Чтение 79–й страницы книги ~Фарамунд~

пятом месяце. А то и на шестом.

- Да, ваша милость, - сладко ответила Клотильда. - У меня мальчик
будет, сильный и красивый. Такой же, как его отец.

Брунгильда со всех сторон чувствовала направленные на нее взгляды
служанок. Их руки двигались машинально, пальцы промахивались мимо шерстяной
нити. Эти взгляды заставляли ее держать спину ровной, лицо неподвижным, и
плечи развернутыми.

Очень холодно она сказала:

- А... ну, бастард... он даже не бастард, ибо сам рекс не блещет
происхождением.

- Ваша воля, - ответила Клотильда смиренно, - как скажете! Но мой
ребенок все же сын конунга, благородного происхождения сам рекс или нет.

Брунгильда содрогнулась, словно стройное дерево, по которому с размаха
ударили тяжелым топором. Ничего не сказав, она обвела царственным взглядом
эти согнутые спины. Руки служанок задвигались быстрее, так же величественно
покинула помещение, как и пришла. Правда, по ступенькам подниматься не
рискнула, ее шатало, потому вышла во двор, постояла под свежим ветерком, а
затем окольной дорогой вернулась в свою палату.

В своих покоях ей хватило сил, чтобы задвинуть засов на двери, только
тогда упала на постель и разрыдалась.

А потом, наплакавшись, вся подушка сырая, долго сидела в одиночестве,
чувствуя себя разом подурневшей, с мятым лицом и красным распухшим носом.

Тогда в какой-то момент едва удержалась, чтобы не вцепиться в волосы
этой бесстыжей служанки. Бахвалится тем, что рекс использует ее вместо
подстилки! Тварь, подлая тварь...

Послать на тяжелые работы? Теперь уже нельзя. Хотя, конечно, это в ее
власти, но всяк скажет, что она, владетельная патрицианка, приревновала к
этой бесстыжей шлюхе! Да, так и скажут...

Она с холодком ощутила, что если скажут, то скажут... правду. То, что
сейчас творится в ее душе, в самом деле, напоминает глупую постыдную
ревность, свойственную низшим сословиям.

С этого дня она видела, как вся челядь, что боготворила ее, теперь
оберегает Клотильду. У брюхатой служанки из рук вырывали тяжелые ведра,
мужчины готовы были вместо нее мыть полы, только бы не нагибалась, а женщины
уговаривали ее посидеть, а посуду вместо нее вымоют они сами.

Осенью Клотильда родила. К восторгу и удивлению повивальных бабок
ребенок оказался крепенький, в меру крикливый, и не в меру резвый. Волосенки
на диво светлые, а глаза и вовсе светло-зеленые. Когда он ухватил
повивальную бабку за палец, она вскрикнула от восторга:

- Как сдавил!.. Эта рука будет крепко держать меч!

Клотильде помогали купать, пеленать, с еще большим рвением высвобождали
ее от любых работ, даже самых пустяковых. Брунгильда ощутила, что не находит
себе места. Впервые во всей силе ощутила то странное чувство, которое
называют ревностью. За всю свою жизнь никогда ни к кому не ревновала, даже к
своей старшей сестре, которой доставались все родительские ласки, вся опека,
но сейчас ощутила, словно в грудную клетку сыпанули горсть горящих углей.

Не только слуги, но и стражники, все воины, все говорили о Клотильде, о
ее ребенке, о том, каким доблестным воином вырастет ребенок, пересказывали
какая у него крепкая хватка. Все еще раздувалось, преувеличивалось,
обрастало невероятными подробностями.

Зима тянулась мучительно долго. Жестокие метели в первый же месяц
принесли столько снега, что уже не только челядь, все стражники и воины
собирали снег, грузили на телеги и вывозили за ворота. Холодное темное небо
висело над самыми крышами, угнетало, заставляло людей заползать в норы
поглубже.

О Фарамунде вести доходили редко, с большими перерывами. Считалось, что
зимой весь мир забивается в норы, терпеливо дожидается весны, а потом так же
терпеливо ждет, когда подсохнет непролазная грязь, чтобы войска не тонули в
распутице. Однако Фарамунд, пользуясь морозами, неожиданно провел свое
многочисленное войско через считавшиеся непроходимыми болота, обрушился на
неготовые к обороне города южной Галлии.

Его войска с легкостью сокрушили отдельные гарнизоны федератов Рима.
Затем наступила весна, дороги стали непроходимыми. Однажды глубокой темной
ночью в ворота громко постучали. Промокший гонец, лязгая зубами от холода,
рассказал, что рекс расквартировал людей на отдых до начала лета, и скоро
прибудет.

Брунгильда покачнулась от неожиданности. И хотя понимала, что однажды
Фарамунд вернется, хотя ждала даже в самую лютые вьюжные ночи, все же слова
гонца заставили сердце забиться, как птичку, неожиданно заброшенную в тесную
клетку.

Через неделю по ту сторону городских стен затрубили трубы. В ответ на
городской башне ударили в набат. Брунгильда прислушалась, кровь бросилась в
лицо. Медные звуки тяжело поплыли во влажном воздухе. Приближаются не враги,
сообщал колокол, едут свои. Много. Идет... да, возвращается сам рекс!

Брунгильда охнула, метнулась к зеркалу. Из широкой отполированной
поверхности на нее смотрела слегка бледная молодая женщина ослепительной
красоты. Брунгильда попробовала улыбнуться своему отражению, и словно молния
блеснула в комнате, разом осветив блеском ровных зубов. Пухлые
безукоризненно изогнутые губы сами собой раздвинулись в улыбке, молния зубов
заблистала еще ярче.

По всему дворцу челядь таскала из подвалов окорока, ветчину, колбасы,
выкатывали бочки с вином, резали птицу, повара спешно разжигали огни. У
коновязи не помещались кони, остальных увели в конюшню.

Брунгильда с бьющимся сердцем прошла прямым переходом между башнями.
Страж у дверей почтительно стукнул древком копья в пол, отступил от дверей.
Ей почудилось в его глазах удивление. Все знают, вспомнила она. Весь
дворец... да что там дворец, весь город наверняка знает, что вместо нее на
ложе рекса ходит ее служанка. Люди посплетничать любят, просто обожают. А
кто с кем делит ложе - самая лучшая тема для пересудов.

Она повела бровью на стража перед дверью в покои рекса, тот откровенно
пялится, от восторга раскрыл рот. Брунгильда толкнула дверь, в Риме любой
мужчина догадался бы открыть перед женщиной, шагнул в зал. В дальнем конце,
прямо перед окном, мужчина шумно плескался над тазом, а второй поливал ему
из кувшина. От воды шел пар.

Брунгильда остановилась, решимость мигом улетучилась. Солнечные лучи
падали на плечи и грудь рекса, каждая мышца блестела выпукло и красиво.
Насколько же он огромен, силен! Ей показалось, что снова чувствует идущий к
ней от его могучего тела сухой жар, от которого сердце начинает колотиться
чаще, дыхание останавливается, а ноги становятся ватными.

Мужчина обернулся, все лицо его было в мелких капельках.

- А, - проговорил он, - моя царственная супруга пришла
полюбопытствовать... я ли это вернулся?

Сердце ее колотилось так шумно, что она едва расслышала его слова, но
не поняла, звучала ли в них издевка, или же нечто, что ей так хотелось
услышать?

- Здравствуйте, мой супруг, - ответила она как можно ровнее. - Я рада,
что вы вернулись благополучно, завоевав так много земель. Я просто зашла
узнать, не нужно ли вам чего-либо?

- Спасибо, - ответил он. Ей почудилась в его сильном голосе грустная
нотка. - Но я уже привык это "чего-либо" получать от других.

Она слегка поклонилась:

- Вас чтут, мой великий супруг. Потому и готовы вам предоставить даже
больше, чем "что-либо".

- Да, - согласился он. - Мне кажется, что за исключением одного-двух
человек, остальные все ко мне расположены.

Оруженосец подал широкое полотенце. Фарамунд растирался быстро, брызги
летели, как с большого лохматого пса после купания. Она не могла оторвать
взгляда от могучих рук, когда заводил их за голову, растирая спину. Груды
мышц вздувались, перекатывались под загорелой кожей, играли, широчайшие
пластины груди выглядели как выкованные из темной меди латы римского
легионера.

В нижнем зале бушевал пир. Слуги сбивались с ног, бочки с вином
подкатывали прямо к столам, а жареных кабанов, оленей и зайцев несли
вереницей.

Брунгильда сама распоряжалась, когда и что подавать, ее кресло рядом с
Фарамундом долго оставалось пустым. Однако он, похоже, этого не заметил. По
крайней мере, разговаривал со своими военачальниками, смеялся, его рука с
зажатым в пальцах кубком часто выстреливала на середину стола. Со всех
сторон тут же тянулись другие кубки, раздавался звон дорогого металла, вино
плескало на стол, все смеялись, орали, пели.

Потом она, не дождавшись, когда ее позовут, сама пришла и заняла свое
место. Фарамунд проявил несвойственную ему любезность, сам налил ей вина.

Сама, промелькнула у нее мысль. Все надо самой. Не ждать, пока
позовут...

- Я вижу, - услышала она голос Фарамунда, - что город в надежных руках.
Люди не только сами сыты... но и нам кое-что перепало.

Брунгильда позволила себе слегка улыбнуться, но так, чтобы ее
удивительно ровные и белые зубы все же блеснули в узкую щелочку.

- Спасибо, - ответила она музыкальным голосом. - За оценку спасибо. Но
на этих богатых землях трудно быть бедными.

- Другие же ухитряются, - ответил он.

О чем мы говорим, подумала она смятенно. Как будто стоим на разных
сторонах пропасти!

Поздно вечером, когда Фарамунд поднялся из-за стола, Брунгильда
поспешно выскользнула следом. В людской пусто, все девушки прислуживают за
столом, только одна Клотильда склонилась над вышивкой.

Светильник освещал ее румяное лицо, что после родов заметно похорошело.