пор, пока ты говоришь: "Ладно, я запомню и буду иметь в
виду, что это так", у тебя ничего не выйдет. Для этого и написана книга
Дюруа, чтобы помочь взглянуть на сложные вещи под другим углом зрения,
дать новую логику и облегчить усвоение материала.
мых страниц и мягким щелканьем клавиш. Через некоторое время Наташа под-
няла голову.
та, к окну поближе.
но Наташе Терехиной совершенно не нужна, девочка все это давно усвоила,
и усвоила блестяще. Но надо делать хорошую мину при плохой игре, раз уж
он так старательно вливал в уши Василию байку о необходимости быстро
раздобыть книгу. Раздобыли - теперь будь любезен, используй ее на благо
общему делу демонстрации необыкновенных способностей девушки. Наташа
терпеливо читает, но и о деле помнит. Переставить ее кресло поближе к
окну означает посадить ее рядом с Мироном у компьютера. Этого она и до-
бивается. Молодец. Он передвинул кресло, усадив Наташу рядом с собой, и
начал быстро набирать текст.
быть, все получилось".
лать?
зала. Про итерации там не было ни слова. Но он понял ее вопрос: "Сколько
нужно ждать?" - и быстро напечатал ответ:
ход, если выяснится, что у нас ничего не вышло. Только не падай духом.
Мы выберемся, я тебе обещаю".
был прав, после этой книги все доказательства выглядят совершенно
по-другому.
ре. Она тренировалась каждую свободную минуту, теперь слова возникали на
экране намного быстрее, и в них почти не было ошибок.
должна умереть, да? А ты? Ты не думай, я не очень боюсь. Самое страшное,
это когда больно, а я столько боли вытерпела за последние годы, что уже
не боюсь. Больнее не будет. А если не больно, то не страшно".
компьютера, - все неправильно. Совершенно неправильно. Ты пошла не тем
путем. Начни сначала. Он щелкнул "мышью" и удалил так напугавшие его
строки. Наташа отвернулась к окну и задумалась. Если в комнате есть те-
лекамера, то у наблюдателя может сложиться впечатление, что девушка за-
думалась над другим способом решения задачи. Мирон бросил взгляд на свои
руки, они дрожали, да что там дрожали - тряслись, как у алкаша в пох-
мельное утро. Он сунул их между колен, ссутулившись и изобразив на лице
глубокую задумчивость. Конечно, все правильно. И она должна умереть, и
он, Мирон. Отсюда так просто не выпустят. Слишком серьезная здесь охра-
на, чтобы надеяться на то, что все это не более чем детские игрушки.
Добрые работодатели. Как же, дожидайся. Они приедут, посмотрят на та-
лантливую девочку, поговорят с врачом... И потом что? Отвезут ее обратно
в Москву, в ту же больницу, где ее ждут милиционеры с вопросами, где бы-
ла, у кого, зачем? Так не бывает. Или Наташу увезут в совсем другое мес-
то, и явно не с самыми лучшими намерениями, или она должна будет уме-
реть. А судьба Мирона и того проще, это уж ясно.
защелкала клавишами.
вать. Спасибо тебе за заботу и за то, что попытался меня вытащить отсю-
да. Ты не виноват, что ничего не вышло. Я тебя люблю. Я хочу, чтобы ты
знал об этом". Сердце у него сжалось от сострадания к беспомощной девоч-
ке, которая успела прожить так мало, да и те годы, что прожила, были не
очень-то радостными. Наверное, она права, ничего у него не вышло, надо с
этим смириться и не питать напрасных надежд. Мусульмане народ жестокий,
и как знать, какую мучительную смерть они могут для них припасти, если
решат наказать за неповиновение и жалкие попытки спастись. Если же де-
лать вид, что ничего не понимаешь, то можно надеяться на то, что смерть
будет быстрой. Выстрел в затылок - и все. Что ж, коль девочке осталось
жить совсем немного, пусть будет счастлива хотя бы в последние дни.
какие-то места в ее решении.
не можешь любить меня, я же инвалид и никогда не поправлюсь. Не надо ме-
ня жалеть. Я просто люблю тебя, вот и все".
ша. - Я могу приступать ко второй главе?
страницы капают слезы. Наташа сидела тихо, не всхлипывала и ничего не
говорила, а прозрачные слезы все струились и струились по ее бледным
бескровным щекам. Огромная, раздирающая душу жалость вдруг поднялась в
нем, затопив все сомнения и трезвые резоны, и эта горячая волна накрыла
собой ту пропасть, которая лежала между ним, двадцатидвухлетним здоровым
мусульманином, и неизлечимо больной семнадцатилетней русской девочкой.
Он не бросит ее, не может бросить. Или они оба спасутся, или умрут. Но
они будут вместе до конца.
лась по тому адресу, который он ей оставил. Дверь ей открыл молодой сим-
патичный парень.